На следующее утро Мелисси ничего не помнила. У нее жутко болела голова, и Амирель снова пришлось ее лечить. Их горестный разговор о прошлом она не помнила совершенно. Амирель считала, что это и к лучшему. Напоминать Мелисси о погибшей дочери она не хотела. Да и жестокое убийство трех людей не одобряла тоже.

Хотя кто знает, как бы она сама поступила на ее месте? Возможно, тоже захотела бы отомстить неверному мужу за обман и подлость.

Мелисси упорно занималась гардеробом своей гостьи, считая, что это необходимо любой женщине, а уже носительнице королевской крови и подавно. Постепенно Амирель обзавелась одеждой – халатами, красивыми платьями, тонким, ласкающим кожу, бельем, удобной обувью. Все это было на редкость приятно, но вот жить в мансарде, ничего не делая, оказалось невероятно скучно.

Амирель уже не понимала, как могла когда-то мечтать о том, чтобы прожить здесь всю свою жизнь. Она прочитала все книги, что смогла достать для нее хозяйка, и жестоко мучилась от безделья.

На все ее просьбы дать ей хоть какое-нибудь дело Мелисси отнекивалась. Ей было гораздо проще носить своей постоялице разного рода книги, показывать книксены и реверансы да учить легкому флирту.

Проведя полгода в четырех стенах, Амирель была готова спрыгнуть вниз от тоски и чувства бесполезности. Видя ее отчаяние, Мелисси, жалея ее, решилась сходить с ней на главную ярмарку Холлтбурга.

Это оказалось роковой ошибкой.

В конце короткого северного лета, сразу после окончания полевых работ, в славном городе Холлтбурге, исконном владении графов Холлтов, под эгидой самого графа с незапамятных времен проводились ярмарки с увеселениями. На них приезжали бродячие музыканты, певцы и артисты, показать зевакам смешные сценки, спеть песенки и разыграть целые представления.

Появлялись и бродячие цирки с медведями и смешными собачками, акробатами, шутами и канатоходцами. От имени графа Холлта всем посетителям ярмарки бесплатно раздавались сласти и выпечка. Этого события жители города и окрестных земель с нетерпением ждали целый год.

Вся прислуга гостиницы «Пряный ветер» начинала мечтать о ярмарке задолго до ее открытия. А уж летом все разговоры были только о ней, сравнивали, какой она была в прошлые годы, и гадали, какой будет в нынешнем, и чем еще порадует их владетель города. Служанки даже переставали спорить из-за своих любовников и обсуждать фаворитов хозяйки, и вовсю готовили наряды для праздника.

Из-за занятости в гостинице прислуге можно было идти на ярмарку либо с утра до обеда, либо после обеда и болтаться на ярмарочной площади до глубокой ночи. Естественно, все хотели отправиться туда вечером.

Мрачная Мелисси, для которой это время было самым выгодным в году, ведь на ярмарку приезжали богатеи со всей округи, и прислуга была нужна как никогда, велела бросить жребий, чтоб никому не было обидно.

Жребий бросали в два этапа – сначала мужчины, потом женщины. Половины оставшейся прислуги было мало, в дни ярмарки посетителей было куда больше, чем обычно, и хозяйке приходилось нанимать дополнительные руки. Это было просто – безработных и слуг, и служанок в городе хватало, да и работать в «Пряном ветре» было выгодно. Хозяйка платила приличные деньги без задержек, что порой случалось в других, не столь достойных заведениях. Но и прислугу выбирала с понятием – грязнуль и нечистоплотных на руку в ее заведении не привечали.

Когда все утряслось с гостиницей, для Мелисси снова наступили тяжелые времена – на ярмарку стала проситься Амирель.

– Я так хочу посмотреть на медведей! И на акробатов! И увидеть клоунов! Я ведь никогда ничего этого не видела! – плакала та, заливаясь горючими слезами и по-детски вытирая ладонями мокрые щеки. – Это несправедливо, ведь я накину капюшон на лицо и ни на кого не буду поднимать глаз! Никто ничего не заподозрит, ведь народу будет тьма! Мы пойдем вечером и наденем темные маски!

Мелисси уже сто раз пожалела, что, желая развлечь Амирель, в красках расписала ей ярмарку и ее соблазны. Под напором настойчивых просьб и уговоров она колебалась. Ей было жаль Амирель, ведь сидеть целыми днями взаперти ужасно, к тому же она сущая девчонка, по сути, еще ребенок, обожающий празднества, лакомства и веселье.

Она вспоминала свою погибшую дочь, ровесницу Амирель, и горько вздыхала. Ей ничего не жаль было для своей гостьи, к которой прикипела сердцем, но и отпускать ее было опасно. Жизнь штука коварная. Надеешься на одно, а она преподносит тебе совсем другое, в этом Мелисси убедилась на собственной шкуре.

Но Амирель смотрела на нее таким жалобным взором, что она не выдержала. Ведь не каменная же она! К тому же доведенная до отчаяния Амирель вполне могла сбежать на ярмарку одна и попасть в неприятную историю. Слабым девчонкам среди грубых мужиков делать нечего. А если учесть, что в эти дни город будет переполнен стражниками и эмиссарами тайного королевского сыска, и без присмотра неопытная и наивная девушка вполне может попасть им в лапы, то риск возрастал в несколько раз.

Не нужно было ничего говорить ей про ярмарку, но если уж сказала, то придется ее туда вести. Решив, что от судьбы все равно не уйдешь, Мелисси с угнетенным сердцем пообещала:

– Хорошо, когда стемнеет, я отведу вас на городскую площадь. Но, чур, ни с кем не разговаривать, ни на кого не смотреть, и от меня не отставать ни на шаг! Сами понимаете, как мы рискуем!

Амирель запрыгала от радости и клятвенно пообещала сделать все точь-в-точь, как велено.

В день ярмарки в общем зале гостиницы было не повернуться, приехавшие издалека постояльцы спешили поплотнее перекусить, чтоб уже потом сытыми отправиться на праздник. Прислуга и постоянная, и нанятая только на эти дни, сбилась с ног, выполняя заказы посетителей. Мест не было ни в гостинице, ни в трапезной, и отказывать пришлось даже приехавшим на ярмарку прасолам. Впрочем, таких было немного – большинство позаботилось о себе заранее, заказав номера вперед.

Мелисси вовсе не хотелось в столь горячее время оставлять гостиницу без хозяйского догляда, чтоб служить дуэньей и одновременно охранником неопытной девице, но она всегда держала данное слово.

Поэтому, едва на город опустились сумерки, она принесла Амирель маску, темную накидку с густой вуалью, сама надела такую же, и они вышли на улицу.

Ощутив простор и свободу, Амирель буквально опьянела от свежего воздуха и чуть не закружилась на месте от охватившей ее неистовой радости, вопя от восторга. Она бы так и сделала, если бы не чувствительный щипок идущей рядом Мелисси. Та, понимая, что творится с подопечной, сердито погрозила ей пальцем, призывая к порядку.

Амирель пришлось изобразить хорошо воспитанную девицу и двинуться за хозяйкой степенно и важно, как и подобает достойной особе из приличной семьи. Ветер дул в лицо, лаская кожу, и она наслаждалась этим полузабытым ощущением.

С ними пытались заигрывать полупьяные встречные мужики, уже хлебнувшие сидра и джина, но Мелисси бесцеремонно отталкивала их и упорно шла дальше. Эйфория Амирель потихоньку исчезала, уступая пониманию, что одной ей на этих шумных улицах делать нечего. А ведь она и впрямь хотела сбежать из гостиницы и хоть немного порадоваться жизни на городском празднике.

Они пробились на главную городскую площадь, где было не повернуться из-за детей, собирающих с мостовой разбрасываемые с ратуши сласти.

Одна из летящих сверху конфет больно стукнула Амирель по лбу. От синяка ее спасла маска, оказавшаяся надежным щитом. Девушка охнула и машинально схватила прилетевший подарок. Это оказался сахарный петушок на палочке.

Мельком глянув на него опытным глазом, Мелисси пренебрежительно заметила:

– Тут больше меда, чем сахара. Интересно, граф Холлт об этом знает? Наверняка заплатил как за чистый сахар. Это чистое разорение, мед-то ведь в десять раз дешевле. Обманывают его все, доверчивый он чересчур.

Амирель хотела узнать, с чего это она взяла, но тут кто-то потянул ее за рукав, и раздался тоненький плаксивый голосок: