Традиционно при словоцентрическом подходе слово по существу не определяется. Исключение составляли разве что античные и средневековые определения слова как минимальной значимой единицы, но они потеряли силу после введения понятий корня и аффикса. Все же «определения» слова при данном подходе не направлены на то, чтобы с их помощью членить текст на слова; их цель – выявить некоторые свойства уже известных единиц. Чаще всего просто обходятся без определения слов, предполагая, что читатель уже представляет, что это такое. Например, А. М. Пешковский не определял слово и начинал свою книгу фразой: «Огромное количество слов русского языка распадается в нашем уме на части» [Пешковский 1956 [1928]: 11]4. Та к бывает и в западных работах, например [Fries 1940]. Разумеется, на исследователей последних столетий влияет орфография с пробелами, но само существование пробела производно от словоцентризма, см. 1.4.6.

Словоцентрический подход безраздельно господствовал до конца XIX в. Но и после формирования иных подходов он оказался совместим с новыми, в том числе структурными, методами. Это проявлялось и во многих формализованных исследованиях, исходивших из понимания слова как последовательности между пробелами, и в теоретических работах, например А. И. Смирницкого [Смирницкий 1952; 1954; 1955], которые далее будут специально рассматриваться. Наиболее стойко держатся его позиции в отечественной лингвистике, особенно в русистике, что представляется не случайным и связанным с типологическими особенностями русского языка (см. раздел 10 первой главы и третью главу).

На грани XIX и XX вв. в языкознании получили распространение принципиально иные подходы к выделению единиц языка, которые можно назвать несловоцентрическими. Эти подходы, в отличие от принципиально единого словоцентрического подхода, могут существенно различаться между собой, однако общая их черта – отказ от представления о слове как исходной и заранее очевидной единице анализа.

Вероятно, первым из ученых, поставивших словоцентрический подход под сомнение, был И. А. Бодуэн де Куртенэ. Его точка зрения со временем менялась, окончательно он выразил несловоцентрический подход в поздних работах: энциклопедической статье «Язык и языки» (1904) и учебнике «Введение в языковедение» (1908). Обе работы (учебник в отрывках) представлены в двухтомнике [Бодуэн 1963], а учебник позднее переиздан [Бодуэн 2004 [1908]].

Исходной единицей анализа ученый считал предложение. Производятся два независимые друг от друга его членения: интонационно-фонетическое (до фонем как предельных единиц анализа, одна из промежуточных единиц – «фонетическое слово») и морфологическое. При последнем выделяются последовательно «сложные синтаксические единицы», «простые синтаксические единицы» («семасиологически-морфологические слова») и предельные единицы – морфемы. В энциклопедической статье предложение На то щука в море, чтоб карась не дремал на уровне «сложных синтаксических единиц» членится на две части: на то щука в море и чтоб карась не дремал. Далее выделяются пять «простых синтаксических единиц»: на то, щука, в море, чтоб не дремал, карась и тринадцать морфем: на, т, о, щук, а, в, мор, е, чтоб, карась, не, дрема, л [Бодуэн 1963. Т. 2: 78]. Аналогичным образом членится в учебнике предложение Что написано пером, того не вырубишь топором [Бодуэн 2004 [1908]: 40–47, 54–58].

Можно выделить три пункта, по которым такой подход отличается от традиционного. Во-первых, слово не является ни исходной, ни конечной единицей анализа. Во-вторых, на месте привычного слова оказываются две разные единицы, непосредственно не соотносимые друг с другом. В-третьих, обе единицы заметно не совпадают по границам со словом в традиционном смысле: то, море, дремал, вырубишь в анализируемых предложениях не выделяются как единицы вообще, а не в обоих предложениях – не слово, а морфема.

Несколько иной, но тоже далекий от словоцентризма подход в 20-е гг. ХХ в. предложил Л. Блумфилд: «Голосовые признаки, общие тождественным или частично тождественным высказываниям, суть формы… Минимальная форма есть морфема… Форма, которая может быть высказыванием, свободна. Форма, которая не свободна – связана… Минимальная свободная форма есть слово… Неминимальная свободная форма есть словосочетание… Повторяющиеся тождества порядков суть конструкции… Максимальная конструкция в любом высказывании есть предложение» [Блумфилд 1960 [1926]: 146–148].

По одному параметру Л. Блумфилд ближе к традиции, чем И. А. Бодуэн де Куртенэ: слово у него – одна единица. Однако по двум другим параметрам позиции двух лингвистов сходны: слово – одна из единиц, стоящая в ряду с другими; границы слов, выделяемых на основе данного определения, могут не совпадать с традиционными: например, далеко не каждое служебное слово способно быть высказыванием.

Последователи Л. Блумфилда – дескриптивисты в дальнейшем еще в меньшей степени исходили из понимания слова как важнейшей языковой единицы, иногда доходя до полного исключения его из анализа (подробнее см. 1.6). Грамматика непосредственно составляющих, общепринятая в американской науке с ХХ в. (о ней будет сказано в 3.2), несколько напоминает членение И. А. Бодуэна де Куртенэ: здесь также предложение делится (обычно бинарно) на составные части вплоть до морфем; эти части обязательно связаны грамматически. При таком подходе на равных правах могут выделяться и компоненты предложения, связанные синтаксически, и части слов, связанные морфологически. Особый уровень слов при таком подходе оказывается либо второстепенным, либо вообще излишним. Впрочем, в ряде дескрипти-вистских работ все же уделяется внимание членению текста на слова [Harris 1951: 325–334; Greenberg 1957: 27–36]. Еще более это заметно в описаниях конкретных языков: один из самых крайних по теоретическим взглядам дескриптивистов Б. Блок в японской грамматике отвел большое место вопросу о выделении слов [Block 1970: 26–71].

Еще одну несловоцентрическую концепцию предложил в книге 1932 г. Ш. Балли. Этот ученый разделил слово на две единицы: семантему и синтаксическую молекулу. Семантема (лексическое слово) – «знак, выражающий чисто лексическое простое или сложное понятие», синтаксическая молекула (минимальная единица синтаксиса) состоит из семантемы плюс «грамматические знаки», позволяющие ей функционировать в предложении. Во французском языке эти понятия обычно совпадают: loup ‘волк’ – сразу то и другое, но латинский язык «топит семантему в молекуле»: lupus ‘волк’ – молекула, состоящая из семантемы lup- и окончания [Балли 1955 [1932]: 315–316]. Опять мы имеем дело с двумя единицами на месте традиционно единого слова, а обе единицы могут не совпадать со словом по границам, причем семантема по границам более или менее соответствует тому, что обычно именуется основой слова5. Последнее соответствие еще раньше Ш. Балли принимал А. Мейе: «Основа есть слово, поскольку оно [слово. – В. А.] выражает понятие» [Мейе 1938 [1903]: 170].

Существуют и другие несловоцентрические концепции, некоторые из них еще будут упомянуты. Все они в той или иной степени уравнивают слово с другими единицами языка, часть из них расщепляет слово на несколько единиц, наиболее крайние из этих концепций отказываются от слова вообще. Еще одна их общая черта: они должны тем или иным способом определять слово, это понятие не может оставаться интуитивно очевидным.

Возникновение несловоцентрических концепций в первой половине ХХ в. было закономерным: тогда возросли требования к научной строгости, а слово оказывалось неуловимым и не поддающимся строгим критериям понятием. Об этом в ту эпоху писали многие. Ш. Балли: «Понятие слова обычно считается ясным; на деле это одно из наиболее двусмысленных понятий, которые встречаются в языкознании» [Балли 1955 [1932]: 315]. А. М. Пешковский: «Самая природа отдельного слова… и самые принципы членения речи на слова остаются в области бессознательного» [Пешковский 1925: 123]. См. сходные высказывания Э. Сепира [Сепир 1993 [1921]: 50–51], В. Скалички [Skalička 1976: 16], А. Мартине [Мартине 1963 [1960]: 466–467] и многих других. Позже В. Г. Гак писал: «Трудность определения единых критериев выделения слова для всех видов слов и всех языков побуждала лингвистов пересматривать взгляд на слово как на основную единицу языка» [Гак 1990: 466]. В наши дни об этом пишет И. А. Мельчук: «Лингвисты не случайно веками6 искали определение этому понятию: как и все базовые понятия, “слово” – это очень сложный объект. Его описание требует углубленного анализа многочисленных фактов, большого числа промежуточных понятий, а также исследований в смежных областях, которые сами по себе не менее сложны… Термин слово одновременно и неоднозначен, и расплывчат» [Мельчук 1997: 95–96]. Впрочем, как раз И. А. Мельчук не отказался от слово-центризма (см. ниже).