– Да, да… Любимая начальница, я покорный раб!

– Ты обалдуй! Как ты прошел переаттестацию, до сих пор удивляюсь!

– Я применил коррупционные схемы, все поняли, что я «свой человек», и меня оставили, а всех бескорыстных выгнали поганой метлой, чтобы не мешали работать полицейской машине!

Антонова усмехнулась, посмотрела на Павла, сказала ему, имея в виду Килькина:

– Он конченый обалдуй! Да, Паша?

Павел, улыбаясь, пожал плечами – с начальством лучше не спорить.

Антонова ушла… Через минуту исчез из кабинета и Килькин, ничего не сказав Павлу. Любовнички! Их глупые попытки скрыть свои тайные отношения смешили все управление.

Павел засел за отчет. Написание шло туго, но успеть было необходимо по двум причинам: Аксюшкину требовалось докладывать о рейде перед начальником областного УВД и губернатором, а Павел с завтрашнего дня отправлялся в законный, так давно ожидаемый тридцатидневный отпуск и не мог оставлять бардака в своих делах. Он любил во всем порядок. А порядок на работе – первое дело!

Он просмотрел исписанные листы, подшил в картонную обложку. Вспомнил выражение «Шить дело белыми нитками» и усмехнулся. В царской России реально шили дела, используя белые натуральные нитки, тогда скоросшивателей не было!

Осмотрел свой стол, такой родной и любимый. Он его не увидит месяц. Огромный срок! Павел знал, что затоскует уже через неделю без любимой работы. Вот тебе и отдых! Первые дни отсыпные, а что потом – бездельная маета? Чувство неудовлетворения, возникшее в палате погибшего Алешковского, не только не ушло, но, напротив, стало тискать душу непонятным томлением. Было в этом деле много белых пятен: пилку, которой проделана дыра в решетке, так и не нашли, непонятная «разумность» написанного в тетради…

Павел снова перелистал растрепанную тетрадку. Почерк забористый, быстрый. Мысли в голове этого малого текли четким выверенным текстом. А главврач смотрел на такие нюансы «болезни» абсолютно спокойно. Насколько Павел знал, сумасшедшие не отличаются умением сосредотачиваться. Хотя им, психиатрам, виднее, конечно.

В коридоре послышались голоса. Распахнулась дверь, в кабинет вошли Соболев и улыбающийся Аксюшкин.

– Павел, отчет готов?

– Забирай. Выполнил план?

Аксюшкин молча забрал скоросшиватель и ушел.

– Что он такой неразговорчивый? – удивился Павел.

– Готовится к головомойке. Ты же знаешь нашего губернатора – будет кривить губы на областного, а шеф потом Аксюшкину по ушам проедется – мало не покажется.

– За что, если план сделали?

– Найдут за что. Сейчас это модно – полицию давить надо не надо. – Соболев плюхнулся на жесткий стул желтого цвета, громко вздохнул. – Устал сегодня. Где Петька?

– Пошел куда-то.

– Что, интересно написано?

– Ты о тетради? – Павел снова перелистал замусоленные страницы. – Написано в прошлом времени о нашем будущем. Как воспоминание о грядущем.

– Непризнанный гений? – ядовито усмехнулся Соболев.

– Это меня и настораживает. Правда ли он сумасшедший?

– Был.

– Что – был?

– Был сумасшедший. Он выбросился из окна. Аксюшкин закрыл дело как самоубийство. Остынь и расслабься – впереди отпуск.

Павел раскрыл тетрадь посередине, пытливо поглядел на коллегу:

– Вот здесь пишется о борьбе Бойца с правящим у нас Злом. Он уничтожит пять Поборников Зла, желающих растащить северную страну на независимые личные уделы, и уберет Сеятеля.

– Кто такой Сеятель?

– Не очень понятно. Он сеет Зло.

– Поборники уже существуют. Он будет новых высевать?

Павел пожал плечами:

– Может, он оберегает этих Поборников, удаляет вокруг них полезные сорняки, если можно так выразиться. Окучивает их.

– Ты отнеси эту тетрадку в одно из издательств. Сейчас это модно, купят легко: мессия из будущего, самоубийство, Зло, грядущее исцеление страны.

– Ладно, Михаил, не зубоскаль. Если бы я не собирался в отпуск, я бы это дело еще подержал, копнул глубже. Не верю я в сумасшествие автора этого сочинения.

– Может, им был не Алешковский?

– Может быть. Пойдем покурим? – предложил Павел.

– А здесь? – заленился Соболев, оглядывая родной кабинет.

– Здесь Ася будет ругаться, да и обкатаем новую комнату для курения.

– Это дело! Идем!

Все знали, что Павел не курил, но он всегда с готовностью шел «курить», дышал дымом и говорил, что такой же заядлый курильщик, как и все, только жадный – крохобор, потому не покупает себе сигареты, а пассивно вдыхает чужой дым, и все это из-за жадности. Все ценили его юмор.

В новой курилке уселись на мягкий диванчик. По обе стороны стояли урны-плевательницы из блестящей стали. Напротив, на стене, висел плоский телевизор, который крутил видеоролики о вреде курения.

– Здорово придумали, – заметил Соболев, кивая на экран.

– Да, о нас грешных начальство заботится.

– О, Паша, смотри, – оживился Михаил, указывая дымящейся сигаретой на экран. Там висела фотография беззубого, гнилого рта. – У нас с тобой такие же скоро будут.

Они радостно, весело посмеялись.

– Во! – обрадовался Соболев. – Стишок в тему!

Нараспев прочел:

Опять посмеялись.

Павел засомневался:

– Слушай, Миша, по-моему, стишок неправильный.

– Почему?

– Лошадиный… Лошадь – это же женщина!

Соболев засокрушался:

– Ах ты неуч, неуч. Ты в школе уроки биологии прогуливал?

Павел пожал плечами – может, и прогуливал, дело молодое, все мы уроки и лекции иногда прогуливали, не без того…

– Поясняю, раз ты мой друг, что лошадь – это не самка, а конь – не самец. Это одно и то же. Как в песнях: «Кони, кони», «Лошади, лошади». Женщина у них – кобыла, а мужчина – жеребец, а мужчина без яиц, кастрат, – мерин.

– Вот как? – закивал Павел.

Стали подтягиваться слушатели из других отделов, выпуская губительный табачный дым и щурясь.

– А откуда ты этот стишок выгреб? – спросили Соболева. – Сам сочинил?

Соболев отмахнулся:

– Ты что! Это еще с раннего детства помню. То ли из песни, то ли из присказки.

– Может, Высоцкий? – предположил Володя Саев.

Соболев запротестовал:

– Не-е, не его стиль… – И тут же усомнился: – А может, он. Мой батя, царство ему небесное, увлекался Высоцким, когда напивался, всегда его слушал, даже танцевал…

– Как можно танцевать под Высоцкого? – удивились вокруг.

– Он мог!

– Ненавижу Высоцкого! – подал голос кто-то.

– Почему?

– У меня отец был такой же фанат-алкаш. Все поганые воспоминания детства связаны с отцом и песнями Высоцкого, которые давали фон его безобразиям!

– Нет, это не Высоцкий, – уверенно заявил Зажаев, из оперов. – Это скорее Пушкин.

– Разве мог Пушкин написать такое?

– Пушкин мог все! Он гений! – стал усердно отстаивать свою идею Зажаев. – По телевидению даже показывали передачу про стихи Пушкина с ругательствами.

– Ты видел?

– Я не видел. Но я читал «Литературную газету»…

– Го-го! Зажаев – литературовед!

– А что, очень там все интересно. Как писатели и деятели культуры грызутся и ненавидят друг друга, как плетут интриги, как разворовывают дачи и земли, как дают премии по блату… Очень интересно… Так вот, там была статья про эту телепрограмму, и там писали, что не дело выносить стихи Пушкина, предназначенные для личного пользования, на открытое обсуждение. Он писал такие стихи в личные альбомы, писал их в письмах близким друзьям…

– Что, думаешь, похоже на Пушкина?

– Стиль похож… Сравните: