— Мораль, — тут же ответил Гарри. — Здравый смысл, сострадание, милосердие, совесть! Они определяют границы, за которые не следует заходить. Они создают правила и нормы поведения. Они формируют решения, мнение, идеалы, цели, мировоззрение. А я просто всё это переступил.

— Что тебя пугает, Гарри? — вдруг спросила она.

— Что я совершил нечто ужасное.

— Совершил или думаешь, что совершил? — невозмутимо уточнила Луна.

— Я… наверное, совершил, — глухо признался он. — Я, похоже, как ты и сказала, эм… спас гимзли и прогнал змею, но не подумал, совсем не подумал, о том, к чему это приведет.

— Ты жалеешь о том, что спас гимзли?

«Если Том когда-нибудь узнает, что я обозвал его именем несуществующей зверушки, которая живет в корнях деревьев, он меня прикончит», — отстраненно подумал Гарри и покачал головой:

— Нет, не жалею. Но…

— Не знаешь, что теперь делать со змеёй, — понимающе улыбнулась Луна.

Гарри нервно рассмеялся, запустив пальцы в волосы.

— Примерно так.

— Можешь убить её, — негромко предложила она, — чтобы больше никто не пострадал. Но змей в лесу много, придется избавиться ото всех, чтобы защитить тех, кто может быть в опасности. Или… — по её губам скользнула задумчивая улыбка, — можешь попробовать накормить её.

— Накормить?

— Сытая змея нападать не станет.

— Но тогда кормить её придется постоянно, — нахмурился Гарри.

— И это совсем неплохо, — призналась Луна. — Помогая змее, ты поможешь и тем, кто может стать её жертвой.

Гарри мысленно переложил воображаемый сюжет на реальность, представив, как заботливо подкармливает чем-нибудь Шакала или Волдеморта и категорично покачал головой.

— Это невозможно. Такую змею ничем не накормить. И убить её я не смогу.

— А чего ты сам хочешь?

— Просто хочу, чтобы, эм, гимзли жил, — Гарри вздохнул, в подобной интерпретации это звучало чертовски глупо, но как ещё он мог о таком рассказать? — Я знаю, что это эгоистично с моей стороны, но я не считаю, что спасти ему жизнь было ошибкой. Я не жалею о своем решении! С остальным я как-нибудь смирюсь, — он в отчаянии взглянул на Луну. — Но разве это правильно? Разве так можно? Разве не должен я исправить то, что натворил?

— А как ты можешь это исправить?

— Я… ну… пока не решил…

— Ты сам знаешь, что натворил?

— Я… — Гарри запнулся. — Не совсем. Я не помню, что на самом деле произошло. Не понимаю. В голове какие-то обрывки образов и голосов. Я толком ничего не могу разобрать — все они слишком смазанные и неясные. Я даже не уверен, реальны ли они. Но меня не покидает ощущение, будто я забыл нечто очень важное и никак не могу этого вспомнить, — он замолчал, мрачно разглядывая свои руки и водя большим пальцем по запястью. — Но что если… — он глубоко вдохнул, вспоминая разговор со Снейпом, который состоялся в конце прошлого учебного года, — что если я… предпочел одну жизнь сотне и даже ничего не почувствовал при этом?

— Порой одна жизнь куда важнее сотни.

— Да. Для меня так и есть. Но разве жертвуя другими, я не должен был испытывать… хоть что-то? И я… я чувствую себя просто ужасно.

На этот раз Луна молчала гораздо дольше, разглядывая его бледное лицо.

— Ты чувствуешь вину, потому что ты её чувствуешь? Или потому что чувствовать её правильно?

Гарри уставился на неё широко распахнутыми глазами.

— Я… — он вдруг понял, что у него нет ответа, и покачал головой. — И как тебе удается, а?

— Что именно?

— Ты как будто всё знаешь.

— Знание относительно, — отстранённо протянула Луна. — Оно обитает в океане неведения. И чем больше становится знание, тем бескрайнее и глубже этот океан. Нельзя знать всё.

— Но у тебя всегда находятся ответы на мои вопросы. Даже на те, которые я никогда не произносил вслух. Как так выходит?

— Я не дала тебе ни одного ответа, Гарри. Всё что я говорю, ты знаешь сам. И знаешь куда лучше, чем я. Я лишь могу показать, где спрятаны эти ответы. Находишь ты их всегда самостоятельно.

— Но какие из этих ответов правильные?

Она пожала плечами.

— Как знать…. Они все по-своему правильные и неправильные. Всё зависит от того, с какой стороны на них смотреть.

— Скажи, — помедлив, произнес Гарри, — а тебе было известно о том, что я чувствую? О том, что беспокоит меня?

Она помолчала, глядя в окно с мечтательной улыбкой на губах.

— Мне просто показалось, что ты очень запутался.

— Запутался — это мягко сказано, — пробормотал он. — Вся эта история меня с ума сводит.

— У любой загадки есть ответ. Просто некоторые разгадать сложнее.

— Да уж, — протянул Гарри. — Только вот моя, похоже, оказалась слишком заковыристой.

— Возможно и так. Но даже самая коварная загадка однажды станет лишь воспоминанием.

— Ага. При условии, что в конце она меня не погубит. (1)

Оставшуюся часть пути они почти не разговаривали. Гарри снова и снова мысленно возвращался к этому странному разговору, который отзывался в его душе колючим холодом и тупой ноющей болью. Луна сказала, что можно просто отойти в сторону и позволить событиям иди своим чередом. Но имел ли он на это право? Если Волдеморт действительно вернулся из-за желания Гарри спасти Тома, может ли он просто остаться в стороне? Ведь всё что произойдет в будущем, все, что уже происходит, происходит по его вине. И не имеет значения, хочет он этих последствий или нет. Он обязан всё как-то исправить. Но как? Присоединиться к Ордену Феникса? Почему? Потому что это правильно? Что это исправит?

«Кто решает, что правильно, а что нет? Люди вокруг? Общепринятые нормы? Я сам? И если я сам должен это решить, то что конкретно для меня правильно?»

Гарри прислонился лбом к прохладному стеклу, глядя на темнеющее небо за окном.

«А нужно ли что-то исправлять? Я не могу изменить или исправить то, что случилось. И вряд ли моя героическая гибель станет достаточно изящным извинением перед обществом за возрождение Волдеморта. И ход истории я изменить не могу. Но я могу повлиять на то, куда всё это приведет. А могу ли? И не сделаю ли я только хуже?»

Гарри понимал, что должен принять решение. Том прав, ему не позволят оставаться в стороне, как бы он сам этого ни хотел. Значит, он должен выбрать сторону и придерживаться её до конца. Должен определиться, что для него имеет значение и за что он готов сражаться. Возвращение Волдеморта принесет в мир перемены, возможно ужасные… чудовищные, но перемены. Орден будет биться за то, чтобы сохранить мир таким, каков он есть сейчас. Но сам Гарри не хотел ни того, ни другого. Ему не нравилось Министерство магии, не нравилось нынешнее положение дел и сражаться за то, чтобы всё осталось как есть, он не хотел. Но и путь жестокости и кровопролития был сомнительной альтернативой. Так что же ему делать?

Гарри безрадостно усмехнулся. У него вдруг появилось ощущение, будто он вновь оказался в Большом зале на высоком табурете со старой Волшебной шляпой на голове, принимая решение о том, на какой же факультет он хочет поступить. Ему вспомнилось, каким напуганным, растерянным и сбитым с толку он тогда был. Как сложно ему было определиться с выбором. А ведь тогда на кону была лишь его дружба с Томом, а не судьба всего магического мира и его собственная жизнь.

«Судьба изменчива и непостоянна… — негромко шептал в его памяти голос Волшебной Шляпы, – судьба хитрая особа, очень хитрая, Гарри Поттер, и очень мудрая, если ты прислушаешься к её шепоту, многое откроется тебе… Она подскажет тебе. Слушай. Слушай, Гарри Поттер».

И он слушал. Слушал так напряженно и сосредоточенно, что боялся даже дышать. Он слушал. Но в ответ раздавался лишь мерный стук колес паровоза, что вез его обратно в Хогвартс навстречу неясному и пугающему будущему.

Комментарий к Глава 7. О чувствах и долге (1) Меня понесло на игру слов. В русском её передать сложнее, но она мне так нравится в английском, что я не удержалась. Если вообразить что во время разговора Луна использует слово Riddle, говоря о загадке получается забавное раздвоение смыслов: