– Знаешь, мама, это уж слишком! – возмутился папа и подкрутил усы. Теперь крайняя загогулина напоминала восклицательный знак. – Ну не могла же ты вчера от капли какого-нибудь соуса так отравиться, что сегодня в тебя совсем ничего не лезет!

Мама вынула изо рта жвачку, положила ее на стол и скатала из нее шарик. Шарик получился внушительный, хоть в настольный теннис играй.

– С чего ты взял, что я отравилась? Ничего я не отравилась! Просто худею.

– Вот напасть-то! – пробормотал папа и принялся ковыряться вилкой в гуляше. Он подцепил кусок мяса и попытался его оприходовать, но в ту же секунду его прошиб холодный пот, и он чуть не поперхнулся.

– И сколько это будет продолжаться на сей раз? – спросил он, отдуваясь.

– До тех пор, пока я не смогу надеть юбку сорокового размера! – ответила мама твердо и решительно.

Гретхен прекрасно помнила, как мама худела в последний раз. Это было два года назад и продолжалось целую неделю. От тех дней осталось ощущение тихого ужаса!

– А что, от жвачки худеют? – поинтересовалась Магда, разглядывая грязно-серый шарик.

– Нет, но когда хочется хоть что-то пожевать, она спасает, – ответила мама.

– Скажи, а сейчас у тебя какой размер? – решил вникнуть в проблему встревоженный Гансик. Не получив ответа, он стал гадать: – Шестидесятый?

Мама бросила в его сторону укоризненный взгляд.

Гретхен прикинула на глазок и сообщила результат:

– Cверху – сорок восьмой, снизу – пятьдесят четвертый. Да?

Мама грустно кивнула.

– Зря ты, мама, расстраиваешься! По-моему, ты выглядишь очень аппетитно! Мне нравится! – ласково сказал папа и навертел несколько бодрых загогулин.

– Да при чем здесь ты! – рассердилась мама. – Все ты, ты, тебе, тебе! Это я хочу похудеть! Я! Для себя самой! А не для тебя!

– Но мама… – начал было папа, но договорить не успел.

Мама с силой хлопнула рукой по столу, так что жвачка превратилась в лепешку, похожую на мини-пиццу.

– И перестань меня называть мамой! – в сердцах выпалила она. – С ума сойти можно! Я тебе не мама, я твоя жена, и зовут меня Элизабет!

– Элизабет, я есть хочу! – встряла тут Магда. – Чем бы закусить эту гадость?

Гретхен поднялась из-за стола и пошла в детскую. Ей было не по себе. У них в семье всегда все было тихо-мирно. Она ни разу в жизни не слышала, чтобы мама так орала на папу. Даже когда худела в былые времена. Ну, строговата бывала, это да, притихшая такая ходила. А несколько раз даже плакала. От стыда. Из-за того, что, проголодав сутки, не выдерживала и опустошала одним махом весь холодильник.

Позже, когда Гретхен чистила зубы в ванной комнате, к ней пришел папа, уже одетый в полосатую пижаму. Он сел на краешек ванны и растерянно огляделся, будто пытаясь найти хоть что-нибудь утешительное.

– Больше чем на неделю ее не хватит, – проговорила Гретхен, сплевывая в раковину белую с зелеными крапинками пену.

– А все эта дурацкая встреча одноклассников! – сказал папа. – Она сама призналась, – он озабоченно покачал головой. – Говорит, что якобы была там самая толстая. Мари-Луиза – они в школе дружили – тоже раньше была толстая, а теперь, видите ли, постройнела. И вот эта самая Мари-Луиза рассказала маме, что у нее были такие же проблемы и что она ей поможет…

Гретхен уже не слушала папу. Она думала о том, что он действительно часто говорит «мама», и это действительно странно! Собственную мать он называет бабушкой, а жену – мамой. Гретхен даже невольно захихикала, представив себе, что по этой логике папа ее саму должен назвать не доченькой, а женушкой.

– Тебе хорошо смеяться! – вздохнул папа.

Гретхен тут же перестала хихикать. Она вспомнила, что ей совсем не до смеха, потому что она страдает от несчастной любви и пребывает в глубокой тенистой печали. Она еще раз сполоснула рот, посмотрелась в зеркало, шмыгнула носом и театральным голосом изрекла:

– Ах, какое там веселье! Бог видит, мне ни до чего! – реплика, достойная какой-нибудь книжной графини.

– У тебя что, тоже проблемы? – встревожился папа. Родительский долг, конечно, обязывал его поинтересоваться состоянием дочери, но в его вопросе слышался скорее панический ужас, как будто он хотел сказать: «Еще одна беда на мою голову! Я этого не перенесу!»

В глубине души Гретхен была возмущена. В конце концов, она такой же важный член семьи, как мама. Подумаешь, растолстела! Лишний жир, даже если его много, все равно мелочь в сравнении с несчастной любовью!

Гретхен принялась задумчиво чесать живот.

– Может, ты двойку схватила? Или даже две двойки? – допытывался папа.

Гретхен хрустнула пальцами. Ну как всегда! Родители думают только об оценках! Гретхен сунула в рот прядку и стала ее жевать.

– С оценками все в порядке, – буркнула она. – Просто я влюбилась.

– Правда? – оживился папа, и в глазах у него загорелось любопытство.

– Да, но только у меня несчастная любовь, – сообщила Гретхен и засопела в ожидании папиной реакции.

Но папа истуканом сидел на краешке ванны, вцепившись в коленки, и молчал. Гретхен пожалела, что поделилась с ним тайной. Ведь сколько раз она слышала в школе от ребят: с родителями такие темы обсуждать невозможно! Похоже, Сабина права. Она всегда говорит, что взрослые в этом не секут, их интересует только собственная ерунда.

Гретхен вздохнула и подумала: «А я-то считала, что мои родители совсем другие!»

Тут папа наконец отцепился от своих полосатых коленок, потер руки, как будто ему стало холодно, и спросил:

– И что, ты ему разонравилась?

– Я ему никогда и не нравилась.

– А я его знаю?

Конечно, папа знал Флориана Кальба! Ведь Гретхен с Флорианом ходили даже в один детский сад. Но Гретхен покачала головой и тихо проговорила:

– Нет, не знаешь.

На такое чистой воды вранье у Гретхен были свои причины. Во-первых, она вспомнила, что папа с давних пор считал Флориана «плохим мальчиком». Во-вторых, папа явно легкомысленно отнесся к ее сердечной драме: она заметила, что усы у него подозрительно дрожат, как будто он изо всех сил старается удержаться от смеха. В-третьих, папа никак не мог ей помочь в ее безвыходном положении. И в-четвертых, все так сложно и непросто, что никакими словами не передашь.

– Да я пошутила, – небрежно проговорила Гретхен. – Никакой безответной любви!

– Вот и хорошо, – сказал папа и зевнул. В животе под полосатой пижамой отчаянно забурчало. – Извини! Голод не тетка…

С этими словами папа поднялся, вышел из ванной комнаты и направился в сторону кухни.

Гретхен пошла спать. Над ней, на верхнем ярусе кровати, храпел Гансик, напротив, у другой стенки, спала Магда, которая что-то бормотала во сне. Магда могла так болтать сама с собою всю ночь. Гретхен натянула одеяло до самых ушей. «Вот бы иметь отдельную комнату!» – подумала она. А то так даже не почитать на ночь. Если включить лампу на тумбочке, Магда тут же проснется и заверещит.

Гретхен так устала за день, что глаза уже закрывались сами собой. Но заснуть не получилось: в животе страшно забурчало, прямо как у папы пять минут назад. Просто невозможно! Пришлось вставать.

Папа еще сидел в кухне. Перед ним на столе лежал огромный шмат копченого сала, от которого он отпиливал тонкие ломтики. Гретхен пристроилась к папе.

– Правильно, надо подкрепиться! – проговорил папа с набитым ртом и настрогал сала для Гретхен. – От голодного желудка душе одно беспокойство!

Гретхен набросилась на сало.

– Я вот раньше часто влюблялся, и тоже все безответно, – сказал папа.

Услышав это заявление, Гретхен покосилась на папу. Пальцы у него были черные от перца и прочих приправ, покрывавших толстым слоем все сало, подбородок и щеки лоснились от жира, а в усах застряли хлебные крошки. Его живот-арбуз как будто даже немного увеличился в размерах и с трудом помещался под пижамой. Гретхен как-то иначе представляла себе подходящего собеседника для разговоров на любовные темы.

– Я же сказала: ни в кого я не влюбилась! Ты что, шуток не понимаешь? – сердито пробурчала она.