Оказавшись однажды на удалении огромной опухоли, я поймала себя на том, насколько дел, слов и поступков каждый из нас откладывает на «потом». Когда же наступит это потом? А потом выясняется, что жить тебе остаётся всего ничего, и единственное, что остаётся делать, это пытаться нагнать упущенное время. Самое страшное во все этом - не успеть. Не сказать, не сделать и не признаться. Люди сменяют друг друга, и когда-то не бывает и меня, и того парня, и всех нас, а что будет? Может, кто-то думает, что память о вас будет жить вечно? Деменция не избирательна : ей, увы, нет разницы, уничтожать знания о вас или о поливки засохшего фикуса на окне. Все мы когда-то станем тленом.
Операция прошла успешно, но знать,что стало с той девушкой после, я не хотела; не хотела знать, что может ожидать и меня.
Когда на деревьях пытались пробиваться первые почки наступающей на пятки мартовской зиме весны, утром на улице уже было светло, а не так, как раньше, сон совсем отказался быть моим спутником. При полном понимании, что это все неправильно, я работала круглыми сутками. Отдыхать удавалось лишь несколько часов из нескольких суток, но на настоящий отдых это было мало чем похоже. Если ты не спишь в ночь перед дежурством, не спишь на нем, и ещё двое суток после лишь потому, что не можешь этого делать - наверняка пора к врачу. «Как-нибудь потом» - уже не отпускающийся меня больше года девиз.
И покручивая кружку с кофе в худых пальцах, тело который раз пыталось убедить мозг поспать хотя бы час. Телефон на столе завибрировал. 7:20. Новое сообщение от Тамары заставило на лице побледнеть хоть какую-то улыбку, и кофе уже стояло на столе. Эту крошку я не видела уже давно. Последний раз, наверное, на выписке Брагина, а буквально через пару дней она отправилась в гости к своим родственникам. Над иконкой WhatsApp горела красная единичка, а над чатом с красивой фотографией котёнка было написано коротко и емко «Тома».На полуразмытой фотографии в новом сообщении виднелся белый лист с еле разбираемым рисунком. Это был букет цветов - то ли тюльпаны, то ли розы. Над ними корявым детским почерком были выведены широкие буквы, после аккуратно закрашенные яркими красками.
«С 8 марта любимая Марина»
Щеки давно не покрывал такой красивый румянец, который из-за бледной кожи казался благородно-пунцовым. Надо же… уже восьмое марта.
Разглядывая фотографию, я даже не услышала, как за спиной послышались шаги, а спустя минуты или секунды мужские руки, держащие в руках два десятка тюльпанов, обняли меня за шею, касаясь губами моего виска.
Первой мыслью, увы, было не счастье. Мне показалось, что тут, прямо за моей спиной, стоял тот самый человек, однажды выставивший меня за порог. И запах, и небритость, и даже руки - за время совместной жизни, я знала его наизусть. Внутри стало невыносимо плохо и одновременно противно, а, как на зло или в намёк, затылок начало нестерпимо тянуть.
Шумный вдох расправил мои лёгкие, но полностью сделать этого у меня не хватило времени или воли. Холодные губы, слишком по-свойски, перебрались к моим, без всяких вопросов начиная целовать.
Есть поцелуи — как сны свободные,
Блаженно-яркие, до исступления.
Есть поцелуи — как снег холодные.
Есть поцелуи — как оскорбление.
К. Бальмонт
========== Глава 15. Сны, уколы и Скайп. ==========
Глава Пятнадцатая.
Сон, уколы и Скайп.
Дурнота начала сдавливать мое горло с самого начала, а что уж говорить о том, что было позже. Распахнув веки, увидеть перед собой его я была рада, но в тот же момент руки, шея, спина, грудь и даже ягодницы обдало ледяным потом.
Вёл себя он так, словно мы и не расставались. Сегодня я в очередной раз проиграла в его игру, но быть побеждённой мне нравилось в разы больше, чем обычно победителем. Он целовал меня броско и неряшливо, будто играл, пытался показать, кто здесь главный, но навряд ли знал правду. Я не сопротивлялась, сдалась без боя, признаюсь. Однако бой в четырёх стенах ординаторской все-таки имел место быть, и происходил прямиком в моем сознании.
Здравый смысл боролся с жаждой жить, и последнего хотелось намного больше. Любые губы не касались меня давно, ничьи руки не притрагивались к худой шее или груди, никто и не думал сделать со мной то, что хотел, делал и, к счастью, сделал он.
Мороз за окнами заставлял стекла потеть так, словно между ними происходит что-то невероятное, а в эти моменты несколько мелких белых точек собирались в одну большую каплю, начиная катиться вниз. Скатывалась туда же и я. Запертая дверь, узкий диван, нарастающая духота… все здесь намекало на то, что продолжаться это дальше здесь не должно и не может. Его спальня подходила бы больше для второго акта этой пьесы, которую знатно хотелось растянуть. Чертова неотложка… Чертовы пациенты…
Неотложным наше отделение в это утро было назвать сложно. Я была в состоянии услышать, как дежурная медсестра трижды стучала и пыталась войти.Спасибо, что голова Брагина еще была на месте,чтобы повернуть защелку. Под постом собиралась уже очередь из тех, кому утром восьмого марта было не нужно выкладывать свежий букет в соцсети, кому было некому в это раннее утро варить кофе, жарить тосты с ждемом или оладьи, кому было все равно, что врачи как раз не относятся к таким,как они. Всеми любимые пенсионеры.
Отделении парализовало почти на час.Этим часом моя смена была закончена, но вместо того, чтобы поехать в прекрасном настроении домой, я, даже не помня, как Олег встал и начал одеваться, отключилась.
Спать. Это были лучшие семь часов за предыдущие месяцы. Это были лучшие семь часов моей жизни. Мысли окутывали яркие сны сладкой дымкой тумана, раскрашивая их ещё броско. Сны, я уже и не помнила, когда видела в последний раз. Какая-то прогулка, то ли лес, то ли сад, но что-то очень зелёное, большое, просторное,высокое, свежее… Мне было хорошо.
Хронология сильно путалась, но из начала я четко помнила, как у меня в руках была или коляска, или что-то вроде неё. По сторонам было много таких же девушек, будто мамочки вышли прогуляться. Потом, будто оказавшись у портала из зеркала, вокруг деревья сменились кафелем, какими-то криками. На лице мешала противная наркозная маска, будто под ногами мелькали до боли знакомые темно-зеленые чепчики, а живот распирало во все стороны от боли, которая даже во сне наверняка заставляла меня корчиться-самые ярки моменты этого спектакля.
В один момент показалось, что все это отступило, но вот что-то с животом продолжало происходить. Опустив взгляд вниз, мои глаза, кажется, округлились до невероятных размеров. Вместо прежней картины, хоть немного привычной моему глазу, была круглая, как большой надувной мяч, 36 неделя, не меньше. Кожа медленно выпячивалась то с одной, то с другой стороны, изменяя форме идеального шара. Вроде бы, привыкнуть к нему у меня получалось, но внутри ощущения были все ещё специфичными. Будто урчание, бурление и спазм одновременно одолели мышцами и перемещаются из одного края в другой.
Потом какой-то маленький мальчик, в белой рубашке, чёрной бабочке и брючках на складчатых подтяжках, растопырка ручки в разные стороны и улыбаясь во все три передние зубы, бежит мне навстречу. Красивый - это было даже не описать какой. Глазки светлые, голубые-голубые, а над ними ресницы смоляные, бровки домиком темные, почти чёрные.
Досмотреть и тут мне не удалось до конца. Крепкие руки дернули меня за талию назад, и уже живот не давит, а приятно печёт. По коже идёт жар. Ноги тянет, руки сводит, а грудь так болит, будто уже не может терпеть. Это снова был он. Господи, мой мозг настолько находится под влиянием его обаяния, что не может сопротивляться даже во сне. Кажется, снова его спальня, деревянное изголовье кровати, мягкие подушки, на которых танцует моя голова, выгибаясь, как на иголках.
Потом было ещё что-то и ещё, но запомнить все было безумно сложно. Незаметно из последней серии своих путешествий сознание перенесло меня обратно, в ту самую ординаторскую, где засыпала я ещё утром. Вокруг не было ни души. Даже тишина стояла невероятная. За окном светились окна соседних многоэтажек, а пунцово-розовое от красного свечения фонарей небо нависло над этим городом так, как мороз томится над горячим окном и Олег нагло дышит в мою шею.
