2. Партизанскому отряду полковника Симановского выступить в 20 часов, следовать кратчайшим путем и расположиться у пересечения железной дороги западнее станции Александровской у будки на грунтовой дороге из Нахичевани в Аксай, составить левый арьергард. Дальнейший отход по особому приказанию.

3. Георгиевскому и Корниловскому полкам со своей артиллерией выступить от восточной окраины станицы Гниловской и следовать через вокзал севернее Нахичевани на станицу Аксай.

4. Всем партизанским отрядам полковника Краснянского, отряду полковника Кутепова сняться в 21 час с позиций и, следуя севернее городов Ростова и Нахичевани, отходить на станицу Аксайскую, оставив дивизион полковника Гершельмана у будки на перекрестке дорог железной и грунтовой из Ростова, где войти в состав правого арьергарда генерала Боровского.

5. Отрядам полковника Борисова выступить с вокзала в 21 час 30 минут и следовать по дороге севернее Нахичевани на железнодорожную будку у перекрестка дорог шоссейной и грунтовой, ведущей из Ростова на Новочеркасск. Восточнее реки Кизеттеринки, где составить левый арьергард. Дальнейший отход по особому приказанию.

6. Отрядам генерала Маркова выступить в 21 час со станции Заречная и следовать на станицу Ольгинская.

7. Я буду следовать при колонне генерала Боровского.

Генерал Корнилов».

И вечером 9 февраля 1918 года начался первый поход Добровольческой армии на Екатеринодар.

1

Так стоило ль нам затевать этот спор?

Как выйти из чёртова круга?

Кто это придумал, с каких это пор

Мы режем и рубим друг друга?

Но час пролетел, наступила пора,

На фронте не думай о многом…

В атаку, вперёд, господа юнкера!

Вперёд, за Россию и с Богом!

Д. Персин

Накануне, под вечер выпал снег. Степь белая-белая. И по целине, по нетронутому снегу несколькими дорогами прокладывала себе путь в неизвестность Добровольческая армия. Войсковые соединения и штатские люди, гражданские и санитарные повозки, телеги со скудными боеприпасами – всё перемешалось.

Впереди колонны генерала Боровского ехало несколько всадников с трёхцветным российским флагом. За ними мрачно шагал по глубокому снегу генерал Корнилов. От лошади он отказался. «Как я поеду верхом, когда у меня генералы в походном строю в пешей колонне с винтовками на плече?»

Генерал Корнилов небольшого роста, темноволосый с жидкой порослью на лице, широкоскулый, узкоглазый, глаза карие. Такой тип лица часто встречается среди сибирских и семиреченских казаков. А Лавр Георгиевич был чистокровный сибирский казак.

Настроение у него подавленное. Положение Добровольческой армии не просто тяжёлое, а отчаянное. Чуть больше месяца назад, 2 января на собрание офицеров он сказал: «Господа! Дай Бог, чтобы этот новый год был счастливее старого. Тяжелое будет время для вас и для меня. Я объявил войну предателям Родины. Большевиков за врагов я не считаю, это лишь несчастные обманутые люди. Если же я борюсь с ними, то лишь потому, что вслед за ними мы увидим немецкие каски. Большевики – это немецкий авангард. Тяжелый будет год и тяжелая борьба. Наверное, многие из вас падут в этой борьбе, может быть, погибну и я, – но я верю в то, что Россия снова будет великой, могучей».

Рядом с Корниловым, сбоку ехал его личный конвой – полтора десятка текинцев – всё, что осталось от полутора тысяч. Загорелые горбоносые джигиты в чёрных бараньих папахах, в малиновых шароварах с серебряным галуном, в жёлто-малиновых халатах выглядели в белом холодном поле чужеродно и странно, как попугаи на снегу. Когда-то под ними были их знаменитые кони -алха-текинцы, но – увы! – лошади на войне гибнут чаще, чем люди.

Чуть сзади главнокомандующего шёл генерал-майор Богаевский Африкан Петрович с небольшим чемоданчиком в руках.

Ещё дальше за Корниловым с винтовкой на плече грустно шагал генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович в чёрном гражданском пальто, брюках и сапогах, на голове шляпа-котелок. Он больше был похож на какого-нибудь промышленника или банкира, чем на генерала. Хотя на самом деле он сын крепостного крестьянина Саратовской губернии, дослужившегося в царской армии до майора, и шляхтянки. Он шёл и чувствовал, что в правом сапоге намокла пятка, а в левом мокро прямо под ступнёй. Появилось глупое и навязчивое желание снять сапоги и посмотреть где они протекают. Зачем? И так всё ясно! Сапоги текут. Не вовремя, в самом начале похода. Корнилов решил назначить Деникина своим заместителем. Чем будет заниматься заместитель, было не ясно.

Дальше штаб Корнилова во главе с генерал-майором Романовским.

За ними уже собственно Юнкерский батальон генерала Боровского вперемешку с гражданскими.

За санитарными санями шли женщины-прапорщики Александровского военного училища, прибывшие в конце ноября из Москвы, «офицерочки», как их называли. В долгополых шинелях, в серых папахах, они гордо называли себя женским батальоном, хотя их было всего пятнадцать человек, до батальона не дотягивали. Впрочем, и вся Добровольческая армия едва дотягивала до полка бывшей царской армии. Корнилов был против женщин в армии. Он сам летом 1917 года отменил создание женских батальонов, и на Дону отказывался применять их в боевых условиях. Девушки сами, добровольно убегали в части и принимали участие в боевых действиях. Одна из них с дерзкими и весёлыми голубыми глазами, крепко сбитая, прославилась в боях ещё в Москве, а здесь на Дону у станции Ряжская. Это была баронесса София де Боде.

Уже на выходе из города к женскому батальону подкатило семь пролёток с офицерами. Один из них в тёмно-синей форменной тужурке железнодорожника с двумя рядами металлических пуговиц, тёмно-зелёными петлицами и золотыми полковническими погонами на плечах улыбнулся Софьи. Она узнала его и тоже улыбнулась. Это был полковник Зимин, её знакомый. Они познакомились в Москве, а у Ряжской знакомство продолжилось.

– Виктор Витальевич? Лихо вы подкатили, ваше высокоблагородие! По-гусарски!

– Нет, Софья Николаевна, мы пехота, инфантерия. Партизанский отряд, вы же знаете, под моим личным командованием. Задержались немного, пришлось догонять на пролётках. А мороз-то, какой! А? Снег под ногами скрипит. Ночь звёздная, а, значить, холодная. «И горели в небе звёзды, как глаза волков голодных».

– А вы поэт, Виктор Витальевич, – улыбнулась Софья.

– Так точно, прапорщик. Барышни, а что вы своими ножками, почему не в санях?

– Там же раненные.

– Так тем более. Согреете.

– Они же мужчины.

«Офицерочки» были явно смущены.

– Так что из того? Кто же согреет мужчину, если не женщина?

– Мы не женщины, мы солдаты.

– Вас как-то не понять: то вы женщины, то вы солдаты.

– Мы к ним приляжем, а у них что-то зашевелиться в штанах, что тогда? – смеялись прапорщики.

Круглолицая сестра милосердия, правящая санями, обернулась и сказала:

– У кого зашевелиться – тот выживет, а у кого нет – тот не жилец.

– О! Ксения Васильевна? – удивился Зимин. – Вот уж не ожидал!

– Почему? – спросила сестра милосердия.

– У вас же вроде как «медовый месяц?»

– Правильно. Поэтому я и здесь: с мужем в одной колонне.

– А кто у вас муж? – спросила де Боде.

– Разрешите представить: Ксения Васильевна Чиж, – сказал Зимин.