Генерал Орленко!

Это имя родилось в лесах и степях Украины, среди сел, где, защищаясь от партизан генерала Орленко, сидят в окопах окоченелые от страха гитлеровские солдаты, бегут от шоссе, спасаясь от партизанских пуль, испуганные люди, мобилизованные фашистами.

Это имя орла присвоено работнику одной из украинских областей, оставшемуся на своей земле во время немецкого нашествия. Этот работник до войны специально военным делом не занимался, он был специалистом совсем в другой области, и тем не менее украинский народ прозвал его генералом, воплощая в этом звании всю свою любовь к Красной Армии!

Случилось так, что в партизанском отряде генерала Орленко накануне 1942 года появилась радиоустановка. До того партизаны никак не могли наладить радиосвязь. Ведь радио — это все: связь с Красной Армией, возможность узнать, что творится на фронте, что происходит в тылу. Отряд почти пять месяцев ходил по лесам. Преследуемый противником, он, отбив табун коней у оккупантов, в течение трех месяцев питался только одной кониной, без соли и хлеба. Фашисты в своих листовках писали, что Москва давно взята, что гитлеровские войска стоят за Волгой. Конечно, партизаны не верили этому, но все же куда как хорошо знать правду.

И вот случилось необычайное. В отряде появилось радио и вместе с ним трое новых партизан. Недавно они составляли отряд человек в семь, что ли. Теперь остатки этого отряда, разбитого немцами, желали присоединиться к генералу Орленко.

Генерал запер радистов в хату. Приставил караул, чтоб не беспокоили. И сказал: «Не выпущу до тех пор, пока не свяжетесь с товарищем Хрущевым!» Идут минуты, часы. Новый год все приближается и приближается. Уже из соседних деревень, узнав, что генерал хочет говорить с Хрущевым, спешат к партизанам селяне. Партизаны приготовили угощение. Этим они хотели выразить свою уверенность в том, что советские армии целы, что немцев нет в Москве и что радисты найдут товарища Хрущева.

Теперь представьте засыпанные снегом леса, узкие Дороги, немецкие броневики, шныряющие по шоссе, застывшие, звенящие трупы повешенных на столбах, могилы замученных — и горестный стон над Украиной. А в лесу, в хатке, сидят партизаны в ожидании. В соседних хатках партизаны накрывают столы для гостей, и сердца партизан ноют, ноют. Они верят своему генералу, недаром же с боями шли они за ним пять месяцев! Они любят его приземистую фигуру, острые глаза, черные подстриженные усы и шрам на лбу.

Генерал быстрым шагом ходит вокруг хаты радистов.

Поодаль толкуют селяне, напряженно следя за генералом.

— Услышите Хрущева, гарантирую вам, — говорит твердо генерал. — Ручаюсь своим генеральским званием.

И он улыбается. Вокруг него снега, темно-синее украинское небо с волшебными — гоголевскими — звездами. И вокруг него — уверенность и сила.

Часы идут. Осталось несколько минут до нового — 1942 года. Что несет этот год? Какое счастье, какое горе?

Вдруг дверь распахнулась, и партизан крикнул с порога:

— Хрущев у аппарата!

Хата наполнилась народом. У стола стоял сияющий от счастья генерал. Радиоприемник был слабенький, но все же отчетливо был слышен голос Хрущева, поздравлявшего украинский народ, его партизан и, в частности, отряд генерала Орленко с Новым годом! Советские армии стоят твердо, враг будет разбит…

— Победа будет за нами! — откликаются партизаны.

И глаза их в слезах, когда они слышат опять голос Хрущева — голос Большой земли:

— Хай живе Радянська Украина!

Многие селяне, пришедшие послушать Хрущева, решили остаться у партизан — до победы.

Мы говорим то о Москве, то об Украине, то о Средней Азии, то вдруг о живописи, о кино, театре, то о спутниках, с которыми генерал приехал сюда.

Возле стола, невесть как попавшего сюда, широкое кресло. Однако двоим в нем уместиться трудно. Но все же уместились. Сидит светловолосый молодой человек и рядом с ним его жена. Она приехала, чтобы повидаться с ним. Он разговаривает со мною. Лицо его задумчиво, нежно. Рука лежит на плече жены, перебирая стеклянные бусы, украшающие ее шею. Он контужен. Голова перевязана бинтом. Зовут его Александр Балабай. Он — бывший учитель, окончил Педагогический институт имени Гоголя в Нежине. Мы вспоминаем Нежин — я был там много лет тому назад… И вдруг Орленко перебивает меня:

— А как вы предполагаете, сколько фашистов убил этот человек? — И он указывает на Балабая.

Я гляжу на нежное и задумчивое лицо и говорю:

— Такой может и ни одного не убить, а рассердившись, и зараз пять уложит.

— Вот-вот! — обрадованно говорит генерал. — Так он у нас часто сердится. Он убил шестьдесят трех фашистов, из них шестнадцать ножом. Понятно? Но-о-жом!

Еще бы не понятно! Я знаю, что такое нож и как трудно воевать с ножом. Нужно быть не только смелым, но и очень хитрым, ловким, изворотливым…

Генерал между тем продолжает:

— Смотрели мы здесь фильм «Секретарь райкома». Вы еще не видели? Советую посмотреть. Интересная картина, хотя, на взгляд партизана, и есть в ней недостатки, в частности то, что маловато молодежи. А у нас ее много. Я, например, самый старший среди всех. А сколько мне лет, по-вашему?

Я вглядываюсь в его лицо. Заботы и горе, конечно, состарили его раньше времени.

— Сорок пять?

— Тридцать восемь! Надо быть выносливым. К тому же нам пришлось питаться кониной в течение трех месяцев. — Он рассмеялся. — Ну и надоела ж нам эта конина! Наравне с фашистами.

Каждый раз, когда он говорит слово «фашизм», ненависть, как молния, прорезает его лицо.

И сейчас, на мгновение притушив свою ненависть, он продолжает спокойно:

— Что поделаешь, приходилось отступать. Но отступали достойно. Этим летом фюрер приказал навести «порядок» на Украине, то есть уничтожить партизан. Для того «порядка» определил, кроме полиции, десять фашистских дивизий с самолетами, танками, минометами, орудиями. Из тех десяти на мою долю досталось две. Они так и назывались «дивизиями порядка».

Он положил мне на колено маленькую, но удивительно крепкую руку и сказал:

— Помучили нас те «дивизии порядка», но и мы им пить дали! Кружили мы, кружили по лесам и долам, измотали немца так, что он задыхаться стал…

Он повернулся к кому-то из военных, сидевших в комнате, и продолжал:

— Вот вы говорите — нельзя командира пускать впереди солдат. И это правильно. Но вот у нас, партизан, был такой случай. Гонят нас те «дивизии порядка». Так. Приходят ко мне люди из незнакомого отряда. Лица встревоженные. «Что, испугались?» — «А как же, товарищ генерал, говорят, мы ведь окружены!» — «Вот дурни. Мы все время окружены. Только иногда теснее, а иногда слабее. Ведь мы в тылу немецкой армии. И тем не менее наши идеи не окружишь!» Вижу — у людей тревога. Устали? Значит, надо учитывать психологическую сторону вопроса. Окружены? Будем прорываться. Как?

Он сказал, глядя военному в лицо:

— Командиры и политработники с автоматами стали впереди. Снег по пояс? Надо дать пример, как можно наступать по такому снегу! Позади поставил рядовых и дал артиллерийский залп. Артиллерия у нас хорошая, снарядов для изумления врага не пожалел. Прорвали окружение на два километра и хлынули!.. Но как хлынули! Какое изумление вызвали у фашиста! С того изумления у нас потери — один убитый и один раненый, а у противника, бегло считая, — четыреста девяносто трупов. Дивизии ушли. Мы трофеи несколько дней подсчитывали и убирали.

— Были пленные?

— Пленные? Разве «языка» возьмешь, а чаще всего они, если видят опасность, предпочитают от нас бежать.

Он вздохнул.

— Много приходится терпеть Украине. Но яростно клокочет она, и тяжко будет врагу, ох как будет тяжко немцу! Много поднималось на немца сел и городов, много поднимали мы — ведь мы, петляя, прошли по Украине свыше трех тысяч километров… Приказали фашисты одному селу выбирать полицейских и старосту. Село говорит: «Мы вас не звали и знать вас не хотим». — «Выбирайте!» — «Не будем выбирать!» — «Сожжем село». — «Не будем выбирать». Сожгли фашисты село. Согнали селян. «Выбирайте!» — «Не будем выбирать». Повесили каждого десятого.