Лицо Камбиза казалось вылепленным из алебастра.

- Дарий, распорядись, чтобы нечестивца, презревшего собственные клятвы, доставили в мой лагерь живым или мертвым! Вели заковать его и с кляпом во рту [именно в таком виде изображены знатные узники на Бехистунской скале] доставить сюда, чтобы он не мог своими ложными устами еще раз молить меня о пощаде!

Крез, который сославшись на недомогание, не участвовал в походе на эфиопов и провел все это время в Мемфисе, знал достоверно, насколько далеки от истины ложные обвинения греческого наемника. Фанес пытался руками Камбиза отомстить фараону за казнь своих сыновей. Тогда, в час решительной битвы, когда две армии: египетская и персидская, выстроились на голой равнине друг против друга, ожидая сигнала своих военачальников, чтобы броситься в яростную схватку, греческие наемники Псамметиха вывели перед строем связанных сыновей Фанеса и казнили их на глазах беспомощного отца, указавшего, по мнению греков, персидским полчищам кратчайшую дорогу в страну пирамид.

...Чудом избежав гнева Аматиса, Фанес не успел предупредить свою семью и захватить ее с собою - все предшествующие походу годы провел он среди персов в постоянной тревоге о ней. Увидев собственными глазами казнь сыновей, не в силах воспрепятствовать ей, несчастный отец поклялся в тот час всеми богами Олимпа отомстить фараону, допустившему эту казнь.

Прекрасно понимал все это Крез, но, напуганный небывалой вспышкой царского гнева, решил про себя, что промолчать в эту минуту будет для него наиболее благоразумным...

Между тем Камбиз вновь улегся на свое мягкое ложе.

- Я чувствую себя таким усталым, словно целый день преследовал на необъезженном скакуне дикого вепря, - промолвил царь. - Видимо, сказывается бессонная ночь, показавшаяся мне бесконечной. Если вам нечего сказать своему владыке, можете покинуть шатер. Ты же, юноша, можешь остаться, - обратился он к Агбалу. - Мне еще надо кое о чем спросить тебя. Расскажешь мне, что делается сейчас в твоем родном городе и на берегах Евфрата...

Лишь на пятые сутки после казни мемфисских жрецов вернулся в лагерь Прексасп. Из тридцати сопровождавших его воинов-сарангиев [сарангии кочевое персидское племя] вернулись только восемь человек, израненных и измученных - остальные остались лежать на горячих песках там, на северо-восточной границе Египта, сбитые на полном скаку камышовыми стрелами в три локтя длиной. Встреченные конным отрядом воинов Амиртея, не вступая в неравный бой, сарангии прорвались, по приказу Прексаспа, сквозь вражеские ряды и понеслись к Мемфису, преследуемые чуть ли не до лагерного рва, оставляя шакалам и хищным птицам своих пронзенных стрелами товарищей и измученных коней, роняющих пену в пески.

И когда, казалось, что им не уйти от погони, когда тяжелое дыхание преследователей, украсивших кожаные шлемы страусовыми перьями, уже долетало до их затылков, когда готов был пасть на землю обессиленный долгой скачкой нисейский скакун самого Прексаспа, взору предстал обнесенный частоколом и окруженный рвом лагерь персов. И тогда египтяне, растянувшиеся в длинную цепочку, прекратили изнурительное преследование, не пожелав из преследователей превратиться в преследуемых. Ведь во вражеском лагере не могли не заметить погоню, и оттуда обязательно выслали бы навстречу им сильный отряд, и тогда воины Амиртея не смогли бы уйти далеко на своих тяжелодышащих скакунах.

Избавившись от преследователей, воины Прексаспа пустили скакунов шагом, а некоторые даже спрыгнули на землю, чтобы размять затекшие ноги. Только к вечеру, когда солнце садилось на западе за багряные вершины барханов, достигли сарангии лагерных ворот. Оставив скакуна на попечение своего телохранителя, Прексасп направился в царский шатер, но неумолимый страж дверей не пропустил царедворца к владыке, заявив, что уставший за день Камбиз улегся незадолго перед приходом вельможи, и посоветовал Прексаспу прийти завтра поутру.

Прексасп не стал настаивать, и прошел в свой шатер. Ему не терпелось увидеть младшего сына после долгой разлуки. Юный Теисп был царским виночерпием, и поэтому был вынужден сопровождать Камбиза во время опасного похода к берегам Пиравы.

Войдя в шатер, вельможа убедился, что мальчик крепко спит, и не стал будить его. Обмывшись теплой, отстоявшейся от ила речной водой, вельможа сменил свои пыльные одежды, с удовольствием испил полную чашу ароматного, освежающего напитка и вышел наружу - первые звезды уже высыпали на низкий небосвод. Несмотря на разлившуюся по всему телу усталость, сон бежал его глаз, и Прексасп направил свои стопы к Дарию, царскому телохранителю, чей шатер стоял рядом с его шатром.

Дарий еще не спал.

- Где ты пропадал все эти дни, Прексасп? - Горбоносый, невысокого роста, черноглазый Дарий отличался сметливым умом и наблюдательностью, необычной для его лет. Совсем недавно ему исполнилось двадцать три года, но, несмотря на молодость, его проницательности могли позавидовать даже убеленные сединой мужи. - Давно тебя не было видно в царском шатре...

Колеблющийся язычок светло-желтого пламени терракотового светильника, исполненного в виде жадно хватающей воздух рыбы, освещал только одну половину лица хозяина шатра, и от этого оно казалось неестественно неподвижным и хитрым, словно принадлежало не воину, а жрецу, всегда скрывающему свои чувства и мысли от посторонних. "Неужели Дарий проник в тайну, знает о поручении владыки, с которым я отправился в Персиду?" подумал Прексасп. - "Нет, он не может знать о царском поручении - не в интересах владыки распространяться об этом!"

- По поручению царя я разведывал подступы к лагерю Амиртея! - этот ответ вельможа заранее подготовил для любопытных и в данную минуту всего лишь выудил его из своей памяти.

- Ну и как, сможешь обрадовать владыку?

- Думаю, мне это удастся, Дарий. Но ты лучше расскажи, что нового произошло здесь за время моего отсутствия?

Дарий внимательно взгляделся в лицо Прексаспа.

- Ты разве ничего не слышал там, где соизволил быть, о том, что сотворил здесь наш владыка?