– Вот гад,– прокомментировал коротко шутку бодигардовскую Егор Иванович.– Через два часа здесь такое начнется, сматываться надо. Тебе руки, ноги поотрывают и мне заодно. Валить нужно и придумать что нибудь. Ружье не факт, что успеем привести в боеготовность, брось ты эту железяку ржавую на хрен.

– Фиг вот тебе,– упрямо набычился Эдуард Александрович.– Вон как этот шкаф только от одного вида ружья напрягся. Берем масло машинное и айда на чердак, чистить антиквариат. Успеем, не успеем, приведем не приведем, а если через два часа Костика дома не будет, я эту Жабу прикладом забью, как твой батя белку в глаз,– Эдуард Александрович решительно повернулся к входу в родную хрущебу и через минуту вернулся из нее с флаконом машинного масла и простыней. А еще через пять минут мужчины уже сидели на чердаке, подперев входную дверь обрезком трубы водопроводной и, пытались реанимировать двустволку. Клацать курки начали минут через десять, отмокнув в масле, а переломился "антиквариат" пополам еще через десять минут.

– Ура,– прошипел сквозь стиснутые зубы, взмокший от напряжения Эдуард Александрович и заглянул в стволы, направив их на слуховое, чердачное окно. Свет не просматривался и, озадаченно почесав затылок, Эдуард Александрович сунул в один из них кусок проволоки, приспособив его заместо шомпола. Проволока ткнулась, во что-то, проскребясь до середины ствола и изогнулась дугой.

– Забито чем-то,– пробормотал Эдуард, ковыряя остервенело препятствие.– Гнется зараза. Нужно прут жесткий и молоток, чтобы хряпнуть. Сбегай на помойку, поищи. Молоток у меня есть. Я за молотком, ты за штырем. Разбежались. Время не ждет. Давай.

– Какой штырь, какой молоток? Выкинь ты уже эту рухлядь к чертовой матери. Это, наверное, мать специально туда что-нибудь забила двадцать лет назад, чтобы батя на охоту водку пить не ездил.

– Ну и что она туда могла набить? Не свинцом же законопатила? Беги, не отлынивай,– Эдуард Александрович, на правах стороны самой потерпевшей, принял на себя роль неформального лидера и Егор Иванович, ворча и плюясь, поплелся с чердака на помойку. Там ему повезло, сразу натолкнуться на целые залежи металлолома и арматурина витая, в палец толщиной, метровой длины, прямо сама ткнулась, в протянутую к куче руку. Осталось только выдернуть ее и вернуться обратно.

Хорошие помойки в России – большие.

Вернувшись на чердак Егор Иванович протянул арматурину Эдуарду Александровичу и присел перекурить на трубы Ц.О, молча наблюдая как сосед сует арматурину в ствол и пытается пробить кляп ударами молотка. Кляп, сочиненный неизвестно пока из чего, удары выдерживал достойно, а вот арматурина лязгала и дребезжала недовольно. Эдуард Александрович, шепотом матерясь, попробовал измерить размер кляпа, сунув арматурину с обеих сторон по очереди, отмечая на ней ногтем глубину и, удивленно свистнул:

– Сантиметров десять забито. Ну, Инесса Поликарповна. Чего же она туда насовала. Неужто и, правда свинец? Тогда дохлый номер, хрен пробьешь. Остается только одно – пилить ножовкой. Ты как, Егор? Не против, если мы из этой берданки обрез сделаем?

– Мне до лампочки, делай что хочешь,– отмахнулся от него Егор Иванович, выпуская из ноздрей клубы дыма.

– Тогда я за инструментом,– Эдуард Александрович выскочил за чердачную дверь и через пять минут появился с ножовкой и напильником в руках.– Эх, сейчас посмотрим, что за хрень туда засунули,– закрепив ружье прикладом между трубами и зафиксировав его поудобнее, Эдуард Александрович поплевал на ладони и принялся пилить стволы сразу за кляпом. Сталь оружейники тульские применили хорошую – оружейную и дело двигалось медленно, так что Егор Иванович успел дважды сменить устающего соседа, пока наконец-то стволы удалось перепилить. Обломив их нетерпеливо на последних миллиметрах.

– Ну, и чего там?– сунул нос в свежеспиленный ствол Егор Иванович и разочарованно сплюнул.– Тьфу ты,– кляп оказался из куска деревяшки обмотанной тряпкой, предположительно бинтом, почерневшим от времени.

– Зато обрез получился просто красавец,– не разделил его пессимизма Эдуард Александрович и проворно укоротил приклад, превратив его в пистолетную рукоять. Затем он, весело насвистывая, обработал напильником торцы стволов и, прочистив их тряпкой, зарядил патронами. Клацнули стволы, вставая на место и, Эдуард Александрович задумчиво оглядев чердак, изрек:

– Опробовать бы надо. Пристреляться. Вдруг патроны в негодность пришли за двадцать-то лет.

– Ну, не здесь же. За город нужно съездить, в лес. Там и палить,– высказал здравое предложение Егор Иванович.

– Поехали,– идея смотаться на природу, Эдуарду Александровичу явно пришлась по душе.– Я сейчас за футляром от гитары смотаюсь. Все равно бестолку пылится на шкафу. Пусть думают все, что мы музыканты. Я в каком-то фильме видел, как один киллер оружие свое таскал в таком. Очень удобно. Бандерой киллера звали. Не смотрел?

– Антонио Бандерас. Смотрел,– кивнул Егор Иванович.– Пошли, Бандера, пока парни Морозихи не заявились, что-то долго они чешутся. Даже странно. Уж не случилось ли чего с Жабой? Может, подавилась чем-нибудь? Вот было бы обидно. Столько усилий потратили. У меня все ладони в мозолях от ножовки.

– Чистоплюй и белоручка ты, Егор, потому что. Разбаловали тебя женщины. Ничего ведь дома не делаешь. Прибить там чего или прикрутить, вечно меня твои клушки просят. "У нашего Егора руки из задницы растут",– говорят.

– Сами они из задницы,– обиделся на супругу и мать Егор Иванович.– Я работник умственного труда и день у меня всегда, по этому, не нормированный. У вас – работяг, все проще – отбарабанил свое время, вышел за проходную и переключился на личную жизнь мгновенно, а мы ИТР-ы и рады бы, да не можем. Я иногда даже во сне работаю. Сплю, а мозг очередную проблему технологическую решает. Просыпаюсь – готово. Прыгаю за стол и черчу, записываю.

– Ты прямо Менделеев, Егор. Ему тоже во сне всякая хрень снилась. Рецепт водки, говорят, тоже во сне увидел, но он в отличие от тебя, говорят, рукастый был мужик – чемоданы делал дорожные. Говорят, большим спросом пользовались.

– "Говорят, говорят",– передразнил раздраженно соседа Егор Иванович.– Говорят, что в Москве кур доят. Слышал, Эдька, ты звон, да не понял где он. Дмитрий Иванович не рецепт водки во сне увидел, а таблицу свою химическую, периодическую. А на счет чемоданов явная сплетня.

– Ну и ладно, хрен с ними с чемоданами,– не стал спорить с соседом Эдуард Александрович.

Друзья-соседи, обмениваясь ироничными замечаниями и легкими колкостями, покинули чердак и уже через четверть часа благополучно следовали на рейсовом муниципальном автобусе к окраине городка. Эдуард Александрович держал бережно на коленях футляр от гитары, слегка потертый в некоторых местах, но еще вполне прилично выглядящий, не хуже чем у Антонио Бандераса в кинобоевике. Вот только, в отличие от киношного, этот не был набит стреляющим железом, а разместил в своей утробе всего лишь обрез двуствольного, охотничьего, гладкоствольного ружьеца. Время, установленное ультиматумом – два часа заканчивались. Эдуард Александрович взглянул на часы наручные и, постучав пальцем по циферблату, повернул его в сторону Егора Ивановича:

– Может, отпустит Жаба сына все же? Испугалась, может быть,– с надеждой в голосе выдал он фантастическую версию.

– Ага. Испугалась ружья, в штаны наложила и приказала выдать твоему Костику бочку варенья и ящик печенья. А тебе индульгенцию,– проворчал, ерничая Егор Иванович.

– Чего мне?– переспросил Эдуард Александрович.

– Прощение тебе за все твои грехи прошлые, настоящие и будущие. За то, что ты ее убить пообещал.

– Прикалываешься? Ну, ну,– нахмурился Эдуард Александрович.– Зря ты это. Я, если что обещаю сделать, то обязательно делаю, как скажу. Принцип у меня такой жизненный.

– Кредо,– скривился уныло Егор Иванович.

– Сам ты "кредо", а у меня принцип. "Дал слово – сдержи и поэтому никому ничего не обещай, чтобы не обгадиться". Обязательно пристрелю эту сволочь жирную, если патроны окажутся в порядке.