Шёлковый абажур стал первым атрибутом комнаты Надечки, выделенной ей воинской частью, куда её взяли медсестрой. Каким счастьем и гордостью светились её глаза, когда она впервые вошла в свой «пенал»! К широкой железной кровати постепенно, в течение года, прибавилось всё то, что мы описали ранее. Одним из первых самостоятельных приобретений стала двухтрубная керосинка. На ней Надечка, на единственном свободном пятачке комнаты, варила борщи. Керосинкой же она согревалась в дождливые сырые ночи Закавказья. Надечка рада была созданному уюту – другого она не знала. В разговоре с соседями она простодушно делилась своими достижениями и, делала это так, как могут вволю настрадавшиеся люди, от всего сердца радуясь чужим успехам как собственным.
Он – военный технарь, появился на её небосклоне внезапно, как лёгкое летучее облачко. Покорил он её тем, чего так не хватало в детстве – сладостями. Всё началось с санчасти, куда он заскочил перебинтовать разрезанную рваным металлом ладонь. Отблагодарил конфеткой. На перевязки приносил ещё и ещё. Всего через несколько дней он, пахнувший техникой, далеко не строевая элита воинской части, о чём она втайне мечтала, настойчивый и своенравный, остался у неё на ночь. Впоследствии заходил ещё несколько раз, пока Надечка не поняла, что ждёт от него ребёнка. Она не полюбила его всей страстностью своей души, хотя уродцем он не слыл. Решающую роль в выборе сыграл его щедрый нрав. Надечка решилась родить. Узнав об этом, он откровенно запротестовал и однажды обманом завлёк её к крепенькой, пупырчатой, похожей на жабу тётке, живущей на задворках воинской части в бараке. Он привёл и оставил Надечку, переглянувшись с тёткой – в нос бил тяжёлый запах растопленного мыла. На тахте, за ситцевой занавеской, лежала, постанывая, женщина. Надечка, не искушённая в подобных вопросах, лишь догадалась, куда её привели. Возможно, она бы и решилась на аборт, обнаружив полное несоответствие отца своего ребёнка её идеалу, но гены и прививаемые в семье принципы подсказали ей: это деяние гораздо сквернее. Выскочив из мрачного гиблого помещения во двор, она до головокружения вдохнула порцию свежего весеннего воздуха. В этом жутком контрасте Надечка остро ощутила новый вкус жизни. Живо представив родное существо задушенным в смрадной дыре, решила: «Этому не бывать никогда! И без посторонней помощи, вдвоем с сыном (иначе она и помыслить не могла) мы достигнем счастья».
…Прошли годы. Сынок подрастал смышлёным карапузом – ему исполнилось три года. Сын смешно коверкал слова, составляя нужные по смыслу предложения. Незадачливый его отец незадолго до его рождения демобилизовался, растворившись в необъятных просторах поднимающейся из военной разрухи страны. Окружающие Надечку жалели, оказывали знаки внимания – ничем же существенным помочь не могли.
Природа и молодость брали своё – после рождения сына Надечка расцвела. У неё округлились формы, роскошные волосы, ниспадая на плечи, пухли набегающей морской волной. Миниатюрная белая косыночка с красным крестом медицинской сестры довершала русый сполох. В её внешнем виде не чувствовалось озабоченности, а в манерах проступала затаённая сильная порода. За ней ухаживали – её хотели, и она иногда уступала, сдавалась – слишком много внимания свалилось внезапно. Постепенно за ней растянулся шлейф коридорных пересудов. Ей устраивали сцены ревности жёны офицеров. Пришлось поменять место работы. Надечка жила всё там же, однако новая работа из-за отдалённости совсем лишила её свободного времени – маленького сынишку приходилось оставлять одного под надзором добросердной соседки. Сынок рос некапризным ребёнком, не доставлял особых хлопот. Надечка старалась для него: одет он был небогато, но аккуратно – шароварчики и толстовочки кроила и шила сама, что, в общем, в то трудное время не являлось каким-то исключением. Хорошо помня своё недоедание в детстве, в еде ни в чем сыну не отказывала. Яблочко сыночку – самое лучшее, молоко покупала у доброй аджарки от коровки, которой скрытно таскала объедки из столовой. Аджарка не всегда брала с неё деньги. С трудом перебивалась, выцарапывалась – хватало. Так бы и шло время своим чередом: сынок бы подрастал, а Надечка ждала бы небесного благоволения, но на её пути встретился мужчина – блестящий майор из фронтовиков. Именно такой образ ей виделся идеальным. Будучи зрелым мужчиной, он увидел в Надечке все её достоинства. Он её полюбил глубоко, искренне, отбросив язвительный шепоток жаждущих её крови, обиженных офицерских жён, но поставил условие. Майору предложили с повышением высокую должность в советской группе войск в Восточной Германии. Не желая тащить туда шлейф сплетен, он предложил оставить Надечке сына на воспитание знакомой бездетной офицерской чете, лишённой возможности иметь своих детей. У Надечки появилась коварная отдушина вырваться в свет, её генетически тянуло к роскоши – она смалодушничала. Будущая семья сына приносила успокоение: по тем меркам она являлась образцом благополучия. Терзалась Надечка долго, но обеспеченная красивая жизнь, вначале в Германии, потом, возможно, в Москве, отвлекла от тяжёлых мыслей. Грудь её налилась живительным соком, притягательные формы делали её женственней, образцом времени. В высоких кругах, где им доводилось бывать, появилось немало ценителей её острого ума и красоты. Надечка могла позволить себе лишь лёгкий флирт. Мужу своему она не изменила никогда, хотя обида за сына таилась в тайниках её чувствительной души. Именно этот факт помешал впоследствии раскрыть неизведанную глубину её преданного сердца. Бог им детей не дал. Всё в этом мире не так просто, за всякое зло человек когда-нибудь платит по счетам.
После Германии – Академия Генштаба в Москве. Её муж, вместо действующей армии, назначается военным атташе в Республику Южного Йемена. В полудикой стране жаркого бассейна Красного моря они прожили три года. Организм Надечки, закалённый тяжёлым детством, стойко переносил тяготы тропической жизни, а вот муж заболел жёлтой лихорадкой, потерял активность и слёг. Вместо положенных пяти лет отработали только три.
По возвращении в Москву здоровье мужа поправилось, и вскоре новое назначение – Монголия. Надечку – домашнюю, преданную и красивую, невозможно было не любить, и он любил её самозабвенно. Он баловал её и уступал – поехал осваивать новое место без неё. Оставшись одна, Надечка до одури, без разбора отдавалась столице: посещала цирки, галереи, парки, выставки, театры. В Москве ей нравилось всё. В отличие от коренных москвичей, уставших от постоянных гостей и туристов, она с большим удовольствием рассказывала заплутавшим незнакомым людям о нужных маршрутах, иногда вызывалась проводить. Надечке льстила благодарность людей, искреннее восхищение ею. Она мечтала о счастье, но о таком запредельном, когда купалась в нём с головой, никогда не помышляла. Не зря говорится: «Счастье ощущаешь тогда, когда оно от тебя уходит».
В суматохе праздничных будней день сменяла ночь, но мысль увидеть своего сына не покидала её ни на миг. Она хотела и помнила об этом всегда. В одиночестве мысли стали настолько навязчивыми, что Надечка потеряла сон. Встречу с сыном она обыгрывала в своей изобретательной голове сотни и сотни раз. На запрос ей ответили: искомая семья живёт в Киеве, на знакомом по песне Крещатике. Надечка отправилась по адресу тотчас, не раздумывая, без определённого плана, по зову пламенной души. Она всегда убеждала себя, что оставила сына на время. В разыгравшихся чувствах она не давала себе отчёт, ведь прошло ни много ни мало – двадцать лет. Сын – уже сформировавшаяся личность, воспитанная в чужой семье. Он называет своими родителями других, наверное, любимых им людей – вероятно, её осуждает и не желает видеть. Она не осмысливала наивность, с которой оправдывала свои действия. Не оценивала поступок двадцатилетней давности, его свойство – предательство. По приезде в Киев эйфория прошла – ей взгрустнулось. На тенистой аллее, под роскошными каштанами, Надечка пыталась построить текущий план. В конце концов она решила увидеть сына пока издалека. Окольными путями, через вездесущих бабушек, ей удалось навести справки. Оказалось, на месте сына нет – он на учёбе в Одесском высшем инженерном мореходном училище. Очертя голову, Надечка отправилась в славную Одессу. Она могла собрать всю волю в кулак, становясь непреклонной, решительной, сродни своему боевому отцу. Как и Верочка, Надечка унаследовала его характер.
