Аб нашел пещеру, чистую, сухую и со входом, глядевшим на открытую, безлесную поляну, и влюбленный, стремившийся улучшить условия жизни той женщины, которая, как он решил, разделит его жизнь, старательно устраивал внутренность своего будущего жилища. Он питал мечты, свойственные влюбленным всех времен, и тех, когда плезиозавр плавал в теплом море, зыбкой колыбели рождения и первого воспитания детенышей их странного племени, — и теперь, когда человек расточает свои богатства на украшения комнаты, назначенной им для отдохновения любимой женщины. Аб трудился в течение многих дней. С помощью своего каменного топора он обтесал острые неровности на стенах пещеры и сделал пол ее чистым, гладким и почти горизонтальным, выстлав его получившимся от обтески стен и нанесенным им мелким камнем. Сложив каменный очаг, он высек в громадном камне, по счастливой случайности лежавшем около пещеры, впадину, служившую для хранения питьевой воды и для варки мяса; заложил траншею, ведущую в пещеру, оставив отверстие лишь немногим больше размеров своего тела; наносил в пещеру толстый слой сухих листьев, в одном углу устроил обширное ложе и покрыл его принадлежавшими ему мягкими мехами. Потом с помощью большого сука, служившего рычагом, он прикатил большой камень ко входу пещеры и оставил ее совсем готовой служить жилищем. Отсутствовала только женщина, для которой оно было предназначено.
Однажды Аб, нетерпеливый, но настойчивый в своих поисках, убил глухаря, громадную птицу, потомки которой живут теперь в северных лесах; развел огонь, изжарил дичь и плотно поел; осторожный по инстинкту, он влез на толстую, низко стлавшуюся ветвь громадного дерева и там устроился спать сном сытого, удовлетворенного человека. Он лежал на толстой ветви, служившей ему ложем, защищаемый от падения с каждой стороны зелеными, тянущимися вверх ветками, спал час или два и, когда проснулся, чувствовал себя хорошо после еды и отдыха, несмотря на овладевшие им леность и вялость. Было еще не поздно, и солнце еще ярко светило над ним и над всеми живыми созданиями, полными ликования. Природа чувствовала новый прилив бодрости после полуденного отдыха; все было полно оживления, напоминавшего раннее утро. Снова поднялся полный таинственности шум леса. Когда юноша проснулся, он чувствовал в каждом своем члене могучий, возбуждающий призыв к жизни. Все казалось заманчиво-прекрасным. Его слух ловил звуки птичьих голосов, уже начавших вечерняя песни, хотя было еще рано и ничто не говорило о близости вечера; аромат тысяч растений и цветов, сильный и упоительный, достигал до его обоняния, когда он, вытянувшись без движения, лежал на своей висевшей в воздухе постели. Окружавшая жизнь невольно привлекала взоры Аба. Лес был в полном расцвете летнего великолепия, и его пернатое и четвероногое население было полно счастья. Ощущение бытия наполняло и растения, и деревья, и всех птиц и животных. Нежное смешение звуков, говоривших об окружавшей жизни, действовало почти усыпляюще. Вдоль ложбин покачивался слегка папоротник, когда до него добегал слабый ветерок. То был странный папоротник, не такой нежный, заостренный и причудливый, как растущий в наши дни; он был гораздо сочнее, изрезаннее и с почти округленными верхушками. Но Аб не замечал подробностей, хотя и был полон впечатлений от общей картины окружающего. Смолистый аромат сосны действовал особенно бодряще на этого здорового, полупроснувшегося человека, хотя он лежал спиной на грубом деревянном ложе и уже снова дремал; но все же жизнь природы овладела его вниманием и не давала снова впасть в глубокий бессознательный сон. Чувство наслаждения глубоким покоем особенно изощряло его наблюдательность. Аб приподнялся, сел и осмотрелся кругом. Вдруг его глаза загорелись, все нервы и мускулы напряглись, и кровь горячей струей хлынула в жилах. Он увидел то, для чего пришел в эту местность, — девушку, так глубоко затронувшую его суровое, беззаботное сердце. Быстрая Ножка была недалеко от него!
Погруженная в задумчивость, она сидела на берегу реки, почти у самой воды, на стволе павшего дерева… Берег был усеян множеством голышей, и молодая девушка, мысли которой были далеко, углубилась в занятие, которое ее, по-видимому, интересовало, тогда как на самом деле она думала о чем-то другом. Нежная, стройная, прекраснее всех своих современниц, она сидела там в одиночестве и забавлялась. Пальчики на ее ножках поражали своей красотой: гибкие, сильные и длинные, они в то же время отличались ровностью и симметричностью; теперь она ими лениво перебирала. На конце береговой отмели возвышался наполовину погруженный в песок большой гранитный камень. Поднимая один за другим мелкие камешки чудными пальчиками ножки, Быстрая Ножка была занята тем, что бросала их в верхний конец камня, двигая при этом только нижней частью, ниже колен, своей смуглой ножки. Это ей прекрасно удавалось, и она часто попадала в цель. Аб с разгоряченной головой, бешено влюбленный, смотрел на нее с восхищением. Как совершенны были ее формы, как прекрасно было ее личико; и, вне себя, он испустил громкий крик, с быстротой и ловкостью змеи спустился с дерева на землю и прыжками бросился к девушке. Он должен ей овладеть!
Этот крик заставил девушку вскочить на ноги и, когда Аб спустился на землю, она его узнала с одного взгляда. В то же мгновение она догадалась, что их волнуют одни и те же чувства и что он попал в эту местность не случайно. Она чувствовала так же, как и он, поскольку чувства женщины могут походить на чувства мужчины, — но девушка — всегда девушка, — и образ мрачной силы и даже как бы ужаса пронесся над ней. Она на мгновение замерла, потом повернулась и бросилась бежать вверх, к лесу.
Возбужденный движениями девушки юноша, соскочив с дерева, не терял ни мгновения в нерешительности или промедлении. Кровь билась в нем, и великий природный инстинкт обладания, сильнейший двигатель в его жизни, руководил им теперь. Он горел неистовой любовью и быстро бежал вперед, хотя и не так быстро, как грациозное создание впереди него.
Даже для тех скептиков, что населяют теперь большие города и устраивают всевозможные состязания, было бы интересно взглянуть на этот бег в лесу. Как лань, едва прикасающаяся к земле, бежала Быстрая Ножка; как волк или гончая собака, следовал за ней менее проворный вначале, но более выносливый мужчина. И, однако, в бежавшей девушке таилось желание, чтобы именно этот мужчина, а не кто-либо другой, взял ее; только девичий инстинкт, боязнь грубой силы, заставлял ее теперь спасаться.
Аб, настойчивый и терпеливый, не отставал в этой погоне, направлявшейся к холму и жилищу отца девушки. Предстояло пробежать целые мили, и на этом были построены все надежды мужчины. Они были на тропинке, ведущей прямо к жилищу Хильтопа, хотя были и боковые, более выгодные; но, чтобы избежать своего преследователя, она не могла избрать ни одной из них: там то и дело попадались перекрестки; покинув прямую дорогу, она замедлила бы свой бег. Достигнуть возможно скорее прямой дорогой высокого лесистого холма, где была отцовская пещера, составляло единственную надежду девушки, бежавшей наполовину против своего желания.
Твердо уверенный в победе, наклонившись вперед, глубоко дыша, неутомимый Аб несся вперед, как вдруг заметил, что девушка сделала внезапный прыжок и помчалась вперед с неожиданной быстротой, отклонившись в то же время от правой стороны тропинки.
Виновником этого движения был не Аб; то приближалась к ней новая опасность. С левой стороны почти под прямым углом от главной тропинки отходила боковая; к этому месту приближалась Быстрая Ножка и, как предполагал Аб, должна была миновать его; но та, добежав до него, с очевидным ужасом устремилась влево, и вот, ломая ветви, из леса с правой стороны показалась человеческая фигура, бросившаяся за девушкой в дикую погоню. Новый преследователь был — Ок.
Нельзя лучше представить себе дикую ярость, поднявшуюся в сердце Аба, когда он увидел случившееся, как вообразив залегшего в джунглях тигра. Он видел другого, — то был его друг, — преследовавшего и намеревавшегося взять то существо, обладать которым он так желал и которое ему было всего дороже на свете, дороже обильной пищи, дороже шкур животных, дававших ему тепло, дороже мамонтовых бивней, служивших для вырезания, дороже шкуры пещерного тигра, славного трофея воина, наконец, дороже чего бы то ни было на свете.
