— Прости.

— За что? — спросил я.

Она извинилась за естественную реакцию своего тела. Я не был уверен, почему она думала, что ее страх оскорбит меня. После всего, через что ей пришлось пройти, и, учитывая, кто я такой, для нее было естественным, так реагировать. Убийство дяди и отказ предъявить права на ее тело ничего не изменят.

Она ничего не сказала, и я не мог прочитать выражение ее лица. Я спустил ноги с кровати и встал.

Киара ахнула позади меня. Я оглянулся на нее через плечо. Я был голым, потому что предпочитал спать без одежды.

— Я собираюсь принять душ. Тебя беспокоит моя нагота?

Она дернула головой, кивая и качая, глядя на одеяла.

— Это да или нет?

— Ты мой муж.

— Так и есть. Но это не ответ на мой вопрос.

Я повернулся к ней лицом, чтобы попытаться вызвать более сильную реакцию. Она сглотнула, ее щеки покраснели.

— Меня это не беспокоит.

Я прищурился.

— Доверять значит не лгать, Киара.

Ее глаза метнулись к моему лицу, и она поджала губы в... разочаровании?

— Хорошо. Я солгала. Это меня очень беспокоит. Ты пугаешь меня, когда голый. Счастлив?

— Не понимаю, как это может сделать меня счастливым.

Она покачала головой. Затем ее глаза метнулись к моему паху, она снова напряглась и отвела взгляд.

— Моя нагота не представляет для тебя опасности. Это не делает меня более опасным, и одежда не даст тебе никакой защиты. Это вопрос физической силы, а не слои одежды.

Мои слова не возымели должного эффекта. Она опустила плечи, делая себя меньше. Страх. Я не знал, как с ней обращаться. Мое отсутствие эмоций никогда не было большой проблемой, когда я имел дело с моими братьями или Фабиано: их было не легко оскорбить и еще труднее напугать. С другими мое отсутствие эмоций было полезным активом.

— Киара, — я смягчил свой голос, чего никогда не делал. Ее карие глаза метнулись к моему лицу. — Я сильнее тебя. Это факт. Если бы я хотел причинить тебе боль, меня бы ничто не остановило. Это тоже факт. Но, как уже сказал, я не собираюсь причинять тебе боль. Моя нагота ничего не меняет. И то, что ты голая рядом со мной, ничего не изменит. Я более чем способен контролировать свои желания, как и любой другой мужчина.

— Мой дядя, — пробормотала она.

— Твой дядя не хотел контролировать свои желания и заплатил за это жизнью.

Для меня тема была исчерпана, поэтому я повернулся и направился в душ.

***

Когда мы оба оделись, я посмотрел на часы. Было только половина восьмого. Еще рано.

— Почему бы нам не позавтракать перед презентацией простыней?

Глаза Киары расширились.

— Каких простыней?

— Простыни, на которых истекал кровью твой дядя.

— Все поймут, что со мной произошло, — прошептала она, морщась.

— Тебе стыдно? — спросил я, потому что мне все еще было трудно читать по ее лицу и глазам.

Мне потребуется некоторое время, чтобы связать выражение ее лица с соответствующими эмоциями.

Она рассмеялась и с трудом сглотнула.

— Конечно, мне стыдно.

— Нечего стыдиться. Ты не сделала ничего плохого. Не превращай себя в агрессора, когда ты жертва.

Она покачала головой, широко раскрыв глаза.

— Ты не понимаешь. Неважно, что он сделал это со мной. Они обвинят меня. Почему-то с жертвами всегда обращаются как с сообщниками. Ты мужчина. Ты не понимаешь.

Ее голос и слова заставили меня понять, что на ее лице отразился гнев.

— Дело не в том, чтобы быть мужчиной. То, что ты сделала, в этом нет ничего плохого. Он заставил тебя.

— Неужели ты не понимаешь? Я девушка. Я виновна, по умолчанию. Так всегда бывает. Они скажут, что я просила. Улыбка означает, флирт. Хорошее слово, что я прошу об этом. Открытая одежда, что я приглашаю на прикосновения. Это факт, Нино.

Я посмотрел на нее, удивленный ее горячностью. Девушки, с которыми мы имели дело, не были склонны к многословным ответам, но Киара была красноречивой и умной, и могла постоять за себя, если преодолеет страх передо мной и мужчинами, в целом.

— Если тебе стыдно, если позволяешь им так себя вести, ты укрепляешь их невежество. Борись с ними.

— Я боролась один раз в жизни, и от этого он сделал мне только хуже! — она закричала.

Она снова сглотнула. Я предположил, что это была ее попытка контролировать свои эмоции, чтобы остановить слезы, но они все равно скопились в ее глазах. Возможно, мне следовало продлить пытки ее дяди на несколько дней, но мы должны были вернуться в Вегас сегодня.

Ее глаза скользнули по моему лицу, и она напряглась.

— Мне очень жаль.

Я склонил голову набок.

— За что?

— За то, что кричала на тебя. Я не должна этого делать, не должна провоцировать тебя.

— Провоцировать меня?

Она нахмурилась. Мои слова, казалось, имели для нее так же мало смысла, как и ее слова для меня. Она обхватила себя руками за грудь, в защитном жесте.

Она боялась моей реакции?

— Твое мнение не провоцирует меня, Киара. И, как я уже сказал, я не действую на гнев. Ты не должна быть покорной. Я не почувствую нападения, если встанешь против меня. Я осознаю свой статус и власть, и не нуждаюсь в твоем подчинении или лести.

Она нахмурилась еще сильнее, но опустила руки. Ее груди приятно прижались к топу, но я перевел взгляд на ее лицо. Мне в голову пришла еще одна мысль, о которой я раньше не задумывался.

— Когда он пришел за тобой, на простынях, должна была быть кровь.

Она побледнела.

— Так и было. Каждый раз.

— Почему служанки, чистившие твои простыни, не предупредили твоих опекунов? Твой дядя Феликс поступил бы иначе, если бы Дюрант обесчестил тебя под своей крышей. Это то, что диктует честь.

Она явно боролась сама с собой, и я дал ей несколько минут, для формулировки ответа.

— Он заплатил одной из горничных, чтобы она очищала меня и простыни после... после того, как он закончил со мной.

Бессознательно я коснулся ее плеча, зная, что многие люди находят утешение в физической близости. На ее тело было приятно смотреть и приятно ощущать. Она не отпрянула. Она снова сглотнула и слегка улыбнулась мне.

— Как ее зовут?

— Горничную?

Я кивнул. Киара колебалась, ее глаза изучали мое лицо, но что бы она ни хотела увидеть, этого не было.

— Зачем тебе это знать?

— Как ее зовут? — я повторил вопрос, но сделал свой голос более доминирующим.

Как и ожидалось, она уступила мне. Ее учили подчиняться.

— Дорма. Она работает на дядю Феликса и тетю Эгидию, — ее глаза расширились. — Что ты собираешься с ней сделать?

— Ничего, — честно сказал я, и она расслабилась. Римо ‒ да. Я протянул руку. — Пойдем. Давай возьмем что-нибудь поесть.

После секундного колебания, она вложила свою руку в мою.

Мои братья, Киара и я, а также Фабиано и Леона были единственными, кто остался ночевать в особняке, но люди должны были прибыть на бранч и презентацию простыней, через пару часов.

Киара тихо последовала за мной, через дом.

— Это принадлежало твоим родителям до того, как их убили.

— Да, теперь это принадлежит моим братьям.

— Лука убил твоего отца.

— Да, — просто ответила она.

— Ты не скучаешь по нему?

Она на мгновение встретилась со мной взглядом.

— Ты скучаешь по отцу?

Я наклонил голову.

— Нет.

Мы вошли в кухню. Несколько горничных, из дома Риццо и Витиелло, были заняты приготовлением завтрака.

Братья уже завтракали, за кухонным столом. Фабиано и Леона все еще были наверху, вероятно, занимались сексом. Когда мы вошли, служанки обернулись и, заметив меня, быстро опустили головы. Одна из них, женщина лет тридцати, с короткими, каштановыми волосами, перевела взгляд на Киару, пульс которой ускорился, под моим большим пальцем. Должно быть, это Дорма.

Я потянул ее к столу и опустился на стул, рядом с Римо. Он был одет в тренировочные брюки, больше ничего. Вероятно, переодевшись у Савио, потому что Римо не вернулся в спальню, за своей одеждой.