Одна за другой заходили к ней сплетницы, но, увидев Инч, прикусывали языки. Миссис Калла гладила Инч по голове, приговаривая: "Бедная девочка! Бедная девочка! Храни тебя Господь!" Дадда Калла, который работал на станции - очищал решетки от водорослей, - спросил ее, где она провела день. Инч бросила небрежно: "Далеко. За холмами".

- Пжеватьбылшто? - пробурчал Дадда. Он всегда говорил так, будто во рту у него были камешки и он боялся их выронить.

- Кекс и конфеты, - гордо заявила Инч.

- Хекскартошкойбылоблучше, - заворочал камешками Дадда.

- А что вы там видели, ребятки? - спросила миссис Калла, поглаживая пухлую ладошку Инч.

- Да так, ничего, - сказала Инч. - Ничего... Но все равно было очень интересно. Спасибо, - добавила она чопорно. - Очень типично. Нам всем очень понравилось.

- Ты скоро снова туда пойдешь? С другими ребятишками? - спросила миссис Калла, сжимая ее ручонку.

- Нет. Спасибо, - сказала Инч, вставая. - Мне надо идти. Отец ждет.

Они не стали ее удерживать. В дверях она остановилась, поглядела на небо и сказала:

- Звезд сколько! Замечательная ночь для прогулок. - И убежала, давясь слезами.

Швыряя камешки, она сидела на улице, пока хватало смелости. Потом ей стало страшно, и, потряхивая кудряшками, она пошла домой.

Он спал в кресле у камина. В руке, свисающей с подлокотника, он держал кусок фанеры, на котором было выпилено: БОЖЕ ХРАНИ КО. Инч понюхала его и определила: виски. Потом она поднялась в спальню. Сестры, лежа бок о бок, смотрели в потолок. Она вытянулась на постели рядом с ними. По потолку, освещенному огнями станции, бежала речная рябь. Глухо, как пульс, стучали турбины. Прошло много времени, прежде чем она услышала, как отец тяжело поднимается по лестнице к себе в комнату и как скрипят под ним пружины. Она подивилась хлюпанью переливающейся через плотину воды - ведь стояла засуха. Потом поняла: это отец, как собака, скулил во сне.