– Пожалуйста, говорите по-русски, – вмешался в наш диалог Владимир. Кажется, он не знал английского и сейчас заметно напрягся. – Господин Симонов, вынужден напомнить вам, что вы второй раз отступаете от регламента, и на этом наша встреча может закончиться.

– Простите, – журналист взмахнул рукой, словно отгонял назойливую муху. – Очень приятно беседовать с Микой, а я так давно не был в Лондоне, что не удержался. Так захотелось поговорить на языке великого Шекспира… А что вы думаете о покушениях на вас? – спросил он вдруг тоже по-английски, но с такой интонацией, словно цитировал как минимум сонет.

Я вздрогнула. Слова пробивались в мозг будто через толстый слой ваты.

Покушения? О чем это он?

Я бы спросила, но тут заметила отца. Он стоял в дверях, и лицо у него было мертвенно-белым.

– Вон! – проговорил он негромко, но отчетливо. – Откуда взялся этот проходимец? Это не тот журналист, которого мы ждали.

– Простите, – наш странный гость встал и поднял руки вверх, словно сдавался. – Алексей Ветров, независимый корреспондент, позвольте отрекомендоваться. Мой коллега Петр Симонов, который должен был взять интервью, внезапно заболел. Желудочные колики. Ну, с кем не бывает. Наверное, даже у миллиардеров бывают желудочные колики… Что, не бывает? Завидую.

Брови отца сошлись в линию, и я поняла, что он просто вне себя от ярости.

Владимир, очнувшись, схватил журналиста за плечо и потащил к выходу. Самозванец и не сопротивлялся, только в дверях оглянулся и посмотрел на меня как-то очень многозначительно.

– Алексей Ветров, – повторил зачем-то он. – Приношу вам, барышня, извинения за действия… Ой! – он дернулся от тычка сопровождающего. – А уж это классифицируется как…

– Уберите этого шута! Немедленно! – рявкнул отец, и Владимир, наконец, справившись с незваным гостем, вытолкнул его из комнаты.

А я осталась на месте, точно замороженная. Странный вопрос и последовавшая за ним отвратительная сцена абсолютно выбили меня из колеи.

– Мика, девочка моя, – отец подсел ко мне и мимоходом коснулся волос, словно погладил, – я очень огорчен, что тебе пришлось пережить такой неприятный момент. Видишь ли, этот ушлый бумагомаратель проник сюда обманом. К сожалению, чем выше положение, тем больше привлекаешь внимание всякой… шушеры, – явно смягчил он в последний момент характеристику.

Слышал ли отец вопрос про покушение? Понял ли? Не с этим ли связан его гнев? Спросить – страшно. Лучше уж потом. Вдруг та авария и вправду результат покушения, а отец не хочет меня расстраивать. Мозги ведь еще не пришли в норму. Вот и голова болит все время после выписки – настораживающий признак.

– Ничего страшного, – поспешила заверить я. – Он мне даже понравился… – и, глядя на напряженное лицо отца, поспешила перевести разговор на другое: – А скажи, Анна намекала, что я любила неформальную одежду. Я делала что-то плохое?

– Нет, что ты, – он покачал головой. – Это нормально, если молодежь носит рваные джинсы, делает пирсинг и татуировки и любит рок-концерты.

– Но у меня нет пирсинга и татуировок, – напомнила я.

– Вот видишь, какая ты молодец! – отец засмеялся. – Ну пойдем, тебе нужно отдохнуть после этого недоразумения.

Он явно избегал разговора о моем прошлом. Видимо, там все-таки было нечто неприятное.

В этот момент мне показалось, будто затылка коснулось ледяное дуновение ветра, между лопатками пробежала дрожь, а от медальона, спрятанного на груди, прошла горячая волна.

Что-то плохое. Что-то очень плохое было совсем рядом…

Красноярск, сентябрь, 1913 год

Проводив племянницу, Павел Силантьевич отправился прямиком в контору, где поверенный брата снова засел за бумаги, беспрестанно приставая с очередными вопросами. К обеду у Ваганова уже раскалывалась голова.

Как же это все неуместно, просто и не описать! Только недавно брата похоронили, а уже понаехали, вороны. Все теперь перекопают. Ну, дали бы ему хоть полгода времени, чтобы спокойно все в порядок привести. А теперь…

Оставив поверенного в конторе, он сел в пролетку и направился домой.

Семья уже отобедала, но жена велела накрыть для мужа поздний обед и сама села за стол напротив, подперев руками голову.

– Уехала? – спросила она, дождавшись, пока Павел Силантьевич, морщась, выхлебает свои щи и вытрет седые усы белоснежной крахмальной салфеткой.

– Уехала, – подтвердил он. – А эти все копают. Вцепились, как псы поганые в кусок мяса. Тьфу!

– И что? – жена замерла. В черном платье под горло она была похожа на готовую к прыжку пантеру, изображение которой имелось в книжке с экзотическими животными, подаренной как-то братом.

– А ничего, – Павел Силантьевич принялся разрезать мясо на множество мелких кусочков, каждый из которых нарезал еще мельче. – Всякое бывает. Слышал я, что эти железные дороги ого-го как небезопасны. Мало ли что с путником произойти может. Тогда и по-другому расклад уже повернется. Если с Лизочкой что случится.

– Может случиться? – жена по-прежнему была напряжена.

– Может, еще как может, – подтвердил Павел Силантьевич, отправляя кусочек в рот и тщательно пережевывая почти не ощутимые на зубах волокна мяса. – Всякие неприятности в дороге бывают. Поезда эти – тьфу!.. Будем молиться за сиротиночку нашу.

– Будем молиться, – мрачно подтвердила жена.

Они прекрасно друг друга поняли, поэтому дальнейший обед проходил в строгом молчании, словно покойница уже лежала в церкви, готовая для отпевания.

– Ну все, – сказал добрый доктор, – хватит сидеть взаперти. Тебе нужны новые впечатления. Это вернет социальные связи и поможет адаптироваться в обществе, что благотворно скажется и на наших проблемах.

На мой взгляд, проблемы были целиком мои, а никак не румяного доктора, но спорить с ним я, конечно, не стала, тем более что сидеть в прекрасном, но все-таки обособленном особняке мне надоело. Хотя что там этот странный Ветров говорил про покушения? Может, бредил?

Поздно вечером, когда мы увиделись с отцом, он уже знал о планах доктора и не выказывал ни малейших опасений, очевидно, не стоило быть параноиком и мне.

– Завтра поедете с Леной, купите все, что тебе нужно, – сказал отец. – Послезавтра, в четверг, посетим небольшой корпоратив. Посмотришь, что за люди на нас работают. Будь приветлива, но не откровенничай – я не поощряю разговоры о моей семье. Понятно?

Я кивнула. Нужно быть дебилом, чтобы не понять.

– А можно я поеду без Лены? – робко спросила я.

Конечно, Лена была гораздо лучше Анны, но все же отношения с горничной у меня, прямо скажем, не сложилось. Она шарахалась от меня так, словно подозревала сразу во всех смертных грехах.

– Нельзя, – отрезал отец, но тут же опомнился и смягчил тон: – Мика, детка, ну пойми, что мы беспокоимся о тебе, рано выезжать куда-то одной. К тому же Лена работает у нас уже четыре года и хорошо знает, что именно тебе нужно купить.

«Что-нибудь столь же унылое, как то, что надела на меня Анна», – подумала я. Но что делать: оставалось только смириться.

На следующее утро горничная уже ждала меня. На ее лице застыло ощущение собственной значимости и привилегированности. Казалось, что не она сопровождает меня, а, напротив, я сопровождаю ее, особу если не королевских, то весьма голубых кровей.

Мы сели в машину, которую вел мрачный Владимир. Кажется, ему здорово влетело.

– А как получилось, что к нам пробрался не тот журналист? – поинтересовалась я весьма светским тоном, когда автомобиль выехал за ворота.

Около минуты Владимир молчал, и я думала уже, что вообще не получу ответа, когда он все же разомкнул уста.

– Он предъявил чужой пропуск, – буркнул шофер слеш охранник, уставившись на пустую дорогу. – Вячеслав Александрович уже передал дело юристам. Мало этому… гов… гммм… этому… Ветрову не покажется.