– Чего? – Спрашивает Аким.

– Ничего. – Тоном, который говорит о многом, отвечала жена.

– Я налима поймал.

– Видала. – Сказала это небрежно, мол, это меня сейчас мало волнует.

– Ну и чего? – Не понимал её тона Саблин.

– Дежурный приходил, – говорит Настя, – сказал, что сбор в шесть часов в чайной.

Аким наконец скинул костюм химзащиты, сел на стул. Дома было хорошо, прохладно, не больше двадцати семи градусов. А на улице температура уже к сорока подбиралась.

Он молчит.

– Пойдёшь? – Не отставала жена.

– Вот дура, баба, ну как же я не пойду, если дежурный на сбор звал.

– Так, может, ты захворал. – Говорит Настя едко.

– Так не хвораю я, – говорит Саблин, встает, идёт на кухню, там, в дверях, приходится толкаться с женой, она дорогу не уступает. – Может, пообедать дашь?

– Катя звонила, – продолжает Настя, а сама и не думает кормить мужа, – говорит, Пшёнку и Берича бегемот опрокинул.

– С рыбарями такое случается, – нейтрально отвечает Аким, сам за стол садится.

– Так ты уже, наверное, в рейд намылился? – Не унимается жена.

– Никуда я не намылился, – всё ещё спокойно говорит Саблин, – кого в рейд слать – общество решает.

– Намылился, значит, – уже уверенно говорит жена, стала совсем рядом, с каждой секундой всё злее. – С призыва пришёл три месяца назад, не навоевался, что ли? Не настрелялся? Дети отца почти не видят, то на войне, то в болоте, то на войне, то в болоте этом проклятущем. Сами растут. А он чуть передохнул и опять воевать.

– Да то не война, – морщится Аким, – чего ты орёшь как оглашенная, взорвём его, и вернусь через четыре дня.

– Никуда не поедешь, дома сиди, мне без мужа надоело жить, – кипятился Настя. – Пусть другие бегемотов ловят. Авось, охотников будет. А ты при мне посиди. Дом поправь, сколько уже прошу тебя батареи подшлифовать на крыше. Их мой – не мой – они уже и половину напряжения не дают. Всю поверхность посекло пылью.

Стала ставить еду на стол.

– Подшлифую, – обещает Аким, – а ты чего Юрку не можешь заставить? Пусть после школы залезет да сделает. Там ума-то много не нужно.

– А я хочу, чтобы ты сделал, есть у меня мужик в доме?

Каша из тыквы, два яйца в ней, два куска сала, долька лука – деликатес. Два куска кукурузного хлеба. Квас, большая кружка.

Аким взял ложку, но прежде, чем начал есть, сказал:

– Ты ж сама видела, кукурузе воды не хватает, все фильтры амёба кислотой разъела. Новые нужны. В рейд пойду – так, может, платины хоть чуть-чуть дадут, хорошие фильтры поставим, с платиновым напылением они тебе пол моря на поле прокачают. Платина амёбы не боится. Кукуруза будет два метра. А может, и свинца дадут, ещё бы один аккумулятор не помешал бы.

– Дома сиди, – бесится жена, – хватит, ещё девять месяцев и опять в призыв уйдёшь, надоело уже.

Сама аж пятнами пошла красными.

Саблин хотел ответить что-то, да не успел.

– Папа, а ты что, опять на войну уходишь?

На пороге кухни стояла Наталка.

Они оба замолчали, и Аким поманил дочку рукой. Дочке было пять лет. Удивительно умная росла. Уже и читать умела. В сад к другим детям её не пускали. Так старшие братья и сестра научили, сама просила их. Она пришла к нему, он взял её и посадил на колено:

– Кашу будешь?

– Нет пап, не хочу. Я же ела уже. Ты опять на войну уходишь?

Она даже дома не снимала медицинскую маску. Ей нельзя было. Если взрослый мог поймать пыльцу, красный грибок, хоть и тяжело, но переболеть им, пересилить его антибиотиками, просидев на таблетках полгода. То у детей всё было куда хуже.

Грибок заселял носоглотку, бронхи, все лёгкие и разрастался в них, пока хозяин мог дышать. Антибиотики у детей только приостанавливали его продвижение. Врач месяц назад сказал, что правое лёгкое через год ребёнку придётся менять. А ещё через год и левое. Наталка не могла ходить в детсад, пила каждый день таблетки, не выходила на улицу и не снимала с лица мед-маски. Не дай Бог простуда или вирус.

– Да нет, не на войну. – Говорит отец, берёт с тарелки лук, – А лук, лук будешь? Он вкусный.

– Он не вкусный, – отвечает дочь и машет головой, – он горький. А куда ты уходишь?

– Да несёт, доченька, чёрт твоего папку куда-то. Дома ему с нами не сидится. – Уже беззлобно говорит Настя.

– А куда ты, пап?

– Бегемота ловить, если, конечно, выберут меня его ловить.

– А зачем его ловить? Есть его будем? – Не отстаёт Наталка.

– Да нет, – Аким засмеялся, – есть нельзя, он вонючий и склизкий.

– Как налим?

– Ещё хуже, серый, и по всему телу такие крылышки, по бокам.

– А зачем же его ловить тогда, раз есть его нельзя, или опять свинок кормить?

– Думаю, и свиньи его есть не будут, понимаешь, он же огромный…

– Как наш дом?

– Да нет, ну вот как три мои лодки длинной будет и свирепый. Он себе место выбирает на дне глубокое. И там как растолстеет, начинает делиться.

– С кем? – Спрашивает девочка, глаза её широко раскрыты, слушает внимательно, видно, её очень заинтересовал бегемот.

– Да ни с кем, делится на две части, из одного большого два маленьких получается, он так размножается. А пред тем, как делиться начать, он территорию чистит, всех сомов поубивает, поест всех налимов, всех медуз. Всё, что не мелкое, всё убьёт, вот даже и лодку с рыбаками, и то перевернёт если увидит.

– Какой он сердитый. – Девочка была удивлена.

– Да не то слово, в общем, его нужно найти и убить, а не то их через месяц двое будет. Вдвоём будут наши лодки переворачивать.

– Папа, а он тебя не убьёт? – С опаской спрашивает девочка.

– Да нет, не убьёт, – Саблин смеётся.

– Ты ж говорил, он большой.

– А я умный, и я не один поеду, а с братами-казаками.

– С пластунами, – радуется Наталка.

– С пластунами, – кивает Аким.

– И взрывчатку возьмёте? – Она так смешно выговаривает слово «взрывчатка», что Аким смеётся:

– А как же, куда же пластунам да без взрывчатки.

– А вы его взрывать будете?

– Всё, – Настя берет Наталку, отрывает от отца, – иди, поиграй, дай батьке поесть.

– Ну, ма-а… – Захныкала девочка, ей интересно отцом.

– Иди, говорю. Ты встала, покушала, а он с болота пришёл голодный. Всё утро рыбу ловил, иди, погляди, какого налима поймал.

– Ну, ма-а-а…

– Иди, иди. Нарисуй папке бегемота.

Кажется, эта идея девочке понравилась, она чуть подумала и ушла.

Когда поел, стал одеваться рабочее.

– Ты куда? – Настя уже не злится. – Пошёл бы поспал, встал-то в три, поди.

– Пойду, насосы погляжу. – Говорит Саблин, натягивая сапоги. – Потом посплю.

Накинул пыльник и вышел из дома. Как только вакуумная дверь хлопнула за ним, так он словно нырнул в зной. Ещё двенадцати не было, а уже под сорок. Он прошёл вдоль межи, поглядывая на соседскую кукурузу. У Матвея, соседа, кукуруза была получше, чем у него. Не мудрено, Матвей добрый хозяин, он её и от зноя прячет и поливает лучше, и удобряет, и пропалывать у него её есть кому.

Позавидовал малость, пошёл дальше.

На своём участке, он нашёл сою старшую дочь и старшего сына.

Юрка и Антонина пололи. До жара, до школы время было.

– Здорова, бать, – сказал почти взрослый Юрка, увидав его.

Респиратор на шее болтается.

– Чего без респиратора? – Сразу недружелюбно спросил Аким.

– Так ветра нет, нет и пыльцы, а в нём дышать нечем. – Объясняет сын.

Он прав, но всё равно Саблин даже думать не хочет, что кто-то ещё из его детей может подхватить грибок.

Антонина сразу надела респиратор. Он её обнял:

– Ну как, много колючки с барханов нанесло?

– Много, папа, – говорит старшая дочь. – Но тыкву всю пропололи, тыква хорошая будет, если воды будет вдоволь.

– Идите домой, – говорит отец, – в школу пора уже.

Детям повторять не нужно, быстрее бы с жары уйти, тяпки на плечо, и пошли к дому.