В просьбе отказали. То был окончательный отказ.

Я подождал наступления ночи в Сен-Максиме, на другой стороне залива, и только в десять часов сел за руль автомобиля. Не въезжая в Сен-Тропе, сворачиваю вправо к Раматюэлю, затем беру влево и через лабиринт улочек выезжаю на дорогу, ведущую к пляжу Пампелон. Сам себе удивляюсь, с какой легкостью мне удается справиться со всей этой дорожной неразберихой. В последние годы, в промежутке между двумя провальными курсами обучения, я не раз возвращался в Сен-Тропе, но ни разу не заглядывал в «Капиллу». Что-то мешало этому. Вилла была не моя, и у меня не было желания увидеть изменившийся дом моего детства в руках нового хозяина.

В каком-то месте окольной дороги пересекаю мостик через ручей. Сразу за ним – правый поворот и прямая аллея с соснами слева и виноградниками справа. Останавливаю машину у перекрестка. За тринадцать лет здесь много всего построено, хотя, быть может, память обманывает меня, представляя это место более пустынным в прошлом.

Заглушаю мотор и погружаюсь в полную тишину. Стоит тихая, спокойная ночь, напоенная еще более насыщенными ароматами, чем в моих детских воспоминаниях. Первый крутой подъем, за ним тропинка, которую я нахожу без труда, будто бегал по ней еще вчера. В шестистах метрах отсюда море и пляж, значит, дом немного левее, если он все еще там. Низкие заросли душистого земляничника. Тропинка уже не бежит в гору, напротив, она устремляется вниз, к пляжу. Что-то меня беспокоит: если мне снова не изменяет память, отсюда я должен видеть дом и его огни. Даже через ветви олеандровых деревьев. Но я ничего не вижу. Никаких огней, никаких звуков.

Еще двести метров, и внезапно в темноте я ощущаю его присутствие. Я чувствую его, как чувствуют ночью тело рядом лежащей женщины.

Дом безлюден.

Менее чем через неделю после отказа со стороны итальянских властей отец отправляется в Лугано. Там он знакомится с Мартином Ялом – швейцарским банкиром, чуть старше его по возрасту. Банкир приехал в швейцарский кантон Тичино из Цюриха, чтобы открыть представительство частного банка, основанного еще его дедом. У банка две штаб-квартиры: одна – в Цюрихе, вторая – в Женеве. Отец и Мартин Ял понравились друг другу. Вероятно, отец был достаточно убедителен, поскольку Мартин Ял соглашается помочь ему: предлагает найти способ перевести итальянский капитал отца в Швейцарию либо предоставить ему свои финансовые средства. Во всяком случае, они начинают работать вместе. Более того, Мартин Ял становится банкиром, пайщиком, акционером созданной отцом компании, а также ее управляющим и доверенным лицом.

Это холдинговая компания, то есть компания с ограниченной ответственностью, специально созданная для контроля и управления группой других компаний такого же рода деятельности, работающих по всему миру. И Мартин будет официально руководить холдинговой компанией в силу трастового договора (английское слово trust в переводе означает доверие) и таким образом превратится в доверенное лицо. Мартин Ял становится тем единственным человеком, который знает действительного владельца, создателя и руководителя холдинга.

Отцу никак нельзя без этой тайны. Он в определенном смысле обманул итальянские налоговые органы. И это притом, что использованные для создания компании деньги были его собственными и с них он заплатил налоги итальянскому государству. Но ему запретили использовать их по своему усмотрению, он не подчинился, и в этом была его вина. Он мог бы разориться на скачках, обклеить деньгами стены дома в Кампионе, но никак не вывозить их из страны, разве что для создания компании Dupont de Nemours или General Motors. Будь он президентом – председателем правления транснациональной корпорации либо человеком, близким к влиятельным кругам, то, вероятно, смог бы договориться с небожителями.

Отцу нужна эта тайна, и он сжился с ней. Впоследствии, по прошествии ряда лет, он уже не может повернуть вспять. Трудно заявиться в итальянские налоговые органы и сказать: я обманул вас, простите, и давайте забудем. Чем придется за это заплатить? И еще: возможно ли официально перевести на родину созданную мною империю? Тем более что в то время отец переехал во Францию, где женился на молодой австрийской еврейке, с которой познакомился у Яла. Она приносит ему официальное состояние в виде собственности и авуаров, с которых он платит налоги. В числе собственности, помимо двух строительных предприятий, акций различных компаний, домов, включая парижский дом на улице Помп, где он легально проживает, – тридцать гектаров земли и дом на юго-восточном побережье Франции, в Сен-Тропе.

Основная деятельность холдинга – строительство недвижимости и высокодоходные инвестиции: коттеджные поселки, покупка земли и, следовательно, недвижимого имущества в целом. Все сопровождается крупными инвестициями в акционерный капитал во всем мире, в строительные компании и предприятия по производству строительных материалов. Кто-то сказал мне однажды: «Что по-настоящему поражало в вашем отце, так это способность работать над новой идеей: вначале он присматривался к ней, пытаясь обнаружить небольшой просвет, щель, чтобы с удивительной быстротой погрузиться в нее, а затем расширить и развить. Просто он думал быстрее, чем кто-либо из его окружения. Едва другие начинали понимать, что он строит, как он уже увлекался чем-то другим. Есть два способа добиться успеха: терпение и молниеносная скорость исполнения замыслов. Твой отец относился к тем, кто любил скорость».

Так прошло десять лет, с 1946 по 1956 год. За это время основная идея отца показала свою состоятельность. Но он не удовлетворен и бросается от одного дела к другому. Я хорошо помню последние месяцы нашей короткой совместной жизни, его поездки в Латинскую Америку и тот кусок металла, который он однажды мне показал: «Этот металл почти не применяется в промышленности. Но придет день, когда он станет самым востребованным. И тогда я, нет, мы с тобой окажемся в числе тех немногих людей во всем мире, которые будут контролировать его поступление на рынок…»

Я многого не знаю, но мне точно известно, что холдинг был зарегистрирован как акционерная компания открытого типа на Кюрасао, острове Нидерландских Антил. Холдинг, перед тем как внезапно исчезнуть в сентябре 1956 года, владел полным пакетом акций других компаний со штаб-квартирами в Неваде, Гонконге, Лихтенштейне, которые в свою очередь владели ценными бумагами третьей категории компаний, зарегистрированных в США, Аргентине, Люксембурге, Франции…

То была сказочная пирамида во главе с холдингом Кюрасао, который сам находился под управлением скромной дочерней компании частного банка Мартина Яла.

В августе 1956 года все указывает на то, что пирамида эта отлита из чистого золота.

Я в трех метрах от дома и по-прежнему ничего не вижу. Слева – низкое строение гаражей и хозяйственных помещений, а также небольшой навес, под которым стоял мой красный «феррари» с моторчиком в половину лошадиной силы. Все двери закрыты на цепь с висячим замком. Что внутри – не видно.

Передо мной сам дом. В нем двенадцать или четырнадцать комнат, точно не помню. Это подковообразное строение, фасадом обращенное к морю. В нескольких метрах от меня – входная двустворчатая дверь. Я подхожу и стучу в дверной молоток. Удары глухим эхом отдаются в ночной тишине. Проходит несколько минут – никакого отклика.

Решаю включить карманный фонарь, который купил в Сен-Максиме: его луч освещает высокую изгородь из олеандров справа от меня; кустарники заросли, и у меня появляется ощущение, что я попал в заброшенный сад.

Кто купил дом после того, как его выставили на продажу?

Я обхожу здание, вдыхая полной грудью запах моря. Передо мной сад с пальмами, агавами, бугенвиллеями, юкками, олеандрами, неопалимыми купинами и плотными рядами гортензии. Бассейн должен быть слева, а внизу – трехметровая каменная стена с железной решетчатой калиткой и лестница, по которой мы спускались к пляжу и понтону. Я разворачиваюсь и поднимаюсь по ступенькам, ведущим к сердцу подковы, к этому полупатио, где мы ужинали вечерами под шелест крыльев ночных бабочек. Все шесть застекленных дверей террасы тоже заперты, и, когда луч фонаря освещает фасад, опущенные жалюзи, черепичный фриз под крышей дома, у меня появляется уверенность, что эти наружные двери и эти ставни не открывались годами. Но возможно ли, чтобы в июле, в разгар летнего сезона, когда в Сен-Тропе царит оживленная курортная жизнь и каждый квадратный метр на вес золота, «Капилла» оставалась пустой и нисколько не изменившейся?