– А куда мне деваться?
– Сколько сабель в сотни?
– Да вот все здесь. Восемь, вместе со мной.
– Это сила. У нас в армии один эскадрон улан и две сотни казаков, в общей сложности человек сорок. А тут хоть полсотни будет. Воевать без конницы-то хреновато.
– Некрасиво так при барышне выражаться, – заметил сотник.
– Да. Но эта барышня под Ряжской такую матерную тираду выдала, когда мои вояки побежали со мной во главе, заслушаешься! Пристыдила. Мы покраснели, и пошли в штыки. И выбили красных со станции! Вот там мне эта тужурка и перепала.
– Своею шинелью Виктор Витальевич накрыл раненного солдата. Холодно было, – пояснила Софья.
Ей было стыдно от такой грубой похвалы полковника, и она гладила морду казачьей лошади, что бы скрыть смущение.
– Да, – подтвердил Зимин, – денёк был жаркий, но морозный. Солдата в Ростов увезли, там шинель и потерялась. А шинель у меня была новая. Мне её в Москве в октябре выдали, там же, правда, и продырявили. А так новая.
– Вы не боитесь лошадей, Софья … Э-э?
– Николаевна, – подсказала де Боде и ответила: – Нет. У меня точно такая же кобылка была.
– Это мерин, – сказал сотник.
– Что ж, обмен любезностями состоялся, – сказал Зимин, – теперь можно и армию догонять.
Добровольческую армию они нагнали только к вечеру в станице Кагальницкая.
«Офицерочки» заняли здание станичной школы.
На вопрос о еде, Софьи ответили, что её не ждали и поэтому всё съели.
– Как, – возмутилась баронесса, – вы надеялись, что меня убьют?
– Ну, что ты Сонечка, как можно? Мы думали, полковник тебя накормит. Петя Тулупов тебя искал.
– С едой?
– Может быть, он хотел тебя в трактир пригласить.
– В станице есть трактир? – окрысилась де Боде.
– Не обижайся, Сонечка, так получилось.
– Ладно, иду искать еду.
Баронесса развернулась и вышла на улицу и пошла по ней, свернула на другую улицу и тут же наткнулась на одинокого петуха, который копался в конском навозе. Де Бодэ осторожно сняла шинель. Петух понял опасность и помчался по улице. Но баронесса всё же догнала его и набросила на него шинель и загребла возмущённого петуха под мышку. Она стала ходить по дворам и спрашивать: «чей петух?», что бы купить его. Правда, покупать петуха было не на что, но можно было попробовать обменять на что-нибудь. Но ей не только не ответили, но, даже и не открыли. Софья подумала, что петух не курица, яиц не несёт и поэтому большого вреда местным казакам не будет, и пошла к школе.
Там она похвасталась добычей:
– Господа прапорщики, куриный суп будите?
– Конечно, будем, Сонечка.
– Так готовьте кастрюлю!
– Так его убить сначала надо. Ощипать и выпотрошить.
– Убить? – на лице баронессе выразилась глубокая растерянность.
– Ну, конечно! Не живым же его в кастрюлю пихать?
– И кто это сделает?
– В крестьянских семьях это делают мужчины. Мы не мужчины и не крестьяне! Ты поймала, ты и голову ему руби.
– И как это делать?– Софья озадаченно посмотрела на петуха.
Петух пригрелся в шинели, молчал, только головой вертел из стороны в сторону.
– Как, как! Топором!
– У нас есть топор?
– Топора нет, но есть нож, большой.
Ей дали нож. Баронесса вертела в руках нож и смотрела на петуха.
– Что-то как-то жалко его убивать, – сказала она.
– Что значить «жалко»? Ты столько людей поубивала, Соня, а петуха убить жалко.
– Так людей за дело. А петух-то в чём виноват?
– Тогда отпусти его.
– Тогда я буду голодная.
– Тогда убей!
Софья тяжело вздохнула и прицелилась ножом к шее петуха.
– Сонька! Ну, не здесь же! Сейчас кровище будет! Иди на улицу.
Баронесса повиновалась. Попросила подержать нож и петуха, одела шинель и вышла на улицу. Там поняла, что на весу петуха не зарежешь. Надо на чём-то. Нашла чурбан, поставила его на попа и только приложила к торцу голову петуха, как раздался гневный командный голос:
– Отставить, прапорщик! Откуда петух? Купил?
Софья подняла голову и увидела за забором школы Корнилова верхом на лошади в сопровождении свиты.
– Купил?
– Никак нет, ваше высокоблагородие!– вытянулась в струнку де Боде.
Петух вырвался из её рук, больно клюнул и, пролетев несколько метров, скрылся из виду.
– Даром? – грохотал Корнилов.
– Так точно!
– Приказ мой знаешь?
– Так точно!
– Арестовать мерзавца!– приказал Корнилов. – Завтра судить за мародёрство судом офицерской чести. Александр Александрович, – обратился он к генерал-полковнику Боровскому, – поручаю это вам. Приказ напишу сегодня же. Два дня в станице отдыхаем.
К утру эта весть, что прапорщик де Боде украла петуха и её будут судить разлетелась по всей Добровольческой армии. Боровский поручил полковнику Зимину собрать суд офицерской чести в доме станичного атамана к двум часам дня.
Зимин деятельно взялся за дело, взяв в товарищи вновь прибывшего сотника Абрамова.
– Как устроился, сотник?
– Да ничего. У Гершельмана.
– Так у него уланы.
– Так точно, уланы. Глазенап с казаками на разведку поехал в Сальские степи к Попову. А у нас с уланами вооружение одинаковое. У них пики и у нас пики.
– Что-то я не заметил у твоих казаков пики.
– Так и у уланов их нет. Но так-то должны быть.
– Должны, да не обязаны. Дай Бог, когда-нибудь будут.
Встретили юнкеров Петровского и Тулупова.
– Нашу баронессу судить собираются, надеюсь, вы господин Петровский не откажетесь поприсутствовать?
– Разумеется, Виктор Витальевич, – ответил Петровский.
– А почему не я? – с обидой спросил Пётр.
– А вы можете быть предвзяты, господин Тулупов. Все же знают про ваши отношения и про сено тоже знают.
– Это затрагивает честь Софии Николаевны, и я вызываю вас на дуэль, господин полковник.
– Честь баронессы де Боде это не затрагивает. Все уверенны в её честном имени, да и в вашем благородстве тоже, юнкер.
– Прапорщик.
– А, ну да. Офицер. На дуэль вызвать имеете право, но так, не в обиду, Тулупов, вы хотя бы дворянин?
– Опять эти сословные предрассудки! Мы, князья Тулуповы, Рюриковичи!
– О, прошу пардону, ваше сиятельство. А вы, сотник, дворянин?
– Да, поэтому и здесь. Я из Урюпинской. Мои земляки в большинстве своём за красных. А я как дворянин…
– Понятно. Но мы с вами, Андрей Николаевич, по сравнению с его сиятельством, Петром Афанасьевичем, так, мелкие сошки. Я же тоже из казаков, только вятских. Моему предку первый Романов, царь Михаил Фёдорович жаловал дворянство.
– А моим Елизавета за прусскую компанию.
– Давайте к сути дела, господа, – не выдержал болтовни офицеров Петровский, – Софья Николаевна в беде, а вы родословными хвастаетесь.
– Всё хорошо будет, юнкер, в смысле прапорщик, – уверил его Зимин. – Ты пойдёшь на суд, а Пётр пусть мучается.
Они пригласили ещё на суд офицерской чести генерала Дубовицкого, интенданта штабс-капитана Мазаровича и подполковника Глебова и все вместе направились к дому станичного атамана, где их ждали генерал-полковник Боровский, провинившийся прапорщик и хозяин петуха, которого с трудом удалось найти. А перед самым домом у Зимина почти оторвался каблук на правом сапоге. Полковник разразился таким отборным матом, вытаскивая из глины сапог, что генерал Дубовицкий, усмехнувшись, сказал:
– Сразу видно – фронтовик.
– Да сапог-то почти новый, ваше превосходительство, ему и двух лет нет, – ругался Зимин.
Накрапывал дождь.
Они вошли в дом и расположились на скамейках у окон, напротив их на табуретки, закутавшись в шинель и надвинув фуражку на глаза, сидел провинившийся прапорщик. У двери переминался с ноги на ногу хозяин петуха.
Генерал-лейтенант зачитал приказ командующего армией, развёл руками и сказал:
– Ну, что ж? Давайте разбираться, господа.
Господа заёрзали на своих скамейках. Самым старым из них был генерал Дубовицкий, ему пятьдесят один год, весь седой. Боровскому – сорок один, двоим чуть за тридцать, остальным гораздо меньше тридцати. Прапорщик для них свой. Грабили местное население в основном люди случайные, затесавшиеся в ряды добровольцев да морячки из морской роты капитана второго ранга Потёмкина, заражённые вирусом анархии, оставшиеся без своего командира, но это быстро пресекли.
