Когда все стихло, вход в тоннель исчез. Осевшая стена отсекла от мира живых людей мрачное жилище идола с выпученными глазами.

Фонарь теперь валялся на земле, освещая грязные ботинки парня, который задумчиво водил указательным пальцем по гладко отполированному круглому камешку. Иногда юноша наклонял голову, будто прислушивался к чьему-то голосу. Губы идола не шевелились, но он говорил. Лающие и хлесткие, как удары кнута фразы произносились на древнем, давно позабытом языке. Однако слушатель все понимал. Переводчиком служил амулет, работавший подобно антенне и передающей извращенные мысли каменного мозга. Идол не обещал одарить своего слугу всеми мыслимыми и немыслимыми благами, просто требовал беспрекословного подчинения, что уже само по себе являлось наградой.

На испачканном в земле лице юноши играла безмятежная улыбка. Для него уже не существовало тайн. Понятия времени и пространства потеряли всякий смысл. Все было предельно просто и ясно. Божество древних славян именовало себя Зничем, Повелителем погребального огня.

Он был прекрасно осведомлен о том, что творится наверху. Достижения человеческой цивилизации вызывали у Знича прилив первобытной радости.

Те, кто в далекие времена именовал его Тармагурахом и укладывал на каменный алтарь визжавшие от ужаса жертвы, давно истлели и рассыпались в пыль. Зато их потомки овладели многими видами энергии, способной созидать и сокрушать. Повелитель погребального огня собирался в очередной раз выйти из темноты и прокатиться по Земле неистовым ураганом, пожиная обильный урожай жизней.

– Крошиб тармагур – р-рах!!! – рявкнуло в мозгу новоиспеченного жреца Знича.

– Крошиб тармагур-р-рах! – повторил парень таким тоном, будто произносил «Аминь».

Он поудобнее устроился на каменном сиденьи и приготовился ждать. Ждать, сколько того потребует Хозяин. Свет фонарика тускнел, пока не умер окончательно. Древнее капище погрузилось в привычную для него темноту.

По жестяной крыше замка монотонно стучал апрельский дождь. Чудом выбравшийся из подземной западни юноша, прихрамывая, брел по узкому мостику, переброшенному через замковый ров. Босая нога оставляла на деревянном настиле кровавые следы. Парень добрался до шоссе и, не обращая внимания на гудки автомобилей, перешел на противоположную сторону дороги.

Прохожие машинально опускали зонты и смотрели на субъекта в одной кроссовке и подозрительным мокрым пятном, которое расползлось вокруг ширинки потертых джинсов. На бледном лице дико поблескивали глаза сумасшедшего. Недавнее происшествие превысило запас мощности предохранителя в мозгу Дениса Мальченко. Сработала защита, которая укутала подсознание подростка в непроницаемый кокон безумия.

За сотни километров от старого замка, на пульте управления четвертым энергоблоком Чернобыльской АЭС тревожно замигала красная лампочка. Оператор, щелкнул по лампочке пальцем, но мигание не прекратилось. Пришлось снять трубку телефона, на дисплее которого высвечивалась дата. Приближалась полночь 25 апреля 1986 года.

Старушка Никитична несмотря на почтенный возраст и плохое зрение, могла бы соперничать в умении наблюдать и логически оценивать увиденное со Штирлицем.

Наверное, поэтому восьмидесятитрехлетняя Зинаида Батракова была ходячей энциклопедией городских сплетен. Причем емкостных возможностей ее цепкой до чужих тайн памяти не знал никто.

Первый и последний мужчина Никитичны, проскользнув кометой в далеком тридцать пятом оставил ей только ребенка и яркие воспоминания о ночи, проведенной в сумбурных объятиях на сухих листьях городского парка, в нескольких метрах от танцплощадки, где и завязалось роковое для Зиночки знакомство.

Уже через неделю после акта лишения провинциальной простушки девственности, питерский комсомолец-добрововолец затерялся на бескрайних просторах страны. В течение месяца Батракова получала от любимого письма, становившиеся с каждым разом короче. Она собиралась сохранить эти листки, чтобы потом доказать копошившемуся во чреве ребенку факт существования отца, но дитя умерло так и не родившись. Беременная Зина надорвалась на строительстве важнейшего на то время городского объекта – детского дома-интерната. На всю жизнь осталась синим чулком, поскольку возненавидела всех представителей рода человеческого, носивших штаны.

Никитична честно заработала свою малярно-штукатурную пенсию, и жила в маленьком домике на окраине города. Последнее обстоятельство очень расстраивало деятельную старушенцию. За новостями, которые в дальнейшем перерабатывались в сплетни, Никитичне приходилось таскаться за тридевять земель.

Ее согбенную фигурку с неизменной клюкой в руке можно было видеть в самых неожиданных местах. Старуха исчезала так же быстро, как и появлялась, оставляя за собой шлейф недомолвок и иносказаний. Все они, как правило, сводились к тому близлежащие леса заполонили косматые фашистские недобитки, правительство страны вступило в сговор с нечистой силой, а конец света наступит никак не позже будущего понедельника.

Май 1986 года был настолько богат на новости, что поверг в шок даже видавшую виды Никитичну.

– Ишь, ироды, чего натворили! – трагическим полушепотом вещала бабка седым подружкам. – Они уже за атомные станции взялись!

Обобщение «они» подразумевало всех, в ком Никитична видела потенциальную угрозу обществу: начиная от американского президента и заканчивая не идущими на плодотворный контакт соседями Олегом и Еленой Мальченко. Общение с ними ограничивалось короткими приветственными кивками. После загадочной истории, приведшей к смерти Кати Фроловой и сумасшествию соседского мальчишки, главным объектом внимания Никитичны стал дом Мальченко.

Старушка проводила у окна все дни напролет, а так как страдала бессонницей, то и большую часть ночей. К великому разочарованию Никитичны не происходило ничего. Просто в одночасье изменились Олег и Елена. Столкнувшись с бедой, они осунулись и передвигались так, словно каждый шаг давался им с большим трудом.

Иногда бабка видела Дениса, которого родители бережно усаживали на лавку перед домом. Подросток просто сидел уставившись в одну, видимую только ему точку. Его грудь равномерно вздымалась, а губы шевелились так, будто Денис шептал молитву. Потом сумасшедший покорно шел в дом вслед за родителями и все повторялось на следующий день.

Стрелки старых ходиков показывали половину одиннадцатого, когда Никитична водрузила на нос очки. С подоконника были убраны цветочные горшки, а их место заняли кружка чая и тарелка с печеньем.

Устроившись на табурете, бабка приготовилась к тому, что в этот вечер опять не увидит ничего интересного. Она сделала глоток чая. Рука Никитичны потянулась к тарелке, но замерла в воздухе. Еще секунду назад, в этом Батракова готова была поклясться всеми святыми, крыльцо дома Мальченко было абсолютно пустым, а теперь там неподвижно стоял человек одетый в черный плащ. Бабка сняла очки и протерла стекла уголком платка. Времени на эту процедуру ушло совсем ничего, но нескольких секунд хватило на то, чтобы крыльцо опять стало пустым. Или нет? Наблюдательница подалась вперед так резко, что едва не уткнулась носом в стекло. Ее многодневное усердие было наконец-таки щедро вознаграждено. Рыжий соседский пацан впервые вышел на улицу без родителей!

Никитичну распирало от любопытства, а отсутствие бинокля делало ее самым несчастным разумным существом в ближайших галактиках. Бабуля видела прямоугольный предмет, который держал в руке Денис, но никак не могла взять в толк, чем он может быть.

Юноша долго стоял у калитки, а затем крадучись двинулся к ближайшему углу дома.

Теперь стало понятно, что парнишка тащит канистру. Думать, что там находится безобидная вода, мог только полный идиот. Денис плеснул из канистры на бревенчатую стену дома и двинулся к следующему углу.

Через минуту Никитична была готова выйти на улицу. Мысленно она уже редактировала свой завтрашний рассказ, главной героиней которого была сама. Она поведает всему городу историю о том, как спасла несчастных соседей от их сыночка-пиромана!