Горячий душ понемногу вернул ему подпорченное неудачной фразой настроение. Воодушевление от встречи с прекрасной женщиной вновь возвращалось. Так бывало всегда, когда у него появлялась новая пассия. Потом со временем восторг пройдет, ему наскучит и это, уже изученное тело, и захочется чего-то нового. Его пресытившийся взгляд вновь будет блуждать в поисках чарующего силуэта, пока не отыщет его. Но это потом. А сейчас он без ума от Виты, от прекрасных земных радостей, которыми она одаривает его.

– Я ухожу, – отрывисто бросил горничной Лилии, ожидая в холле кабину лифта.

– Доброго пути вам, господин Юрг.

Он не удостоил ее взглядом, он спешил на приятное свидание.

Некоторое время спустя, Юрг и Вита уже лежали в постели, укрытые легким покрывалом. Вита припала к его плечу. У постели стоял столик, на нем блюдо с клубникой и бокалы с шампанским. Ягода была превосходна, а, может быть, его прекрасное настроение придало клубнике особый сладкий вкус.

– Ты так редко бываешь у меня, – притворно надув губки, сказала она. – Хочу видеть тебя чаще.

– Но я же женатый мужчина. Ты забыла?

Она положила руку ему на грудь, ее палец нежно заскользил по его коже.

– Знаешь, я ревную тебя.

– К кому? – спросил Юрг, щурясь от удовольствия.

– К твоей жене, конечно.

– Глупышка. Нашла к кому ревновать.

– А она и, правда, такая богачка, твоя жена? – в голосе Виты звучал живейший интерес.

– О да, она настоящая богачка. И папа у нее богач, владелец концерна косметики, и мама, хозяйка модного журнала. Все они богачи.

– Повезло тебе, – вздохнула она.

Он зло усмехнулся:

– Мне? Это ей повезло. Деньги-то ее.

– А вот, если вдруг с ней что-то случится, то кому всё достанется?

– Кому? Мне, конечно. Я же ее законный муж. Только что с ней станется? Она еще молодая.

– Эх, жаль! Была бы старая, капец и все. А так…

Губы Юрга скривились в злой усмешке, ярость просыпалась в нем с новой силой. Но он, как обычно, не дал ей развернуться, подавил ее, затолкнул глубоко внутрь. На этот раз потому, что он был с желанной женщиной, будившей в нем самое горячее желание. Он привлек Виту к себе и сжал ее в объятиях.

День в приятных для них с Витой занятиях пролетел незаметно. Наступали сумерки. Надо было возвращаться домой. Он тянул время, сколько было возможно. Но откладывать уже больше было нельзя, скоро явится Ани, и если она его не найдет дома, придется с ней объясняться, придумывать, разыгрывать новые диалоги в своей роли, а ему этого не хотелось, он и так с большим усилием оставался в рамках придуманного им спектакля. Поэтому уж лучше вернуться до ее прихода.

Вита захотела его проводить. Она накинула легкий плащ поверх тонкого пеньюара, одетого прямо на обнаженное тело. Из шкафа она взяла широкий пояс, и, запахнув плащ, перетянула им тонкую талию. Он пристально наблюдал за ней, ощущая сначала легкое волнение, но уже через миг горячие волны охватили его всего. Он, словно гипнотизируя ее взглядом, медленно приблизился к ней, одну руку протянул к этой досадной преграде – поясу, другой привлек ее к себе. В прихожей на полу остались плащ и пеньюар.

Уже потом, летя в мобиле над ночным городом, он, ощущая новое желание, еще более горячее и страстное, с восторгом вспоминал этот последний аккорд их сегодняшнего любовного свидания. И то, что он был неожиданным, почти случайным, придавало ему еще больше остроты. Ничего, впереди их ждет еще немало таких волнующих мгновений, успокаивал он себя.

По мере приближения к дому, настроение его менялось, становилось все более мрачным. Он, чувствуя раздражение и новый приступ ярости, вошел в кабину лифта. Ани дома еще не было, но она появилась буквально через несколько минут.

Вечером он не находил себе места, ярость, кипевшая в нем, готова была пролиться огненной лавой в любой миг. Но чтобы дать ей выйти наружу, нужен повод, а его не было. Ани, как обычно, была весела и предупредительна. Сидя напротив Юрга в гостиной за столом, обильно накрытым к ужину, она обеспокоилась бледностью супруга и трогательно спросила, не болен ли он. Он буркнул в ответ, что здоров. Горничная была сама вежливость, новые блюда и перемены тарелок появлялись, будто из воздуха. Придраться было не к чему.

– Юрг, что с тобой сегодня такое? – Ани в ожидании ответа с тревогой смотрела на него.

– Ничего, всё прекрасно, – отозвался он, пряча взгляд.

– Я тебя хорошо знаю, ты такой всегда, когда что-то не ладится. На работе что-нибудь не так?

При этих словах ярость с новой силой захлестнула Юрга. Сдерживаться он уже не мог. Он с размаху бросил на стол вилку и нож, они разлетелись в разные стороны, оставляя на скатерти масляные следы. Ани смотрела на него с ужасом и недоумением, до сих пор ей еще ни разу не доводилось видеть его таким.

– Ты что, издеваешься? – сквозь сжатые зубы процедил он. – И это ты называешь работой? Это что угодно, только не работа. Уверяю тебя!

Меж супругов наступило тягостное молчание. Юрг, выплеснув гнев, чуть успокоился, он даже уже начинал жалеть об этом. Ему было досадно, что он пусть и на краткий миг открыл свое лицо, показал чувства и подпустил к ним ее. Нет, не стоило так откровенно говорить, надо было продолжать притворяться, ни к чему ей знать о его истинных мыслях и чувствах. Ни к чему.

Ани же медленно приходила в себя, пережив состояние, близкое к шоку, сравнимое с тем, которое переживает человек, встретившись с каким-нибудь страшным и грозным зверем. Она обожглась об его взгляд, пылающий неистовостью и негодованием, если не сказать, ненавистью. Должно быть, она изо всех сил старалась найти объяснение его поведению. И, судя по всему, вскоре она его нашла.

Ани подошла к Юргу, обхватила его голову руками, нежно прижала к груди.

– Дорогой, прости меня, пожалуйста.

Он сцепил зубы, чтобы не разозлиться и не оттолкнуть ее.

– Я такая глупая. Со своими делами я ничего не вижу и не замечаю. Прости, пожалуйста. Конечно, это не работа для тебя, тебя такого талантливого, способного, одаренного, настоящего художника. Тебе вообще не следовало идти в концерн на работу. Там же рутина, одна сплошная рутина. Знаешь, давай устроим выставку твоих картин. Ты уйдешь из концерна, и будешь работать над своими картинами. Потом мы снимем какую-нибудь галерею в любом государстве, в каком захочешь, там мы выставим твои картины. И ты станешь знаменитым. Хочешь? Ну, скажи хоть слово, я тебя умоляю.

– Спасибо, милая.

Он еле выдавливал из себя эти слова, а на его окаменевшее лицо через усилие протиснулась вымученная улыбка. Но вскоре он справился с собой, он строго напомнил себе, что надо играть, и в следующий момент в его голосе ей вдруг послышалась почти искренняя благодарность.

– Ты чудесная и лучшая в мире женщина… Ты всегда меня понимала… Прости меня, ради всего святого, за эту дурацкую выходку… Простишь?.. Я не знаю, что на меня нашло…

– Нет, это ты меня прости. Мне следовало раньше все это понять. Простишь?

Они рассмеялись. Он обнял Ани. Так, обнявшись, они и поднялись к себе. Но потом, позже, лежа без сна, Юрг вновь и вновь прокручивал состоявшийся разговор и произошедшее вслед за ним событие. И снова он не чувствовал ничего кроме раздражения. Глухая ярость шевелилась внутри. Глупости, зачем ему сдалась эта выставка? А он-то думал, что Ани предложит ему стать, если не владельцем, то хотя бы совладельцем ее агентства, но она даже и не обмолвилась об этом.

Всемирный научный совет должен был пройти в конце недели. Видеозаседание носило экстренный характер. И все, кто не были знакомы с повесткой заседания в деталях, с тревогой гадали о причинах такой поспешности. Многие, кто знал доктора Павла Борея, значившегося докладчиком, не только как ученого с мировым именем, но и как руководителя программы по исследованию Солнца, связывали этот факт с резким изменением погодных условий и ожидали худшего.