Боли, от которой хочется умереть, только бы не испытывать ее.
Мучаясь, так если бы она сгорала заживо, Гермиона отдаленно слышит обрывки голосов: Верховной, по словам которой надо быть невеждой, чтобы уничтожить такой артефакт; что они с братом и мысли не допускали, что кому-то взбредет в голову такая лишенная здравого смысла, нелепая идея; что Гермиона не представляет масштаб всей важности, не представляет, сколько возможностей она превратила в пыль. Также она может различить голос Нарциссы, уговаривающей Верховную прекратить эту бессмысленную пытку; убеждающей, что та этим ничего не добьется, что им достаточно могущества и власти, которые у них уже есть над половиной магических рас.
Только бы она прекратила, только бы прекратила.
И в какой-то момент ее крики и боль стихают. Гермиона вновь чувствует эту ломоту во всем теле, от которой едва находишься в сознании, лежа на полу в очередном богатом замке чистокровных волшебников. Она осознает, что снова плакала; ее лицо мокрое от слез. Ее бы непременно посетило чувство дежавю, если бы не Нарцисса Малфой, чье заботливые руки аккуратно помогают ей подняться с пола. Гермиона еле стоит на ногах, и Нарцисса позволяет ей на себя опереться, придерживая девушку за плечи.
Саундтрек: Саундтрек: Billie Eilish – You should see me in a crown
Сфокусировав взгляд, Гермиона замечает, что Нотт вместе со свитой приспешников не двигаются со своих мест, не ведая, как им реагировать, или же что говорить; Верховная же уже не стоит над ней. Она сидит на одном из двух величественных тронов на возвышенности у огромного витражного окна, распростертого на всю стену, и, подперев голову рукой, смотрит на Гермиону, будто бы сквозь нее. Создается впечатление, что она отключается, уходит в себя, не замечая ничего вокруг.
В одну секунду напряженную тишину разрезает досадливый вздох Верховной.
— Очень жаль, — говорит она. — Было бы весьма неплохо иметь вас с Драко в союзниках, но что-то партнерские взаимоотношения у нас не особо клеятся.
Гермионе хочется плюнуть ей в лицо. О каких партнерских взаимоотношениях может идти речь, когда они похищают их близких, убивают их союзника и творят весь этот беспредел, буквально захватывая постепенно весь мир.
— Ты, наверное, думаешь, что мы все такие из себя злодеи, и нас непременно нужно остановить, не так ли? — с сарказмом предполагает Верховная и, получив от Гермионы молчаливое согласие, непоколебимо продолжает, поудобней сев на своем троне: — И почему же ты так решила? Из-за наших радикальных действий? Так открою тебе секрет: только радикальные действия способны дать результат. И, поверь, результат, которого мы хотим достичь, определенно того стоит. — Для ясности Верховная жестикулирует своей тонкой кистью, щедро украшенной драгоценностями, и держится твердости своего выразительного взгляда. — Или, может, это из-за вспыльчивости моего брата? Так это было ошибкой, ему не стоило убивать Диллинджера, — говорит она это так, словно чье-то убийство можно попросту признать ошибкой и избежать за него наказания. Словно не она точно так же вспылила, пытая Гермиону. И кто знает остановилась ли бы она, если бы не Нарцисса.
— И какого же результата вы хотите достичь? — возымев силы говорить, Гермиона произносит охрипшим от криков голосом. — Зачем скрываетесь? Я думала, что такие властолюбивые диктаторы, как вы, только и ищут что всеобщего признания.
— Диктаторы? Думаешь, мы этого добиваемся: диктаторство? — Верховная с усмешной оглядывает своих подданных, ожидая, что они они посмеются вместе с ней — что они и делают. — Нет, — вернув своему лицу серьезность и одним небрежным жестом прекратив смешки, она вальяжно откидывается на спинку трона и закидывает ногу на ногу, опустив руки на подлокотники. — Мы свергнем любые намеки на диктаторство, — величаво заявляет она. — Люди не желают осознавать, что ими кто-то управляет. Они предпочитают думать, что делают выбор. «Делают выбор», становясь министерскими работниками, служа «во благо волшебников», хотя на самом же деле служат во благо Визенгамота, подавляющее большинство которого состоит из таких людей, как Тиберий МакЛагген. Имеют же выбор они лишь в том, чтобы либо следовать чужим правилам за право хорошо жить в этом мире, либо же остаться ни с чем, но со своими собственными убеждениями. Пора это изменить. И чтобы сделать это, нет ничего лучше, чем переворот, который произойдет, как только маглы встанут на второй план этого мира. Волшебство будет править миром, а не потребительство и деньги. И если для этого нам придется стать злом в глазах таких, как ты, Гермиона Грейнджер. Пусть так. Ведь побеждает отнюдь не любовь и не добро. Побеждает зло. А в особенности самая опасная разновидность зла, существующая и заполоняющая этот мир испокон веков, по одной только причине: потому что скрывается за маскою добра... — вскинув подбородок и поморщив свой вздернутый кукольный нос, Верховная презрительно довершает: — Ненавижу лицемеров.
— Разрушение системы может привести к войне и хаосу! — возражает Гермиона, уже тверже стоя на ногах рядом с Нарциссой. — Маглы обладают ядерным оружием, они испугаются власти волшебников и тогда...
— Думаешь, мы это не учли? — закатив глаза, перебивает ее Верховная. — Магловские правители так же, как и магические, у нас под контролем. И, знаешь, в чем самая прелесть? Все они думают, что хотят этого сами, что нет никого выше них, — ее губы растягиваются в насмешливой ухмылке, — ну, не иронично ли?
Теперь Гермиона понимает: оставаясь в тени, Верховные играют в Богов. Невидимую руку правления никто не заподозрит, а если и заподозрит — не докажет. Поэтому они не распространяются насчет своих имен.
— Ты должна признать: план хорош, — елейно говорит Верховная, взирая на Гермиону с высоты своего трона с железной уверенностью в своих глазах. — Искоренить эту прогнившую систему, чтобы начать с чистого листа. Нет ничего плохого в том, что другие магические расы нам в этом помогают. Теперь-то ты понимаешь мою досаду, Гермиона? — Нет, она отказывалась понимать; может, она и могла понять идею, ведь в словах Верховной была истина, но не могла понять ее исполнение. — ...Не думаю, — отрешенно устремив взгляд на звездное небо, Верховная задумчиво продолжает: — Из-за непоправимой ошибки, которую вы совершили, мы потеряли столько возможностей без помощи половины волшебных рас... — Казалось, она что-то решила, и решение это далось ей нелегко. — Мы не можем просто так спустить эту непоправимую ошибку, — призрачно-прохладным тоном довершает Верховная и, обратив свой взор из полуопущенных век на Нотта, бросает кивок в сторону двух стражей у дверей с немыми указаниями, которые тот тут же исполняет:
— Ты, а-ну иди сюда, — подзывает он одного из стражей.
— Что ты задумала?! — встревожено встревает Нарцисса.
Но Верховная ей не отвечает. Она следит за непониманием на лице Гермионы, когда Нотт велит тому стражу встать на колени; за ее откровенным шоком, когда Нотт срывает с его лица маску, и всем является лицо Рона Уизли.
До Гермионы снисходит осознание, что это Рон пришел за ней вместе с Ноттом в комнату Нарциссы. Неприятное ощущение тревоги еще больше разрастается у нее в груди. Ей так странно видеть его после всего, что было, и как теперь все стало. После неведения, что с ним, и волнения за него. Теперь, когда старый друг и бывший парень перед ней здесь и наверняка ненавидит. Теперь, когда ее сердце всецело принадлежит другому.
Полностью находясь под контролем, Рон покорно стоит на коленях и смотрит на Гермиону умиротворенным взглядом, как будто так все и надо.
— И что нам с ним делать? — раздается неторопливый голос Верховной. — Я оставила его только затем, чтобы, в случае провала Теодора, с его помощью шантажировать вас... Но вы нас перехитрили... — с разочарованием размышляет она. — Может, убить его, чтобы ты испытала тоже чувство горечи, что испытываю сейчас я за несбывшиеся планы? Не люблю, когда мои планы кто-то рушит.
— Нет! — прикрикивает Гермиона. — Ты просто сумасшедшая, если жизнь человека для тебя стоит вровень с твоими прихотями!
