- Если... если у них возникнут вопросы, что... что ты хочешь, чтобы я сказал? - спросил Кирилл.

- Просто скажи им, что ничего об этом не знаешь. Скажи им, что это законно. Это из твоей юрисдикции.

-Это большой успех, - сказал он притворно, - это плохое вложение.

- Да уж, - пробормотал Борис.

Кирилл любил бегать кроссы, и та же внутренняя дисциплина, которая управляла его режимом физической подготовки, сформировала его чувство целостности. Не сдержанность шефа грызла его сейчас. Борис, конечно, не все рассказал ему об этом деле, да он и не ожидал, что Борис расскажет. Но он знал, что здесь происходит что-то еще, что-то не так.

Возникла неловкая пауза.

- Я согласен с легендой о неудачных инвестициях, - продолжал Кирилл. - Все в порядке. Но послушай, Борис, мне кажется, здесь что-то не так. Ты уверен... ты знаешь, что не хочешь немного проанализировать это?

Смирин задумался. Искушение было велико. Комната была подметена. Кто может знать, сказал ли он ему что-нибудь? У него не было никаких сомнений в том, что Буров умеет хранить секреты, но он чувствовал, что сказать ему об этом было бы все равно, что дать ему радиоактивный материал. Это может быть опасно только для него.

- Дай мне неделю, - сказал он, снова сглотнув. - Тогда и поговорим.

- Ты с Ритой... там все в порядке?

- Сильное напряжение, - честно признался он. - Но мы в порядке.

- Хорошо, - голос Кирилла стал спокойнее. - Тогда ты можешь справиться с чем угодно, не так ли?

- Да. Я могу справиться с чем угодно.

- Хорошо, - закруглил разговор Буров. - Тогда я думаю, мне тем более надо как можно скорее возвращаться в Москву.

Борис разговаривал с помощником довольно долго и взглянув на часы, обнаржил, что было уже далеко за полдень. Он проверил электронную почту, нет ли сообщений, и обнаружил, что прибыли инструкции от Израильянца. Они были немногословны: ровно в половине первого дня он должен был выехать из своей загородной резиденции и направиться определенным маршрутом к изолированному пересечению холмов, где он получит дальнейшие инструкции. Он сел и уставился на экран. У Никольского уже наверняка есть копия этого послания. Наверняка Борис скоро получит от него весточку.

Раиса на кухне готовила пасту к ужину. Она все еще была взволнована, и ему нечего было добавить к тому, что он сказал раньше. Ее характер был на пределе, и он знал, что от спора с ней мало что выиграет.

Он открыл бутылку вина, налил каждому по бокалу и помог ей приготовить салат. Они ужинали в самом напряженном молчании, какое он только мог припомнить. Он сомневался, что кто-нибудь из них сможет переварить то, что они едят.

Глава 25

В комнате было темно, и человек лежал на боку в одних плавках, глядя сквозь раздвинутые занавески открытого окна. Свет уличного фонаря плыл над заросшим сорняками двором, где качели, карусель и горка выделялись на фоне зарева, как руины детства. Эта площадка могла быть где угодно. Брошенный. Брошенные вещи везде выглядели одинаково, а детство в некоторых местах было гротескно сокращено.

Мысль о детстве вызвала у него тошноту, он встал, пошел в ванную, и его вырвало. Он умылся, вернулся в комнату и упал на кровать. Он вздохнул и перевернулся на спину. Простыни были мягкими, почти липкими. Он вытащил из ноздрей комки туалетной бумаги. Он не знал, что хуже-неприятный запах или запах ткани. Он сразу почувствовал запах плесени и сырых стен.

Он встал с кровати и подошел к открытой двери. Может быть, было слишком жарко, чтобы спать, хотя он и не знал. Было так много других причин не спать. Он посмотрел на домик напротив, где спала пожилая пара. Он слышал, как гудит их кондиционер. Он пробовал свой, но воздух, который выходил из него, был отвратителен от гнили и застоявшегося дыхания предыдущих обитателей жилища.

Через сетчатую дверь до него доносился запах пыли, поднимавшейся от гравийной дорожки, когда машины въезжали на территорию хостела, и слабый запах горячего асфальта нагретых солнцем улиц. Он чувствовал запах сорняков. А еще он чуял первый чистый свет завтрашнего дня, хотя до него оставалось еще много часов. И сразу за этим ... однажды ему показалось, что он чувствует квинтэссенцию вечности. Но оно мгновенно рассеялось, и он не был уверен.

Он протянул руку и осторожно, как паутину, приложил кончики пальцев к грязному покрытию двери. Она была покрыта частицами сигаретного дыма, наполненного дыханием незнакомцев. Он легонько провел пальцами по периметру и нащупал грязную проволоку пальцами.

Затем через окно он увидел лицо. Он похолодел, и пот мгновенно покрыл его. Прищурившись, он всмотрелся сквозь грязное стекло в мрачные тени. Там, где нижняя ветка дерева свисала с края номера пожилой пары, эта линия была дугой правой брови. Темные деревья позади были тенью щеки, а изгиб дороги был изгибом левой стороны челюсти.

Он сглотнул, моргнул и попытался сосредоточиться, чтобы рассеять иллюзию. Но это не было иллюзией, и оно наблюдало за ним все это время.

Он не мог вспомнить, когда впервые увидел это лицо-слишком много городов назад, слишком много улиц назад, слишком много смертей назад. Иногда это было скрыто в вещах, как сейчас, иногда это было на людях на тротуаре или в толпе. Он никогда не мог понять, мужчина это или женщина, сердит ли он, тоскует ли или угрожает. И теперь, когда он пытался различить нахмуренные брови, печальный изгиб бровей, напряжение в уголках рта, лицо начало медленно удаляться, так что дерево перестало быть дугой глаза, хостел стал просто домом, подъездная дорожка превратилась в пыльное пятно.

Он принял это. Странное уже давно перестало быть странным. Необычное и обыденное поселились вместе на одном и том же неразличимом плане переживаний, где видения стали реальностью, а реальность дематериализовалась. Иногда, физиологически, как сейчас, он реагировал. Пот. Учащенное сердцебиение. Мгновенное желание помочиться. Но эмоционально, он был спокоен. Стабилен. Непоколебим.

Что-то шевельнулось за ширмой-вздох, тихий выдох.

Он снял плавки и переступил через них. Он поднял руки, положил их по обе стороны дверного косяка, раздвинул ноги и встал в дверном проеме лицом наружу. Дуновение проникло сквозь экран и накрыло его тело. Оно двигалось вокруг него, как ослабевший дух, ища внутри покой. Она касалась каждой поры, обвивала его свисающие гениталии, заставляла вибрировать лобковые волосы.

Он стоял так, когда другая фигура материализовалась на краю темноты и остановилась. Они смотрели друг на друга через темную даль. Затем фигура двинулась к нему, приблизилась прямо к двери и встала рядом с ним, их лица разделяли считанные сантиметры. Они смотрели друг на друга через сетку, не двигаясь. Он увидел, как глаза собеседника тепло сощурились.

- Якут? - тихо спросил другой.

Его тело образовало крест на открытом пространстве двери, и он оставался безмолвным, неподвижным.

- А-а-а-а, - промурлыкал он в груди, когда из спутанных воспоминаний возникло узнавание. - Гений, Сергей. Якут.

Все еще голый, он сидел на одном из двух стульев в номере мотеля, а Сергей - на другом, между ними стояла смятая кровать, похожая на огромный кофейный столик. Слабого света снаружи было достаточно, чтобы двое мужчин видели призрачные блики друг друга. В комнате было душно.

- Я не знал, что это ты послал за мной, - сказал он Сергею, откидываясь на спинку стула.

Конечно, нет. Его последний адрес распространялся по глубокой тайне, как очень опасный запрещенный наркотик. Людям не терпелось избавиться от бумаги, на которой она была написана. Он никогда не знал, кто наймет его следующим, пока не появлялись люди, и большую часть времени имел дело только с посредниками. Иногда он не знал наверняка, кто платил ему за то, что он делал.