После недолгого обсуждения возможности возвращения учёных домой, вновь вернулись к арестованным членам секты тачо. Всего их было тридцать семь человек, и принадлежали эти люди к низким кастам - вайшья и шудра. - Да уж, - с неприязнью думала Маша, - ни брамины, ни чхетри никогда бы не оказались в числе этих людей просто потому, что все они, если не богаты, то, по крайней мере, состоятельны, имеют хорошее образование и высокооплачиваемую работу. Им не надо просить о помощи богиню, как последнюю инстанцию. Они вполне в состоянии оплатить необходимое им. - Следствие пришло к выводу, что девочка и жрец были обезглавлены самими фанатиками под воздействием одурманивающих галлюциногенов. Установить, кто конкретно является убийцей, возможным не представляется, сектанты очень напуганы. Из всех арестованных один пострадал очень сильно - он полностью лишился одного глаза, второй тюремному врачу удалось спасти, а лицо обезобразили шрамы. Сокамерники общаться с ним не желают и говорят, что он наказан богами за вероломство. Всем членам секты грозят солидные сроки, потому что правительство страны полно решимости превратить Непал в цивилизованное государство.
Отстранённо слушая полицейского офицера, Маша думала: - конечно, хорошо, что секта разгромлена и, пожалуй, никогда уже не возродится, но остаётся великое множество других традиций и обрядов, от которых народ Непала ещё очень долго не сможет отказаться. И нет, она никогда бы не смогла привыкнуть к запаху сжигаемых трупов на каменных постаментах - гхатах, к жёстким кастовым ограничениям и залитым кровью жертвенных животных храмам богини Кали Юга, о которых рассказал ей Сантош.
Таши ушёл далеко заполночь, а Сантош так и не спустился в гостиную, на что втайне надеялась Маша.
***
На следующее утро профессор уехал в посольство России. Он хотел попросить сотрудников о помощи. С замиранием сердца Маша ждала его возвращения. Аэропорт Катманду потихоньку оживал после землетрясения, полностью его разрушившего, но гражданские авиарейсы пока не возобновились.
Профессор вернулся нескоро, но пребывал он в прекрасном настроении. Ему пообещали замолвить словечко перед командиром борта МЧС, который должен был назавтра прилететь в Катманду с гуманитарным грузом. Маша вздохнула с облегчением. Она уже сутки не видела Сантоша. Он намеренно избегал встречи с нею, и она ожесточилась, с гневом думая о его эгоизме, нежелании расстаться мирно, с сохранением дружеских отношений. В душе она понимала, что спокойное, скорее всего, навсегда, прощание с любимым человеком, невозможно. Слишком тяжело, слишком больно будет ей смотреть в его глаза и видеть в них такую же боль и отчаяние.
А Сантош, кляня себя за малодушие и трусость, всеми силами старался не встретиться с Машей даже случайно. Иногда это не получалось, и тогда он, стискивая зубы, делал равнодушное лицо и отворачивался. Он отчаянно боялся, что, встретив её грустный потерянный взгляд, он схватит её в объятия, не стесняясь присутствием посторонних, станет покрывать её лицо поцелуями и умолять не оставлять его, потому что без неё нет для него жизни…
Настал день отъезда, и Маша спустилась в холл первого этажа с небольшой сумкой в руках. Все вещи, купленные для неё добросердечным семейством Пракаш Малла вполне уместились в некое подобие рюкзачка. Она украдкой осмотрела провожающих: Джайя, Галина Николаевна, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу Майя, грустная Анг Ламу и Таши. Сантоша не было. Решили, что в аэропорт поедут Джайя и Галина Николаевна, с остальными простились у калитки.
Маша решительно обняла Анг Ламу, шепнула ей: - я жду от тебя письма, подруга! Напиши, как тебя примут в турагенстве, как тебе понравится работа на новом месте - всё напиши, ладно?
Та улыбнулась, кивнула: - обязательно! И ты мне тоже пиши, я буду ждать.
Маша протянула руку полицейскому, и тот, помедлив, осторожно пожал её: - спасибо вам, Таши, за всё! Приезжайте в Москву, мы с профессором будем вам рады! - тот, улыбаясь, пробормотал благодарность и отступил. Маша обернулась: перед ней стоял Сантош. Они молча смотрели друг другу в глаза, не находя слов. Наконец, он криво усмехнулся, тихо сказал:
- что же, Маша, я желаю тебе счастливого пути. Надеюсь, твоя наука принесёт тебе радость и удовлетворение. Думаю, что ты встретишь мужчину, с которым будешь счастлива, - а в его глазах, наполненных яростью и протестом, она видела другое: - нет!! Не уезжай! Я ненавижу твою науку, которая отбирает тебя у меня! Я ненавижу всех мужчин, которые украдут у меня твою улыбку! Ты моя, а я твой! Мы принадлежим друг другу и не можем расстаться! - Она задохнулась, кровь отхлынула от щёк. На секунду прикрыв глаза, сбивчиво прошептала:
- прости меня, прошу… - взяв себя в руки, горько посмотрела в любимое лицо: - будь счастлив, Сантош… - Отвернувшись, глотая слёзы, торопливо забралась в машину. Профессор и Джайя о чём-то увлечённо спорили, и лишь Галина Николаевна мельком глянув на неё, сказала:
- поехали, Джайя, нам пора.
До самого аэропорта Маша не проронила ни слова и была рада, что никто не приставал к ней с разговорами. Она чувствовала, что душевно устала. Прощание с Сантошем окончательно её добило. Маша знала, что они никогда больше не встретятся, но как же тяжело было это осознавать! Она пыталась настроиться на скорую встречу с дочерью и родителями, но мысли вновь возвращались к нему. Маша даже не замечала, что по щекам текут слёзы и удивилась, когда Галина Николаевна, обернувшись к ней с переднего сиденья, молча протянула бумажный платок.
Профессор, перекрикивая рычание двигателя старенького джипа, обсуждал с Джайей различные виды тектонических дислокаций - как поняла Маша, главных движущих сил горообразований. Она отстранённо подумала, что это удивительно, сколь разносторонни интересы Марка Авдеевича, да и Джайя, хирург, рассуждал со знанием дела. Ну, так он здесь живёт, а горы-то вот они, мрачно и торжественно устремляют в небо заснеженные вершины.
***
Аэропорт Катманду напоминал муравейник. Самолёт МЧС уже прибыл, и сейчас по пандусу ИЛ-76 непрерывным потоком к стоящим невдалеке грузовикам устремлялись люди, несущие тюки, коробки и ящики. Профессор, а за ним Маша и Галина Николаевна с Джайей поспешили к самолёту, где командовали разгрузкой двое высоких русоволосых мужчин в форме российского МЧС. Один из них, молодой, улыбчивый, приветственно им кивнул: - да, мы в курсе. Командир сказал, что нам нужно забрать участников этнографической экспедиции, застрявшей здесь. Один из ваших уже в самолёте. - Профессор нахмурился:
- очевидно, это Вольдемар. В посольстве мне ничего не сказали, что отправят его этим же самолётом.
Молодой лётчик, с любопытством разглядывающий их, сказал: - так пассажирского борта долго не будет. Аэропорт пока что не готов к приёму гражданских самолётов.
Маша пожала плечами: - ну что же, потерпим его присутствие.
- Я не желаю его видеть! - профессор с негодованием повысил голос, - но раз уж мы вынуждены лететь вместе с ним, я прошу вас, Мария Александровна, воздержаться от разговоров с этим мерзавцем!
Маша и сама не горела желанием видеть Вольдемара, но деваться был некуда.
Сзади послышались шаги. Они обернулись и увидели немолодого плотного мужчину, идущего к самолёту с пачкой документов в руках.
- А вот и командир! - молодой человек улыбнулся Маше. Командир подошёл к самолёту, рассеянно пожал руку профессору, вежливо поздоровался с Машей:
- я Калмыков Георгий Иванович, командир этого грузовика. Прошу на борт, только вот удобства у нас минимальные, так что не обессудьте. - Маша растерялась:
- простите, а…
Тот усмехнулся: - нет-нет, туалет и умывальник у нас есть, но вот стюардессы с подносиком не имеется. Да и кресла не очень удобные.
- Ничего! - бодро заявил профессор, зато прямой рейс до Москвы! Вы же, Георгий Иванович, садиться нигде не будете?
- Тьфу-тьфу-тьфу, - суеверно сплюнул через левое плечо лётчик, - надеюсь, что не придётся!
