В кристально чистом небе уже поднималось солнце, освещая снежную красоту, сотворенную ночной метелью. Вокруг сияла девственно-чистая белизна – если не считать дорожки, оставленной герром Беркелем.

Франка двинулась дальше, опять думая о том, доживет ли раненый до дома. Больше им никто не встретился. За пистолет она не хваталась, тянула веревку обеими руками. В голове было одно: нужно дойти до дома. Других мыслей не осталось. Мир сузился до единственной цели. Один мучительный шаг следовал за другим, и вот наконец перед ней встал последний холм. За всю дорогу Франка остановилась только раз – когда появился герр Беркель, – но теперь, перед последним рывком, села и постаралась восстановить дыхание. Позади большой путь. Остался лишь этот подъем, а за ним – дом, где ждут вода, пища, таблетки и, самое главное, сон.

Франка посмотрела на раненого.

– Мы почти пришли. Еще чуть-чуть осталось.

Ноги у нее словно одеревенели, но Франка, преодолев усталость и боль, выпрямилась и опять взялась за веревку. Она шла и тянула и в конце концов, вся мокрая, дотащила сани до дома. Задыхаясь, толчком открыла дверь и, оставляя снежный след – позже вытрет, – втянула сани внутрь.

Наконец-то пришли. Чудо!.. В камине еще оставались дрова, и Франка разожгла огонь. С трудом, словно то была вторая кожа, стащила с себя шапку и куртку. Потом пошла в кухню и долго пила воду. Принесла чашку воды и раненому, приложила ему к губам. Он поперхнулся, однако несколько глотков все же сделал. Он был грязный, потный, со сломанными ногами, зато – живой. Пока довольно и этого. Франка так его и оставила – без сознания, но в безопасности и в тепле.

Она пошла к себе, разделась и уснула, едва коснувшись головой подушки.

Сначала возникло тиканье. Потом часы принялись бить. Он открыл глаза. Почему-то он лежит, привязанный к каким-то доскам, весь в поту. В голове – туман и гудит. Как он сюда попал? Мучительная боль от сломанных ног простреливает все тело. Ладно, боль можно потерпеть, но задерживаться здесь не хотелось бы. Где же выход? Неподалеку в камине дотлевают красные угольки. Людей нет. Он арестован? Тогда пощады ему не видать. Кто его схватил?

Из памяти выплыли образы близких. Отец, мама, жена… то есть бывшая жена. Обрывки воспоминаний о разводе вдруг показались ему чем-то новым. Перед глазами возникло письмо, которое она ему написала, и вот он будто снова сидит на койке в тренировочном центре, читает его. Картины прошлого возникали – и уходили в темную бездну. Он пытался сориентироваться в настоящем, понять, где находится. Кто-то его ощупывал, потом куда-то тащил – это были не воспоминания, а скорее какие-то смутные ощущения. В памяти остались прикосновения, даже запахи, однако картина событий не складывалась. Веки налились тяжестью. Едва успев еще раз оглядеть комнату, он опять погрузился в спасительный сон.

Когда Франка проснулась, день перетекал в вечер. Она села на кровати. В пустом животе заурчало. Мышцы рук и спины совершенно одеревенели. Франка помассировала плечи, чтобы прогнать боль, посмотрела в дверной проем на лежащего в беспамятстве незнакомца. Прислушалась. Никаких звуков, только ветер свистит за окном. Кое-как она заставила себя вылезти из-под одеяла, открыла шкаф, надела простое серое платье. Пол был ледяной, и она натянула толстые шерстяные носки. Медленно-медленно вышла из комнаты, в собственном доме чувствуя себя гостьей. Первое, что она увидела, – ноги с привязанными к ним палками. Раненый не шевелился. И глаз не открывал.

– Эй, вы спите? – прошептала Франка.

Тишина.

Она глубоко вздохнула, попыталась унять сердцебиение. Ладони вспотели.

Короткие каштановые волосы незнакомца еще не просохли. Лицо – небритое, перепачканное. Видимо, он так ни разу и не пошевелился. Франка проверила пульс: нормальный. Выживет. Она принесла из кухни воды и стала поить раненого. Как и в прошлый раз, он закашлялся, расплескал воду, но, кажется, выпил несколько глотков.

Франка встала на колени и принялась разматывать веревку. Проще было бы разрезать… Впрочем, если гость поведет себя плохо, еще пригодится. Наконец веревка упала на пол. Франка отодвинула в сторону парашют и, немного повозившись, отстегнула стропы. Оставался вопрос: что с ним делать? Держать парашют у себя – преступление, за которое попадешь в тюрьму, а то и куда похуже. Сжечь – не оберешься вонючего дыма. Франка решила пока приткнуть его у задней двери.

Теперь предстояло уложить раненого в постель. Перемещать его по дому всего удобнее было на санях, пусть даже они оставляли на полу грязный след. Франка развернула их и потянула в маленькую спальню, где они с Фреди спали детьми. Комнатой уже много лет никто не пользовался. Дверь была открыта, постель заправлена, кругом чистота. Кто же спал здесь последним? Кажется, она сама, а может, Фреди. Франка помнила, как отец относил Фреди в спальню, – задолго до войны, когда тот был еще маленький и отец сам мог за ним ухаживать. До того, как она их бросила… Франка отогнала воспоминания, словно назойливую муху, и сосредоточилась на насущных задачах. Вернулась в гостиную за рюкзаком. Внутри была и гражданская одежда, но ничего подходящего для сна не нашлось. Франке вовсе не хотелось, чтобы незнакомец валялся у нее в доме в одном белье. Она быстро отыскала отцовскую пижаму и халат. Положила на кровать, провела ладонью по мягкой красной ткани халата. Прошлое – на каждом шагу, никуда от него не деться.

Капитан был грязный и потный. Не помешало бы его вымыть – это как раз проще сделать, пока он без сознания. Франка потрогала наложенные вчера шины. Их придется заменить. Везти его в больницу или к частному доктору – слишком рискованно. Доверять нельзя никому.

А можно ли доверять ему самому? Франка всякого наслушалась о союзниках – участниках антигитлеровской коалиции. Американцев нацистская пропаганда изображала безграмотным сбродом, а британцев – вероломными негодяями, но Франке хватало ума не верить нацистам. Однако встречать солдата союзников лично ей до сих пор не доводилось, а фильмы кинохроники и газетные статьи все же сформировали у нее определенное мнение. Не могла же она игнорировать все, что видела и слышала, пусть даже и не доверяла правительственной пропаганде. К тому же она знала, что сделали с Германией союзники. Они безжалостно бомбили города с мирным населением. Как-то трудновато было считать их избавителями.

У капитана вдруг искривился рот, глазные яблоки под веками завращались. Франка испугалась: того и гляди откроет глаза, а она еще не придумала, что делать или говорить. К счастью, лицо у него разгладилось, и он опять застыл. Проблема отошла на второй план.

Франка отправилась в кухню. В доме царил страшный холод, и герру Графу, или кто он там, придется подождать, пока она разведет огонь. Она разгребла кочергой золу – кочерге этой было, наверное, больше лет, чем самой Франке. Чиркнула спичкой – и кухня озарилась мягким светом. Ей всегда нравилось разводить огонь. Она постояла, глядя, как от лучинок потихоньку занимаются дрова. Удовлетворенная, подошла к буфету. Еды было мало – лишь несколько банок консервированного супа, прочие запасы закончились. А дороги теперь закрыты на много дней – на машине не проехать. В аптечке нашелся пузырек с аспирином. Девять таблеток. Часов на двенадцать ему хватит. Потом понадобится что-нибудь посильней, особенно если снова придется вправлять кости. Франка убрала пузырек в карман. Он звякнул, как погремушка.

Вокруг стола стояли старые деревянные стулья. Франка взяла один, подняла повыше и обрушила на пол. Стул, однако, уцелел. Франка покачала головой, мысленно усмехнулась. Взяла из-под кухонной мойки молоток и отвертки. Через несколько минут у нее в руках были отличные деревяшки, чтобы зафиксировать сломанные ноги хотя бы на время.

Она вернулась в спальню. Незнакомец не двигался. Франке приходилось иметь дело еще и не с такими переломами, но то было в больнице. Срастутся ли кости без иммобилизации? Перспектива самой накладывать гипс Франку не пугала, а вот как добыть его, не вызывая подозрений? Если действовать очень осторожно, наверное, можно купить и гипс, и еду, и морфий… Оставалась другая проблема: как добраться до города, – но ее решение Франка отложила на потом.