Ее звали Масэ. Я узнал это от Гильома. В тот день я сделал первый шаг. В следующие недели меня томило желание приблизиться к ней. Эту кампанию я вел с тем же внешним спокойствием, которое сохранял во время нашего бегства. Но внутри меня снедало куда более сильное волнение. Под разными предлогами я, исхитрившись, несколько раз попадался ей на пути. Я был исполнен решимости поздороваться с ней, но слова каждый раз застревали в горле. Она проходила, не удостоив меня взглядом. И все же однажды утром у меня возникло поразительное ощущение, что она посмотрела на меня с улыбкой. Но в следующие дни она вела себя так же холодно и отстраненно, как и до этого.

Меня приводила в отчаяние мысль о том, как велико различие между нашими семьями. Если поначалу я вообще не осознавал, что положение отца отличается от положения других горожан, то теперь был склонен преувеличивать разрыв. Наш дом на скрещении двух улиц казался мне узким и нелепым, а дом Масэ виделся почти таким же просторным и роскошным, как герцогский дворец. Я пускался на отчаянные уловки, пытаясь придумать способ, чтобы меня к ним пригласили. Полная неудача. Братья и сестры Масэ были гораздо старше меня, я не был с ними знаком. Общих друзей у нас не было. Наши родители не общались между собой. Нам доводилось встречаться лишь на службе в соборе во время больших церковных праздников. Увы, мы всегда оказывались слишком далеко друг от друга.

Эти физические барьеры сводили меня с ума. В какой-то момент я был готов пойти на отчаянный шаг. Я внимательно разглядывал замки на дверях дома Леодепаров, изучал слуг и их привычки. Я представлял, как ночью проникаю во двор, поднимаюсь на верхний этаж и объясняюсь с Масэ, а если получится, забираю ее с собой. Я гадал, как мы будем жить, согласятся ли друзья мне помочь, как отнесутся к этому мои родители. Но я ни на миг не сомневался в ее чувствах. Именно это ныне кажется мне самым странным. Мы едва виделись друг с другом, ни разу словом не перемолвились. Я понятия не имел, что она думает на этот счет, и все же был совершенно уверен в своих действиях.

Все разрешилось осенним утром, и этого мне не забыть никогда. Каштан на небольшой площади перед нашим домом пожелтел, и прохожие ступали по опавшим листьям. Мы ждали, когда прибудут лисьи шкуры, их должны были доставить из Морвана. Вдруг в дверях мастерской появился высокий силуэт мессира Леодепара. Отец поспешил к нему навстречу. Я остался в глубине комнаты и не слышал их разговора. Я решил, что Леодепар, вероятно, хочет купить какую-нибудь шкуру или сшить что-то на заказ. Странно было лишь то, что он явился лично. Изделия у нас заказывали в основном женщины и часто посылали для этого слуг. Безумная догадка мелькнула у меня в голове. Я прогнал ее как свидетельство снедавшей меня любовной лихорадки, рассудив, что мало-помалу начинаю выздоравливать. Поднявшись к себе, я затворил дверь. Вместе со мной в комнату вбежал новый щенок, которого мать завела в начале года. Я принялся играть, тиская и дразня его. Он кусал меня за пальцы и повизгивал. Из-за этого я не сразу расслышал, что отец зовет меня. Я опрометью кинулся вниз. Когда я вошел в гостиную, Леодепар молча стоял рядом с отцом. Оба смотрели на меня. Был обычный рабочий день, и я был одет и причесан не очень тщательно.

– Пожалуйста, поздоровайся с мессиром Леодепаром, – сказал отец. – Он только что вступил в должность прево, и все ремесленники должны ему повиноваться.

Я неловко приветствовал Леодепара. Он знаком дал отцу понять, что не стоит распространяться на эту тему. Похоже, он стремился сгладить все, что увеличивало дистанцию между ними, и держался добродушно и просто. Он разглядывал меня со странным выражением лица.

– Красивый у вас мальчик, мэтр Кёр, – сказал он, покачав головой, и улыбнулся мне.

Этим разговор ограничился, и Леодепар ушел.

Проводив его, отец хранил молчание, не давая мне никаких объяснений. Незадолго до обеда появилась мать, она кого-то навещала. Они надолго заперлись у себя, а потом позвали меня.

– Ты знаешь дочку Леодепара? – спросил отец.

– Видел на улице.

– Ты говорил с ней? Может, передавал записки через служанку или как-то еще?

– Нет, никогда.

Родители переглянулись.

– Мы приглашены к ним в воскресенье, – сказал отец. – Постарайся выглядеть опрятно. К тому дню я как раз доделаю подбитую мехом котту, которую обещал тебе на Рождество, и ты сможешь ее надеть.

Я поблагодарил отца, но мои мысли и желания витали где-то далеко. И все же я не удержался от вопроса:

– И чего же они хотят?

– Поженить вас.

Отец сквозь зубы процедил эти два слова – вот так я узнал свою судьбу. Я ошибался во всем, кроме самого главного: Масэ разделяла мои чувства. Она сумела преодолеть те препятствия, на которые наткнулся я. Позднее я узнал, что она давно приглядывалась ко мне, с самого детства. Рассказ о моих подвигах во время осады пленил ее, и она потихоньку стала расспрашивать обо мне тех подруг, у которых были братья моего возраста. Конечно же, она обратила внимание на мое замешательство в тот день, когда я наконец заметил ее, но достаточно хорошо владела собой, чтобы не выдать себя. Когда она уверилась в моих чувствах, то начала действовать, желая, чтобы мы добились своего. Сначала она сумела убедить свою мать. Потом они вместе принялись осаждать господина прево. У него были совсем другие планы насчет будущего дочери, но главное – он хотел, чтобы она была счастлива. Раз она сделала иной выбор и, несмотря на все предостережения, настаивает на нем, он не станет ее принуждать. Троим старшим детям Леодепар навязал честолюбивые планы; все они заключили брачные союзы и все были несчастны. Он смирился с тем, что младшая дочка выйдет замуж по любви, пусть даже у ее избранника нет ничего за душой. По крайней мере, я, хоть и не мог считаться выгодной партией, был родом из почтенной семьи. Никто не посмеет говорить о неравном браке.

Через три месяца нас объявили женихом и невестой. Свадьба состоялась в следующем году, в ту неделю, когда мне исполнилось двадцать. Масэ было восемнадцать. Герцог прислал двух нотаблей поздравить нас от его имени. Похоже, это была блестящая свадьба. Все городские торговцы, банкиры и даже несколько аристократов из числа заказчиков тестя, а на самом деле его должников, присоединились к процессии. Лично мне все это не доставило большого удовольствия, мне неистово хотелось лишь одного: чтобы толпа приглашенных рассеялась и нас наконец оставили в покое.

Было условлено, что мы будем жить в доме Леодепаров, где нам отведут покои на верхнем этаже левого крыла. Комнаты были тщательно приготовлены и стараниями моего отца убраны мехами. И вот поздно вечером мы оказались там, хотя свадьба еще вовсю гремела в парадной зале особняка, который мой тесть снял на окраине города, рядом с мельницей Орона.

Все сведения о физической стороне любви я почерпнул, наблюдая за животными. Друзья ходили к девушкам без меня, к тому же они побаивались моего осуждения и потому не рассказывали, чем занимались. И все же я не испытывал беспокойства. Мне казалось, что Масэ будет направлять нас обоих, выражая свои желания и предупреждая мои.

Неуверенность сообщила нашим телам сдержанный трепет, усиливавший наше наслаждение. Масэ была такой же молчаливой и мечтательной, как и я, в этом я уже убедился. Наши движения в тишине и наготе этой первой ночи напоминали танец двух призраков в масках. И, уже овладев ею, я понял, что никогда ничего о ней не узнаю. Мне вдруг стало ясно: то, что она всегда будет отдавать мне, – это свою любовь и свое тело, а то, в чем мне будет отказано, – это ее мечты и мысли. Это была ночь блаженства и открытий. Проснувшись, я испытывал легкую горечь и то же время громадное облегчение при мысли, что мы всегда будем вдвоем, но каждый останется одинок.

В своей новой семье я открыл для себя прежде незнакомый мне вид деятельности: денежную коммерцию. Раньше я никогда не задумывался о бронзовых, серебряных и золотых кружочках, циркулирующих между торговцами в качестве оплаты. Я воспринимал деньги как нечто безжизненное, такое, что в случае надобности вполне могло бы быть заменено белыми камушками, подобранными на садовой дорожке.