Что это было за время! Сколько лет они будут вспоминать его как самое счастливое и беззаботное!

Карьеру свою Машка и Анечка, еще раньше перебравшаяся сюда с родителями, начали с кондитерской «Вольф и Ко» – совершенно сказочного царства сладостей с какими-то фантастически нежными, воздушными, свежайшими пирожными, конфетами, пирогами с самыми невероятными начинками, только из печи, разнообразнейшими шоколадными шедеврами. Девочки сглатывали слюну, а хозяин ласково улыбался:

– Кушайте, барышни, кушайте!

И барышни, смущенно переглянувшись, начали «кушать». Кулинарная вакханалия продолжалась неделю, по истечении которой они не то чтобы в рот что-то из ассортимента взять – смотреть на все это великолепие не могли – оно превратилось в обычный производственный инструмент. Методика старого нэпмана сработала безупречно.

Подруги почувствовали себя богачками: хватало не только на жилье и еду, но и на то, чтобы щегольски приодеться и даже раз в неделю сходить в синематограф или в театр. Особенно им полюбилась оперетта, старались не пропускать ни одной премьеры, а многие арии знали наизусть.

Появились и серьезные поклонники. Машка все еще находилась во власти комплексов, любовно посеянных матушкой, – считала себя некрасивой и тщательно прикрывала волосами «уши-вареники». Она смотрелась в зеркало – катастрофа! Совсем, совсем ничего от роковой красавицы, такой, как их кумир Вера Холодная! Однако обилие ухажеров медленно, но верно делало свое дело, убеждая, что она прехорошенькая.

Кондитерская быстро надоела, и Маруся, как ее все чаще стали называть, устроилась учетчицей в контору неподалеку. За соседним столом сидел счетовод Жорж – молодой человек с напомаженными усиками и жиденькими черными волосами, разделенными прямым пробором – ну чисто приказчик! «Так, Ферри у нас уже был, теперь вот и Жорж», – мысленно сыронизировала Машка. И как в воду глядела! «Стрела Амура поразила меня в самое сердце, как только Вы вошли!» Подобные записки она теперь находила каждый день – на столе, в кармане пальто, раскрыв конторскую книгу. Часто это были открытки с ангелочками, трогательными румяными девочками, сердечками и голубками. «Змеевидной!», «Ангел мой, люблю безумно!» – отчаянно вопили подписи на них, сделанные счетоводческой рукой. Ухаживания раздражали и смешили, но в ресторан сходить Жорж ее уговорил. Заведение было весьма помпезным, плюшево-золотым. На сцене перезрелая ярко накрашенная брюнетка с трагическим взглядом надрывно пела:

– Мне нужно выйти ненадолго, – шепнула Машка, неторопливо прошествовала к дамской комнате, а уж оттуда припустила во весь дух.

Счетовод возроптал и на следующий день лишь сухо ей поклонился. А вскоре Маруся и вовсе уволилась из конторы – удалось устроиться в редакцию газеты на сортировку писем.

Леля к тому времени вышла замуж. Человек азартный и увлекающийся, страстный игрок и коллекционер живописи, блестящий и щедрый кавалер, Виталий Иванович Петров очаровал ее в два счета и увез на золотые прииски в Бодайбо, где делал стремительную карьеру. Машка осталась одна.

У них с Анечкой появилось новое увлечение – тир, причем Кузя оказалась отменным стрелком. Когда барышни отправлялись пострелять, за ними неслась ватага мальчишек, радостно вопя: «Сорок первый пошел!» Тогда на экраны только-только вышел фильм по повести Бориса Лавренева, и сравнение с героиней, ее тезкой к тому же, девушке льстило. В тире она важно натягивала лайковые перчатки, неторопливо подходила к стойке, брала винтовку, целилась… Снисходительные улыбки присутствующих мужчин сменялись непременной бурей оваций.

Журналист Лазарев, с которым они познакомились в редакции, изъяснялся не столь метафорично, как Ферри и Жорж, но атаковать начал стремительно. Он был образован, остроумен, с ним было о чем поговорить, но ничего похожего на романтическое влечение Машка не испытывала. Он же уже через неделю сделал предложение. Она отказала. И во второй раз. И в третий. Лазарев перешел к шантажу: «Если вы не выйдете за меня замуж, я брошусь под трамвай!» И тут в Марусе проснулась строптивая маман:

– Убирайтесь прочь! Замуж?! Да я вас видеть не могу! – она визжала и топала ногами, не узнавая себя. Лазарев ретировался моментально. Но у двери, надевая свою неизменную кепочку, елейно улыбнулся:

– До свидания, ангел мой, я приду завтра!

– Ненавижу! – она запустила в него туфлей, та глухо шлепнулась об уже захлопнувшуюся дверь.

Наутро по выходе из дому взгляду ее предстала чудная сцена. По двору на велосипеде раскатывал Лазарев. Из кармана его пиджака торчал крошечный изящный букет ландышей, а на плече… на плече восседал внушительных размеров кот. Причем был он спокоен как сфинкс.

– Доброе утро, Марусенька!

Она промолчала, изо всех сил сдерживая улыбку и пытаясь сохранить строго-неприступное выражение лица.

– Абзац, поздоровайся с девушкой! – и хозяин протянул коту букетик. Тот осторожно взял зубами цветы, мягко спрыгнул на землю, подошел к Марусе, положил ландыши к ее ногам и коротко мявкнул. Она не выдержала и расхохоталась.

– Спасибо, Абзац! И кто тебе дал такое странное имя?

– Хозяин-журналист. Чего от него еще ждать? – Лазарев развел руками.

– Вы уверены, что занимаетесь своим делом? Вам бы в дрессировщики!

– Талантливый человек и совмещать может, – скромно ответил укротитель.

Несложно представить, какими упорством, терпением и целеустремленностью должен обладать человек, способный так выдрессировать кота – одно из самых свободолюбивых животных. И неприступная избранница в конце концов сдалась.

Можно ли назвать счастливым брак, в котором один довольствуется радостью обладания любимой женщиной, другая относится к нему то ли как неизбежному злу, то ли как к союзу единомышленников? Так или иначе, альянс этот просуществовал несколько лет и имел несомненные плюсы. Прежде всего, Лаза-рев настоял на том, чтобы жена начала писать хотя бы небольшие заметки, помогал, редактировал. Он ввел ее в круг интереснейших людей – молодых, ярких, творческих. И со всем этим можно было бы прекрасно жить, но ночи… Их она ждала с ужасом, заранее просчитывая возможности избежать постылой близости. И все думала, думала, когда же оно стерпится-слюбится…

Через два года супруга перевели в самарскую газету, и молодые уехали из Сибири.

Это было чудесное время – интересное, яркое, насыщенное событиями. Пара быстро обросла новыми знакомыми и приятелями, в основном коллегами-журналистами и их семьями, с которыми часто проводила выходные. После нехитрого угощения играли в буриме, фанты, читали стихи, устраивали поэтические дуэли и импровизированные мини-спектакли. Полноправным участником всех журфиксов был и привезенный из Иркутска Абзац. Если приемный день был в другом доме, он прибывал в гости традиционно – на хозяйском плече. Полосатого аристократа в самарском обществе уже знали, любили, уважали и даже предоставляли место за общим столом: ему ставили отдельный стул, на стул – маленькую скамеечку, выделяли персональную тарелку и отрезали кусочек пирога, который почетный гость очень аккуратно и деликатно съедал. Потом начиналась развлекательная программа, и гвоздем ее, конечно же, был удивительный кот, демонстрировавший чудеса ловкости и сообразительности. Хозяин командовал: «Абзац, умри!» – кот театрально падал на спину, вытягивал задние лапы, передние складывал на груди, закрывал глаза и замирал. Так проходило несколько минут. Публика, затаив дыхание, наблюдала. Затем «покойный» открывал один глаз и вопросительно скашивал его на Лазарева. Тот едва заметно кивал, и усопший благополучно воскресал. Позабывшие об интеллектуальных развлечениях гости восторженно приветствовали звезду.