— Я разведчик Андрей Мигров из партизанской бригады Литвиненко. Слышали про такую?

— И мы партизаны. Идем к линии фронта на соединение с Красной Армией.

— Это зачем же? — удивился наш собеседник. — А кто здесь воевать будет? — И, не дожидаясь нашего ответа, убежденно добавил: — Так не получится. Нашему батьке вас покажем, как он решит, так и поступите. У него права на это есть. Документ самим Ватутиным подписан.

— А это что за начальство? — вступил в разговор Степан Щитов.

— Ватутин — начальник штаба Северо-Западного фронта, а мы, как говорит наш комбриг, его глаза и уши в тылу немцев. Ну, а ты, парень, видно и впрямь в медвежьей берлоге отлеживался, раз о Литвиненко ничего не слышал.

— Положим не отлеживался, а с врагом дрался, — заступился я за Щитова. — Однако коль такой приказ у вашего комбрига имеется, то мы подчинимся ему. Ведите нас к Литвиненко.

— Вот и договорились, — улыбнулся Мигров. — Отдыхайте. День уже на исходе, а завтра я за вами прискачу.

С этими словами он с товарищами уехал, а мы расположились на отдых.

Ночь прошла быстро. И вот мы снова в пути. Наш проводник приводит нас в деревню со странным названием Внучки. У крайнего дома стоит часовой — парень в добротном ватном пиджаке с автоматом на груди. О нашем приходе уже знают. Часовой без слов пропускает нас на деревенскую улицу. Идем строем. Впереди Логинов и я, рядом вчерашний знакомый — Мигров. В центре деревни, у большого красивого дома, Мигров останавливается:

— Здесь штаб бригады. Командира и комиссара прошу следовать за мной.

Логинов, Мигров и я заходим в помещение. Из-за стола навстречу нам поднимаются четыре человека. Логинов докладывает строго по-военному:

— Группа партизан отряда имени Чкалова движется к пункту сбора.

Смуглый, невысокого роста командир смеется, жмет нам руки и представляется:

— Майор Литвиненко. Знакомьтесь. Сидайте, панове, да рассказывайте, только уж не так официально.

Говорит он с небольшим украинским акцентом. От его сердечной простоты и от широкой улыбки на душе становится легче. Мы знакомимся с комиссаром Тереховым, начальником штаба Белашом, со стройным, голубоглазым старшим лейтенантом, заместителем комбрига по разведке Германом.

Я рассказываю коротко историю создания отряда имени Чкалова, о проведенных нами диверсиях. Герман спрашивает об обстановке на пути нашего следования к Ловати, уточняет, где может выйти группа Пенкина. На его вопросы отвечает Логинов. Начальник разведки хочет что-то еще спросить, но Литвиненко ласково перебивает его:

— Хватит, Саша, хлопцев пытать, — и, обращаясь ко мне и Логинову, говорит: — Что ж, воевали вы добре, красноармейскую честь не уронили. Спасибо вам за это. А блажь о переходе линии фронта выбросьте из головы. Вливайтесь в нашу бригаду. Идем мы на запад. Постоянно будем в боях и походах. Как в песне про моряков поется: «Нынче здесь, а завтра там». Тактика наша простая — «подпалыв и тикай». О конкретных задачах узнаете позже. А сейчас идите к бойцам и скажите им о нашем решении.

Выйдя из штаба, я шел и думал: «„Подпалыв и тикай“. Что это? Формулировка примитивной партизанской тактики? Нет! Очевидно, просто-напросто любимое выражение Литвиненко». Позже я узнал, что в действительности задачи у 2-й Особой были шире и значительнее. Бригада пока рейдировала в районах Пено — Молвотицы — Андреаполь.

2-я Особая была детищем начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Ватутина и его ближайшего помощника — начальника разведотдела полковника Деревянко. Впоследствии мне стало известно, что Николай Федорович Ватутин лично подбирал командира бригады и его заместителя по разведке — «главного разведчика», как, смеясь, говорил он. Выбор Ватутин сделал превосходный.

Командир 2-й Особой Леонид Михайлович Литвиненко был кадровым военным, участвовал в гражданской войне. Этого энергичного, смелого человека в бригаде все любили. За глаза Литвиненко иначе, как «наш батя», партизаны не называли.

«Главный разведчик» бригады Александр Викторович Герман родился и вырос в городе на Неве. Ленинградский комсомол послал его в начале тридцатых годов в армию. Окончив танковое училище, Герман служил в Белоруссии, затем учился в специальной школе при военной академии, оттуда попал в разведотдел штаба Северо-Западного фронта.

Бойцы относились к Герману с особым уважением. Он был исключительно обаятельным человеком и, бесспорно, талантливым командиром. «Хлопец рожден управлять боем», — любовно говорил о Германе Литвиненко.

В послевоенные годы мне приходилось слышать от некоторых партизанских командиров, знавших Германа непродолжительное время, такие характеристики Александра Викторовича, как «безумно храбрый», «горячий до безрассудства». Все эти звонкие эпитеты не имели ничего общего с характером нашего «главного разведчика», а впоследствии и командира. Да, Герман был храбр, но его храбрость основывалась на мудрости зрелого воина. Он всегда тщательно и весьма осмотрительно готовился к боевым операциям — будь то налет на охрану небольшого железнодорожного моста или сражение с целой карательной экспедицией. Решительности и хладнокровию Германа в бою могли позавидовать командиры самых высоких рангов.

Вот с какими людьми свела меня судьба глубокой осенью 1941 года. В течение небольшого срока все группы партизанского отряда имени Чкалова влились во 2-ю Особую. Последним из чкаловцев в бригаду попал Сергей Дмитриевич Пенкин. При переправе через Ловать он обморозил ноги и вынужден был остаться в одной из деревень подлечиться. Литвиненко назначил Пенкина начальником особого отдела бригады.

Получил и я неожиданное для себя новое назначение. Как-то рано утром меня и Логинова вызвали в штаб. Нас встретил комиссар. Поздоровавшись, приказал:

— Вы, товарищ Логинов, идите к комбригу. Он вас ждет. А с вами, Михаил Леонидович, хочу об одном деле потолковать.

Что, думаю, за дело? Казалось, обо всех делах отряда переговорено. Зашли мы в соседнюю комнату. Усадив меня напротив себя, Терехов начал расспрашивать о том, как чкаловцы привыкают к новым условиям. Чувствуя, что вызвали меня в штаб по какому-то другому важному вопросу, я отвечал невпопад. Заметив мое волнение, комиссар без обиняков предложил:

— Как вы смотрите, товарищ Воскресенский, на то, чтобы возглавить политотдел?

— Какой политотдел?

— Мы еще не завершили до конца организацию нашего соединения. Решено в бригаде создать политотдел, а вас назначить начальником его.

— Меня? Так ведь я в армии был рядовым. Да и членом партии стал только в начале этого года.

— Не боги горшки обжигают, — отрезал Терехов. И уже мягче добавил — Справитесь, Михаил Леонидович, обязаны справиться.

Я согласился.

Вечером мы выступили в поход. Грязные космы туч нависли над лесом. Повалил снег. Кони и повозки вязли в расплывшейся проселочной дороге. Идти было тяжело. В последний раз я шагал рядом с бойцами родного отряда. Утром следующего дня мне предстояло начать организовывать работу политотдела бригады. А с чего ее начинать? До этого провел я всего лишь несколько бесед в деревнях Невельского района, оккупированного фашистами. Вот и весь мой опыт агитатора.

Кроме меня в политотдел зачислили еще четверых: инструкторами Григорьева, Леонова, Шабохина и помощником начальника по комсомолу Зиновьеву. Старшим по возрасту из нас был Семен Леонович Леонов[1]. В юности ему довелось многое повидать. Он сражался с белыми бандами. А вернувшись после гражданской войны в деревню, стал в ряды тех, кто поднял на берегах Великой знамя колхозного движения. Псковские пахари избрали коммуниста-бедняка председателем колхоза. Председательствовал он до начала советско-финляндской войны.

Леонов умел завести душевный разговор, просто, доходчиво растолковать любую сложную проблему. На привалах бойцы охотно подсаживались к костру, где слышался густой леоновский бас.

Запомнился мне его разговор с юношей-красноармейцем, присоединившимся к бригаде в районе поселка Молвотицы. Один из отрядов бригады сделал тогда удачный налет на вражеский гарнизон на большаке Молвотицы — Холм. В этом бою молодой партизан вел себя недостаточно активно, и вечером у коновязи Леонов по-отечески журил его. Парень оправдывался: