Но в последние дни, вернувшись из закончившегося неожиданной катастрофой эфиопского похода, Камбиз превратил себя в добровольного узника своего роскошного алого шатра, подаренного владыке царем арабов; целыми сутками не выходил из него владыка, никого не желая видеть. Воины боялись потревожить его покой бряцаньем оружия или громким разговором, и в лагере царила тишина, необычная для такого большого скопления людей.

Камбиза словно подменили.

Любимый сын своей матери, наследник престола, в первую очередь благодаря ее интригам, Камбиз с детства привык к тому, что любая его прихоть исполнялась немедленно всеми родными и угодливыми слугами. Он до сих пор не научился считаться с обстоятельствами, порою труднопреодолимыми, и лишь недавно столкнулся с неудачами, с крушением своих замыслов - больших и малых.

Видимо, Ахурамазда отвернулся от своего любимца!

Так успешно начавшийся египетский поход грозил закончиться гибелью всего войска! От отборной армии, отправившейся вместе с ним в далекую Эфиопию, осталась лишь меньшая половина, вынужденная вернуться с полпути. Исхудавшие, изнуренные, съевшие всех вьючных животных, оставившие в песках Юга свое испытанное в многочисленных сражениях оружие, бородатые персы в своих грязных отрепьях походили скорее на одичалую толпу безумных, нежели на мужественных воинов, чьи грозные клинки из голубого металла обратили в постыдное бегство армию фараона. Инар со своим сыном Амиртеем, ливийцы, возглавившие сопротивление и утвердившиеся в заболоченной части Нила, успешно противостояли царским полководцам, и те никак не могли пробиться в дельту полноводной реки. Не только воины-одиночки, но и целые отряды непокорившихся египтян пробирались к Инару с Амиртеем; накопив достаточно сил, не пожелавшие признать персидского господства могут запереть единственный выход из этой страны, и тогда все войско завоевателей ждет бесславный конец.

И оно уже таяло с каждым днем, как слиток олова, брошенный в огнедышащую пасть раскаленного горна: вчера вечером докатилась до царского шатра жуткая весть о том, что пятидесятитысячное войско, отправленное на запад против аммониев, не приславших дани в знак покорности, исчезло в безжизненной пустыне, погребенное песками. Там, где горели костры расположившихся на ночной отдых персов, неожиданно сорвавшийся ураган нагромоздил огромные песчаные барханы, высоте которых позавидовали бы неподвластные быстротекущему времени пирамиды.

Теперь лишь одна треть двинувшегося некогда на Египет войска осталась при Камбизе...

Но больше всего тревожило владыку отсутствие вестей от Прексаспа, которого послал он убить брата своего, Бардию, посмевшего помышлять о троне, плести нити заговора в то время, когда Камбиз преодолевал тяготы походов и смотрел в глаза опасностям, покоряя новые и новые народы ради непреходящей славы Персиды и рода Ахеменидов.

Поэтому Бардия должен был умереть, и ни капли жалости и братской любви не осталось в сердце Камбиза.

Глаза владыки метали молнии и пасмурное лицо наливалось кровью, когда кто-нибудь из его приближенных вспоминал к случаю или невзначай Бардию не могли они знать, находясь вдали от родины, о подготавливаемой измене, о которой уже успел донести царю его верный, но неведомый соглядатай. Вскоре в многолюдном лагере пошли слухи о том, что войско, оставив гарнизоны в городах и важных укрепленных пунктах, двинется с места и отправится домой, в Персию; воины, затосковавшие по своим семьям и близким, по далекой родине, торопились превратить боевую добычу в грузные слитки серебра и в золотые монеты, уступая ее за бесценок пронырливым и вездесущим торговцам и перекупщикам.

Одним из первых заметил разительную перемену в умонастроении царя Крез. Не желая попасть под тяжелую царскую руку, скорую на расправу, он старался бывать как можно реже в окруженном глубоким рвом лагере. Состарившись при персидском дворе (целых двадцать два года находился Крез, прослывший среди своих современников мудрым, неотлучно сначала при Кире, а затем при преемнике его Камбизе), он безмерно устал от вечных тревог и надежд на переменчивое военное счастье, от тягот и лишений, утомительных переходов по необозримым просторам Азии, чьи народы не желали подчиняться добровольно захватчикам, вновь и вновь поднимаясь на борьбу. Да и преклонный возраст брал свое - тело и душа вельможи требовали тишины и покоя. И когда, вынужденный признать свое поражение, сломленный болезненными ударами своей злокозненной судьбы, Псамметих предложил Крезу поселиться в одном из его дворцов, вельможа согласился, не раздумывая долго. Кладовые дворца переполнены щедрыми дарами египетской земли, подвалы - вином, а расторопные рабы способны читать малейшее желание в глазах господина и спешат выполнить его.

Отец Псамметиха, осененный удачей Аматис, был некогда верным союзником Креза, - прочные узы взаимовыгодной дружбы связывали их, могущественного фараона и царя богатейшей Лидии. И нет в том вины ушедшего в место таинственное [загробный мир (древнеегипет.)] фараона, что он не поспел тогда, двадцать два года назад, на помощь своему союзнику, - сам Крез не советовал ему торопиться. А когда Кир подступил к Сардам, столице Лидии, со всем своим войском, торопиться было бы излишне: через неделю после начала осады полчища Кира ворвались в пылающий город, полонили отчаявшегося Креза...

И еще одно немаловажное обстоятельство заставило Креза принять предложение сына Аматиса: здесь, в благоустроенном дворце, вдали от глаз подверженного вспышкам необузданного гнева владыки, вельможа мог лишний раз сослаться на нездоровье от невыносимой жары, чтобы не присутствовать на очередном смотре поредевшего войска или совете царских военачальников.

Но сегодня, как только багряноликий бог египтян, миновал середину небосвода, направился в огненной ладье в свои золотые чертоги и порожденный его жгучими лучами зной стал спадать, ослабленный свежим дыханием могучей реки, седобородый Крез заторопился в путь. Молодой жрец из Вавилона, сын верховного служителя храма Мардука, явился ранним утром к нему во дворец, не успев даже стряхнуть со своих одежд пыль дальних дорог, и добился невозможного: упросил Креза встретиться с Камбизом, доложить владыке большей части мира о посланнике вавилонских жрецов - да примет его царь, если сочтет нужным.