— Ну и воздух у вас, братцы! Хоть бы проветрили! — услышали партизаны знакомый басовитый голос командира отряда Громова.

— Только поднялись, Василь Гордеич, устали вчера с дороги, — ответил Пыжов. Он быстро отодвинул от жаркой печки чурбан, и Громов сел на него.

Партизаны тотчас начали спускать ноги с нар, одеваться.

— Ну, как живем, ребятки? — обратился Громов с обычным вопросом, чтобы начать разговор.

— Ничего, в тепле живем, — ответил командир взвода, но Тарас добавил:

— Хорошо живем, хлеб жуем, только на зубах он немного тово…

Пыжов преувеличенно громко кашлянул, остро кольнул взглядом Коптелова. Тот сразу прикусил язык. В землянке водворилась неловкая тишина. В смущении Тарас виновато стал оглядываться по сторонам, натыкаясь на осуждающие взгляды товарищей. А командир отряда, открыв створку печки, молча наблюдал, как с пылающих сосновых поленьев падают, вспыхивая, крупные капли смолы.

— Прав ты, конечно, Тарас. Голодно живем, ничего не скажешь.

— Да я это в шутку, Василий Гордеич, разве я не понимаю?

Партизаны нахмурились, молча осуждая Коптелова, потом заговорили, советуя командиру не обращать на него внимания. Он-до так, по глупости сболтнул. И Тарас готов был согласиться с этим.

Через минуту беседа продолжалась своим чередом. Тарас робко, но опять заговорил. Он упомянул об отряде Гришина. О нем здесь говорили часто и с восторгом, особенно разведчики, которым иногда доводилось бывать в Дятлове.

В середине зимы Гришин вышел из леса, занял поселок Дятлово, выгнал оттуда полицейских. Фашистский батальон два раза пытался выбить партизан из поселка, но безуспешно.

— Сильный отряд, — восторженно заметил один из разведчиков. — Хорошо вооружен, и живут сытно…

Уходя, командир неожиданно сказал Пыжову:

— Сегодня пойдете с моим поручением к Гришину. Тараса возьмите с собой.

Тяжело жил в это время отряд «За Россию». Уже четыре месяца он находился в лесу, давно кончились запасы хлеба, а пополнить их все не удавалось. Люди получали по небольшому куску конины на день, да и она была на исходе. В отряде сохранились всего две лошади, истощенные до крайности. Два налета на фашистские гарнизоны прошли удачно, но из этих сел немцы заранее вывезли все запасы хлеба. Неделю назад партизанская группа напала на обоз оккупантов. Но обоз сопровождал отряд фашистских автоматчиков. Пришлось отступить, да еще потеряли трех человек.

Теперь партизаны готовились напасть на село Козыревку, где в привокзальных складах немцы накопили большие запасы хлеба. Но в селе стоял крупный отряд карателей. Громов посылал записку Гришину, предлагая ему совместно разгромить фашистов в Козыревке.

Громов вышел из землянки вместе с Пыжовым. Узким коридором, глубоко прорытым в сугробе, Громов шагал впереди и внезапно остановился. Пыжову показалось, что командира качнуло в сторону.

— Что, Василь Гордеич? — тревожно и участливо спросил Пыжов.

— Вот что, Пыжов, — подчеркнуто строго сказал командир. — Ты сейчас же отправляйся к Гришину, чтобы завтра вернуться.

Вскинув голову, Громов твердо зашагал к своей землянке, оставив на тропе растерянного Пыжова. Командир был до крайности смущен минутной слабостью.

Партизаны переносили трудности с питанием молча, стиснув зубы.

Вернувшись к себе в землянку, Громов повел невеселую беседу с комиссаром отряда Кошелевым.

— Мы не нашли пока эффективной тактики, — отрывисто говорил он. — Конечно, зимнее бездорожье, нехватка патронов, отсутствие общего оперативного руководства отрядами — серьезная помеха в нашем деле. Но мы должны воевать, а не сидеть, в этом главное.

Кошелев сидел на топчане, сжимая в обеих ладонях жестяную кружку, шумно прихлебывал кипяток, трубочкой вытягивая губы. Он молчал. А Громов, расстегнув пуговицы мехового жилета и приглаживая рукой черные густые волосы, продолжал, стоя посреди землянки:

— И еще… Я заметил, что люди робко входят в соприкосновение с врагом. Боятся. Мы приучили их смотреть на фашиста с расстояния выстрела.

— Всему голова хлеб, — заметил комиссар, ставя кружку.

— Внезапностью надо ошарашивать фашистов, — все более сердился Громов, — засадой, налетами, диверсией!

— У некоторых бойцов появилась желтизна на лицах. Двое уже пухнут. Дистрофия…

Комиссар пристально взглянул на командира. На лице Громова не дрогнул ни один мускул.

— Пора нам чувствовать себя хозяевами в лесу, а не новичками, — с азартом бил в одну точку командир. — Стыдно так воевать!

— Стыдиться, положим, нет оснований. Были и удачные операции, люди дрались смело. Но воевать надо лучше, в этом ты прав.

Комиссар знал горячность и решительность Громова, но сегодня он особенно был не в духе.

Кошелев подбросил дров в печку, снял котелок с супом. Потом достал свой вещевой мешок, вытряхнул из уголка хлебные крошки и высыпал их в кружку. Помешав ложкой, налил в кружку супу и отставил котелок на другой край стола.

— Садись завтракать, Василий Гордеич.

Громов подсел к столу, вынул из кармана складной нож и поддел им из котелка плоский серый кусок конины. Разрезав мясо, он подал одну половину Кошелеву.

— Ешь все, я не хочу, — решительно сказал комиссар, отстраняя кусок.

Но Громов уже положил мясо на стол, и комиссар еще решительнее запротестовал:

— Ни в коем случае! Что ты? У меня тут… хлеб, — он показал на кружку.

— Да будет тебе, комиссар! — произнес Громов.

В землянку вошел Коптелов.

— Что тебе, Тарас? — спросил командир.

— Хотел просить у вас… Может быть, я…

— Ну говори, говори, не тяни, — нетерпеливо перебил Громов.

— Можно мне остаться в отряде Гришина? — произнес Тарас и, заметив внезапное удивление на лице командира, неуверенно добавил: — Я родом из Дятлова. И мать у меня там живет.

Командир вопросительно взглянул на комиссара, но, не успев ничего прочитать на его лице, вдруг проговорил:

— Хорошо, оставайся в отряде… Гришина.

Это быстрое и твердое решение командира отдалось неожиданно болью в сердце молодого партизана. Он вдруг съежился и стоял, боясь вымолвить слово и не решаясь повернуться к выходу.

Вошел Пыжов, и Тарас тут же выбежал из землянки.

Узнав о просьбе Тараса, Пыжов возмутился:

— Вот как! Из-за девки удирает из отряда, — грубо и презрительно сказал он. — На днях ему было письмо из Дятлова, от какой-то Кати…

— А ведь жалко Тараса-то, хорошего бойца лишились, — сказал командир, когда они остались вдвоем с комиссаром.

— И мне жалко его. Только по другой причине.

— По какой же?

— Тарас побледнел, когда ты отпустил его. Уж очень поспешил ты! Как будто обрадовался случаю отделаться от ненужного человека. Самолюбив он, молодой еще.

— Неужели побледнел? Да ведь рассердила меня просьба его. От трудностей, думаю, удирает, попросту от голода.

— Может, и не от трудностей. Вон Пыжов говорит, что девушка у него в Дятлове.

Громов с волнением ждал возвращения Пыжова из Дятлова. Как отнесется Гришин к его идее?

Вместе с Пыжовым возвратился и Тарас — злой, весь какой-то ощетинившийся.

Громов сделал вид, что не удивлен появлением Тараса, будто вчерашнего разговора и не было.

— Отказался выступать с нами Гришин, — сообщил огорченный Пыжов. — Когда, говорит, надо бить фашиста, так мы никого не просим, сами управляемся. Сейчас нам, дескать, опасно оголять посты.

— Какие посты? — спросил Громов.

— Дятлово, стало быть. Боятся, как бы немцы не напали на их деревню, укрепляют ее.

Громов, раздумывая, прошелся несколько раз по землянке, потом сказал:

— Ну что же… Пойдем одни на операцию.

Потом он спросил Пыжова, задетый, видимо, словами Гришина:

— Так и заявил, мол, ничьей помощи не просим?

— Так и сказал… А знаете, у них пять станковых пулеметов! — с завистью воскликнул Пыжов.

— Что ты врешь, откуда такое оружие?