Но, в принципе, узнать, где граф скрывает свою подружку, не так и сложно. Пусть парк и большой, но не настолько, чтоб его нельзя было обследовать за пару дней. А именно этим он и займется в первое же свободное время. К тому же домов, пригодных для жилья, там не так и много, что упрощает дело.

Тщательно протерев линзы предназначенной для этого бархоткой, секретарь отправился спать с твердым намерением вывести графа на чистую воду. Он чувствовал себя защитником невинной графини, ревнителем чистоты супружеского ложа, да и просто опасался за свое будущее, если граф решит вдруг приблизить к себе недостойную амару. Тогда уж точно такой приятной и необременительной жизни у него больше не будет, ведь между супругами непременно разразится война.

На следующий день в поместье для прощания со старшим графом Холлтом прибыло неимоверное количество народа. Тело перенесли в родовой храм, и прощаться с ним потянулись и те, кто его помнил, и те, кто не помнил, но хотел бы посмотреть на мумию, ведь весть о том, что тело не разложилось и покойник похож на просто спящего человека, хотя умер уже давно, разлетелась по окрестностям очень быстро.

Любопытничающих было так много, что граф, в парадном траурном одеянии стоявший в голове покойного, с негодованием поглядывал на горящие недоброй пытливостью глазки проходящих мимо.

Когда одна из купеческих семеек раз в пятый, якобы прощаясь, прошла мимо мертвого тела, едва не тыча в него пальцами, граф угрожающе нахмурил брови, глядя им в глаза. Намек они поняли и больше не появлялись, чему он был только рад. Ему хотелось собственноручно высечь плетьми этих нечестивцев, устроивших из самого скорбного события в его жизни низкий балаган.

После бессонной ночи, проведенной у тела покойного, его клонило ко сну, от долгого стояния на ногах у него сводило икры и горели ступни, но он упрямо нес караул подле гроба, отдавая последний долг любимому брату.

Наконец поток прощающихся иссяк. Люди то ли утолили праздное любопытство, то ли решили больше не рисковать, испытывая терпение графа, но к покойному никто больше не подходил. По знаку графа дроттин их семейного храма провел последний обряд, тело положили в гроб красного дерева и понесли в родовой склеп. Стоявшие вдоль дороги люди бросали под ноги идущих черные агавии – цветы скорби.

Идущий за гробом во главе траурной процессии граф не смотрел по сторонам, не желая встречаться взглядом с любопытствующими. Он чувствовал, что по его брату истинно скорбят только двое – он сам и стоящая у окна маленького домика в парке девочка с королевской кровью.

В крипту он не спустился, доверил закончить процедуру прощания дроттину, просто боялся не выдержать и разрыдаться на глазах у посторонних, уронив графское достоинство. Он знал, что гроб с телом брата поставят в специальную каменную нишу и закроют табличкой с именем и датами рождения и смерти. И он больше никогда его не увидит.

Когда-нибудь рядом с ним будут покоиться и он сам, и его жена. Но вот будет ли там лежать его сын или род графов Холлтов все-таки прервется? Эта мысль принесла боль, хотя с этим ему пора бы уже смириться. Не нужно ждать и надеяться, огорчая и без того изнуренную частыми родами Карину.

Граф вдруг подумал об Амирель. Может, попросить ее осмотреть его жену? И тут же устыдился этого жалкого порыва. Это было бы низко по отношению к жене. Уж скорее это его вина – он засеивал ее поле негодным семенем.

Он очень любил своих милых дочерей, но суровая реальность такова, что в случае его смерти жена и дочери будут вынуждены искать другое пристанище, ведь мэнор перейдет или к его дальнему родственнику, или будет передано кому-то из сателлитов короля.

А вдовий дом пусть и неплох, но слишком мал для его большого семейства. Да и денег у них будет не так уж и много, едва-едва хватит на жизнь, ведь основной доход приносит переходящий по мужской линии мэнор. И достойное приданое он скопил лишь для четырех старших дочерей. Пусть остальным еще далеко до замужества, но, если он внезапно умрет в ближайшее время, они останутся бесприданницами.

Отвлекая его от горестных дум, печальная церемония завершилась. Спеша занять места за накрытыми в парке столами, купцы и простолюдины торопливо покинули кладбище, а граф поспешил в замок. Там за поминальной трапезой собрались знатные гости.

Все уже чинно сидели за столами, ожидая только его. Он сел во главе длинного стола и сказал несколько благодарных слов о покойном. Сидевшая напротив него Карина в глухом черном платье и черном кружевном капоре кивала и вытирала непрерывно льющиеся слезы. Он благодарно улыбнулся ей за поддержку.

Все неспешно принялись за еду, но у графа аппетита не было напрочь. Рассеянно вертя в руках ложку, он думал только об одном: может или нет помочь им Амирель? И как сделать так, чтобы Карина ее не видела? Провести ее в дом под видом целительницы, закрыв лицо? Нельзя, такая странность вызовет нездоровое любопытство не только у жены, но и у всей прислуги.

Нет, показывать Амирель жене опасно, Карина импульсивна и простодушна и может случайно о ней проболтаться. А если не проболтается она, то о странной целительнице непременно ляпнет где не надо кто-нибудь из слуг.

Задумавшись, он не сразу услышал вопрос, заданный ему братом жены герцогом Фортранским:

– Как могло случиться, что тело не разложилось за столько времени? Старший граф будто живой! Его что, не принимает земля?

Это был серьезный упрек, почти обвинение в колдовстве, и никто другой бы задать его не посмел. Но высокомерный герцог считал, что ему все позволено.

Карина с упреком посмотрела на бесцеремонного брата. Но граф был готов к такому повороту:

– Брат пятнадцать лет был настоятелем храма, с юности и до самой кончины вел деятельную благодетельную жизнь. – Не озвученные слова «в отличие от вас, герцог», были понятны всем присутствующим. – Так что превращение тела в мощи вполне оправдано. Но я в этом деле профан. Наш дроттин объяснит это вам гораздо лучше.

Это была команда охотничьей собаке «ату его, ату»! Возмущенный столь бесцеремонным вторжением герцога в дела неподвластного ему рода, дроттин хорошо поставленным звучным голосом принялся посвящать присутствующих в храмовые каноны. Под напором исторических фактов и неприятных для него параллелей, а так же явственно звучащем в голосе дроттина укором, герцог весьма и весьма пожалел, что затеял этот неприятный разговор.

Дроттин без перерыва вещал всю поминальную трапезу. Под конец уставшие и ошалевшие от обилия непонятных слов и горделивого пафоса гости не просто уехали, а сбежали, даже не приставая к графу с насущными делами, как планировали поначалу.

Оставшись наедине с мужем, Карина подошла к нему, обвила его рукой за талию, положила голову на плечо и нежно потерлась носом о его шею.

– Какой тяжелый день! А для тебя и ночь, ты же вовсе не ложился. Не хочешь передохнуть?

Граф прислушался к себе. После бессонной ночи и трудного дня в его голове стоял какой-то неприятный гул, но усталость не досаждала. Даже заболевшие от долгого стояния на одном месте ноги за время сидения за столом отошли.

– Ты знаешь, я не устал, – сказал, и его вдруг озарило: это потому, что он почти всю ночь провел с Амирель!

И внезапно позавидовал незнакомцу королевского рода, за которого прочил ее. Если уж даже просто стоять рядом с этой девушкой так значимо, то насколько полным сил будет чувствовать себя по-настоящему близкий ей человек!

Карина ощутила какую-то странность в поведении мужа.

– Что с тобой? – она подняла голову и обеспокоенно посмотрела на мужа.

Он опомнился и быстро поцеловал ее в губы.

– Со мной все в порядке, если не считать тяжести на сердце. А вот что с тобой? Ты что-то слишком бледна.

Графиня не захотела признаться, что снова беременна. Зачем плодить напрасные ожидания? Сколько их уже было – обманутых надежд…

– Со мной все хорошо. Мне стыдно за брата, – она понурилась и с горечью добавила: – Он такой недобрый…