– Ладно, раз ты так настаиваешь.

На заднем плане слышались голоса детей.

– Тихо! Я с вашим отцом разговариваю! – прикрикнула она на них. Потом снова поднесла трубку к уху. – Хочешь, занесу тебе сумку с ночными вещами?

– Нет, не беспокойся. Я попытаюсь улизнуть на пару минут при удобном случае. Сосредоточься на том, чтобы выбраться из Лондона.

– Я тебя люблю – ты это знаешь?

– Знаю.

Памела ждала. Хью понимал, что должен сказать что-то еще, но не находил слов. Послышался щелчок, когда она дала отбой, и теперь в трубке раздавались только короткие гудки.

Кто-то постучал в дверь.

– Секунду! – Легат сложил заметки о встрече с начальниками штабов пополам, потом еще вдвое и сунул во внутренний карман.

В коридоре стоял посыльный Рен. Подслушивал он или нет? Но инвалид сказал лишь:

– Би-би-си здесь.

Впервые с начала кризиса на Даунинг-стрит собралась изрядная толпа. Люди неторопливо стекались к кучке фотографов на противоположной от дома номер десять стороне. Основное их внимание привлекал, судя по всему, большой темно-зеленый фургон с эмблемой Би-би-си и надписью золотыми буквами «РЕПОРТАЖ С МЕСТА СОБЫТИЙ» на обоих бортах. Припаркована машина была сразу слева от главного входа. Пара техников протягивала из фургона кабели через мостовую, а потом в окно с поднимающимися рамами.

Легат стоял в дверях и пререкался с молодым инженером по фамилии Вуд.

– Простите, но боюсь, что в данный момент это невозможно.

– Почему?

На Вуде был вельветовый пиджак, а под ним свитер с треугольным вырезом.

– Потому что до половины восьмого у премьер-министра совещание в зале заседаний кабинета министров.

– А он не может собрать его где-нибудь в другом месте?

– Не говорите ерунды.

– Ну, в таком случае почему бы нам не организовать прямой эфир из какой-нибудь другой комнаты?

– Нет. Он хочет обратиться к британскому народу из сердца правительства, то есть из зала заседаний кабинета.

– Ну так слушайте: прямой эфир назначен на восемь. Сейчас уже седьмой час. Что, если произойдет сбой, потому что мы не успеем проверить оборудование как надо?

– В вашем распоряжении будет по меньшей мере полчаса, и если я смогу выкроить для вас еще какое-то время, то пожалуйста…

Хью не договорил. За спиной у Вуда с Уайтхолла на Даунинг-стрит сворачивал черный «остин» десятой модели. В сгущающемся сумраке водитель включил фары и ехал медленно – из опасения задеть кого-нибудь из зевак, запрудивших дорогу. Кинорепортеры службы новостей узнали пассажира раньше, чем это удалось Легату. Свет их юпитеров ослепил его. Он прикрыл глаза ладонью, извинился перед Вудом и сошел на мостовую. Когда машина остановилась, Хью открыл заднюю дверцу.

Сэр Хорас Уилсон сидел сгорбившись, зажимая между ног зонтик и держа на коленях портфель. Он вяло улыбнулся Легату и вылез из машины. На крыльце дома номер десять посол на секунду повернулся. На лице у него читались уныние и растерянность. Замелькали вспышки. Словно испугавшееся яркого света ночное животное, Уилсон ринулся в двери и даже забыл про спутника, который вышел из автомобиля с другой стороны. Тот приблизился к Хью и протянул руку:

– Полковник Мейсон-Макфарлейн. Военный атташе в Берлине.

Полицейский взял под козырек.

Уилсон был уже в вестибюле и снимал плащ и шляпу. Особый советник премьер-министра был худощавым, почти тощим, с длинным носом и глазами навыкате. Легату он всегда казался человеком предельно вежливым, не лишенным подчас даже скромного обаяния, – типа старшего коллеги, который способен в минуту откровенности сболтнуть нечто такое, чего не стоит слышать. Репутацию Уилсон себе составил в Министерстве труда, ведя переговоры с вожаками профсоюзов. Мысль, что именно его могли отправить вручать ультиматум Адольфу Гитлеру, вызывала некоторое удивление. Однако премьер-министр считал Уилсона незаменимым.

Тот сунул свернутый зонтик в стойку рядом с зонтиком шефа и обратился к Легату:

– Где ПМ?

– В своем кабинете, сэр Хорас. Готовится к вечернему прямому эфиру. Все остальные в зале заседаний.

Уилсон уверенным шагом направился вглубь здания, дав знак Мейсон-Макфарлейну идти следом.

– Вы должны как можно скорее ввести ПМ в курс дела, – сказал он полковнику, после чего повернулся через плечо к Легату. – Будьте любезны известить премьера о моем возвращении.

Посол распахнул двери зала заседаний и вошел. Легату бросились в глаза черные костюмы, золотые галуны, напряженные лица и клубы сигаретного дыма, расплывающегося в тусклом освещении. Затем двери закрылись.

По коридору мимо кабинетов Клеверли, Сайерса и своего собственного Хью прошел к главной лестнице. Поднялся, минуя ряд черно-белых гравюр и фотографических изображений: все премьер-министры, начиная с Уолпола. Стоило ему достигнуть площадки – и здание из клуба для джентльменов преобразилось в роскошную деревенскую усадьбу, каким-то волшебством перемещенную в центр Лондона: с мягкими диванами, картинами маслом и высокими георгианскими окнами. Пустые холлы навевали ощущение покоя и заброшенности, под густыми коврами поскрипывали половицы. Чувствуя себя непрошеным гостем, он тихонько постучал в дверь рабочего кабинета премьер-министра.

– Войдите, – ответил знакомый голос.

Комната была просторной и светлой. Премьер-министр сидел спиной к окну, склонившись над столом. Правой рукой он писал, а в левой держал зажженную сигару. На небольшой подставке перед ним размещался арсенал флаконов с чернилами, ручек и карандашей, рядом лежали трубка и банка с табаком. За исключением подставки, пепельницы и переплетенного в кожу блокнота, большой стол был пуст. Никогда еще Легат не видел более одинокого человека.

– Сэр Хорас Уилсон вернулся, премьер-министр. Он ожидает вас внизу.

Как всегда, Чемберлен не поднял головы.

– Спасибо. Не задержитесь ли на минуту?

Он прервался, чтобы сделать затяжку, потом вернулся к работе. Завитки дыма висели над седой головой. Легат переступил порог. За четыре месяца они с премьер-министром никогда не разговаривали по-настоящему. В нескольких случаях подготовленные им и переданные вечером записки возвращались на следующее утро с выражением благодарности красными чернилами на полях: «Первоклассный анализ», «Глубоко проработано и четко изложено. Спасибо. Н. Ч.» Эти похожие на школьную оценку похвалы трогали Хью больше, чем любое изображаемое политиками добродушие. Но никогда начальник не обращался к нему лично – ни по фамилии, как в случае с Сайерсом, ни уж тем более по имени – эта честь приберегалась исключительно для Клеверли.

Шли минуты. Легат исподволь достал часы и глянул на циферблат. Наконец ПМ завершил работу. Он вернул ручку в подставку, примостил сигару на край пепельницы, собрал исписанные листы, выровнял стопку и протянул Хью:

– Не окажете любезность передать их в печать?

– Разумеется. – Хью подошел и взял страницы. Их было чуть больше десяти.

– Вы из Оксфорда, как я понимаю?

– Да, премьер-министр.

– Я подметил, у вас есть дар слова. Быть может, прочтете написанное? Если встретите обороты, нуждающиеся в доработке, не стесняйтесь с предложениями. У меня столько всего в голове – местами могло получиться не так гладко, как хотелось бы.

Чемберлен отодвинулся в кресле, взял сигару, встал. Похоже, от резкого движения у него закружилась голова. Он оперся одной рукой на стол, потом направился к двери.

На лестничной площадке ждала миссис Чемберлен – в платье из какого-то мягкого материала, словно собралась на обед. Супруга была лет на десять моложе премьер-министра: добрая, без ярко выраженного характера, полногрудая и пышная, эта женщина напоминала Хью его тещу – тоже уроженку англо-ирландской глубинки, слывшую красавицей в молодые годы. Легат помедлил. Жена сказала что-то негромко премьеру, и тот, к удивлению молодого человека, взял ее за руку и поцеловал в губы.

– Энни, я сейчас не могу задерживаться. Поговорим позже.