– Так, девочки! – командует Симаков. – Вы должны будете взять эти анкеты и опросить людей, чтобы узнать предвыборную ситуацию. Можете подходить на улицах, звонить в квартиры… Конечно же, надо быть готовыми, к тому, что вас могут просто послать, избить, затащить в квартиру…
Володя получает тридцать анкет, я – пять. Но для меня и этого слишком много.
Наталье Николаевне уже перестаёт нравиться эта затея.
– Слушай, – шёпотом говорит она, – а тебя родители не пошлют, если ты их опросишь? А с кем ты ещё живёшь?
– Нет! – пугаюсь я. – Я поеду в Щёлково-7!
Дома одну анкету заполняю сама, по второй опрашиваю маму. Она неожиданно заинтересовалась. Я с удивлением узнаю, что маме, оказывается, нравится Явлинский!
– Но это же моё мнение! – заявляет мама. – Он умный! А как он хорошо по-английски разговаривает!
2 июня 1999, среда
В первой половине дня иду на остановку. Она по-прежнему называется «Рассвет», хотя надо «Парус». У меня на сегодня есть ДЕЛО! Хотя бы это радует. Проезд мне бизнесмен Симаков, как и работу, не оплачивает.
– До моста! – орёт со своего «трона» кондуктор, но я не придаю её словам никакого значения.
Вместе со мною в автобусе оказалась Наталья Николаевна, которая ехала ещё с Воронка. Она как раз жила в городке. От конечной до конечной…
Я хвастаюсь, что еду на анкетирование.
– Так он же до моста! – дублирует она кондуктора, и тут до меня наконец-то доходит.
– Тогда я пойду пешком! Я не могу по два раза за проезд платить!
– Ничего, я за тебя заплачу.
И мне стыдно. Нищенка!
И мы перетекаем на соседнюю остановку, не ту, где нас выплюнул the bus. Наталья Николаевна, депутат, точно соблюдает все правила дорожного движения: переходит строго по «зебре», позади автобуса.
– Я за границей нигде не была, только в Болгарии, – задумывается она, – но там очень уважительное отношение к пешеходу. Машина перед тобой всегда затормозит, и не только на переходе. Ой, смотри, земля, цветочки сажать будут! – как ребёнок, радуется она.
Так мы добираемся до городка. Наталья Николаевна встречает каких-то тёток, весело болтает с ними. Кажется, это те же самые, с кем она ехала со станции.
Предстоящая мне опасная бесплатная работа внушает ужас. Я боюсь людей, с которыми мне предстоит общаться. И вовсе не потому, что они что-то со мною сделают, просто боюсь. Я живу очень-очень замкнуто, как в монашеском затворе.
В военном городке всего две улицы: проспект 60 лет Великого Октября и Маршала Неделина. Наталья Николаевна живёт на проспекте.
– Скоро буду делать новую газету, – делится планами Коломейцева, когда мы у четырнадцатиэтажных башен. – «Коммерсант» надо будет купить, только он дорогой… Аль, а родители твои как, работают?
Где-то я такое уже слышала…
– Да, – отвечаю я, как провинившаяся.
Коломейцева остаётся трепаться на рынке, что посреди проспекта, а я обречённо иду штурмовать какой-то подъезд. Я выбираю только советские двери, деревянные, или обитые утеплителем. Я уверена, что за дешёвыми дверьми меня не ждёт никакой опасности.
С первого раза мне везёт, открывает какой-то разбитной молодой чувак в шортах и чёрной майке, с накачанными плечами. Вот это действительно персонаж нашего нового времени, а не Симаков в очочках на лопатообразном лице.
Я что-то бессвязно тараторю, но он меня понимает.
– Хорошо, давайте, – добродушно соглашается он. – Да вы пройдите…
– Нет, спасибо! – маскируя страх, отказываюсь я.
Анкета же пятистраничная. Мужчина никого из политиков не знает, и голосовать не пойдёт. Доход у него высокий.
– Скажем так, я руководитель среднего звена.
Это из последних вопросов.
Ура, одна анкета «убита»!
– Спасибо, вы мне очень помогли!
Спускаюсь. Наталья Николаевна всё ещё общается с народом. Она же у нас – депутат райсовета.
Я взахлёб, во всех подробностях рассказываю ей о проделанной работе, и она говорит:
– Правильно, не надо к таким заходить, ещё чего!
И я иду штурмовать другой дом.
В одной из квартир мне открыла какая-то забитая, запуганная женщина лет сорока пяти, с короткими русыми волосами и выпученными от дикого страха глазами, и на мою просьбу всё так же пришибленно покачала головой. А может, её сейчас гоняет пьяный муж или сын? В другой же мне отворил пенсионер либерального толка. Он подчёркнуто обречённо, как фашистскому оккупанту, согласился ответить на мои вопросы. Я зачитала, что он думает насчёт реформ, и он заявил:
– Ну, раз начали, то нужно продолжать!
Мимо нас сновали соседи, и либерал со всеми здоровался и жаловался, что его мучают, отрывают от дел и не дают покоя. Но вот и предпоследняя анкета убита!
А Наталья Николаевна, словно политический апостол, всё ещё учила народ на рынке. Подробно рассказываю ей о «клиенте»:
– Ну и дурак! – возмущается она.
В последней на моём скорбном пути квартире открыла бабушка. Она впустила меня в прихожую. Сначала бабка честно пыталась ответить на вопросы, а потом сказала:
– Поставьте везде «нет»!
Женщина была высокого роста, полная, вернее, опухшая, с ещё чёрными (или же крашенными?) длинными волосами и выразительными, чёрными, как виноград или смородина, глазами. Хохлушка, наверное. Или еврейка. Она и сейчас красива. Дышала жительница очень тяжело.
И вдруг как начнёт причитать! Она, Валентина Николаевна, инвалид второй группы по кардиологическому заболеванию. Пенсия маленькая, сыновья-военнослужащие зарплату не получают, и мальчик семи лет на день рождения без подарка!
– Я бы пошла работать, – голосила Валентина Николаевна, – но кто меня, пенсионерку, возьмёт!
– Так у меня другая беда! Мне все говорят, что мне не надо платить зарплату, потому что у меня родители работают!
Тумблер на мозговой панели бабки тут же переключается:
– А если бы родителей не было?!
– Тогда не знаю.
Я просто, как тот старик из пушкинской сказки, закинула невод. А кто здесь тина, трава морская и одна рыбка – не знаю. Но ничего золотого, это точно.
А Наталья Николаевна всё ещё стояла на рынке. Я рассказала ей про последнюю встречу.
– А что у неё? Лекарств нет? – оживляется она.
Так я покончила с эти страшным партийным заданием. Обратно пошла пешком.
Но времени, которое мне следовало убить, оставалось ещё достаточно. И я стала бродить по микрорайону Заречный.
На Комсомольской улице, на покосившейся лавочке со спинкой, сидел грузный одышливый дедушка с тростью.
– Это какой номер дома? – спросил он меня.
– 7\3, – тут же ответила я.
Я в своих скитаниях по городу уже всё выучила.
– А дом № 6 – это там?
– Да.
– А Космодемьянская? Она выше или ниже?
– Сбоку, снизу вверх.
– Вот ведь – ни номеров тебе, ни черта!
– Названия сзади дома есть.
– А надо, чтобы везде было!
– Но, ведь это же самый лучший район считается…
Так утверждала моя одноклассница Наташа Бурундукова.
– Да какой «лучший», – взвился дед, – когда в объявлениях всё время пишут: «Микрорайон не предлагать»! Я вон поднялся и выдохся весь, присел отдышаться! Милая моя, да я шестьдесят лет назад, нет, даже шестьдесят с лишним, катался здесь на лыжах с горы, сверху от самой Полевой, и никаких домов тут ещё не было!
4 июня 1999, пятница
Сегодня после долгой разлуки пошла на Воронок к Наташе Бурундуковой. Ну, совсем у меня ни гордости, ни чувства собственного достоинства нет. Сама она ко мне никогда не ходит, я ей не нужна. Наша дружба – игра в одни ворота. Иры больше нет, и Яны больше нет, и, как бы не умер Шела подобно братьям его.1 А у Наташи я не была с марта.
– Вот смотри, мой дневник. «Хочу машину, хоть «Запорожец»!»
– Я тоже веду дневник.
– И ты как часто туда пишешь? У меня вообще были перерывы по полгода!
