– Спасибо, Зиночка Соломоновна. Добрая душа у тебя,– расстрогалась ответно мама Костика.

– Пусть приходит твой-то раздолбай. Ужо найду, чем его занять безрукого. Но не обессудь, пахать он у меня станет с утра до ночи. Рынок, милая. Тут только не зевай. Конкуренты не спят и всячески гадют. Грузчиком возьму пока. Ну а коль не опорфунится, то через годок другой в охранники переведу. Не горюй, Лидунька, заживете вы теперь как у Бога в запазухе. У меня знаешь сколько грузчики получают? Ого-го. Все почитай уже на авто ездят. Не на мерседесах понятно, но жигули все себе прикупили ироды. Воруют должно быть подлецы при разгрузке, перегрузке, только поймать никого не могу пока. Твой-то как? Не вороватый?

– Что ты, что ты, Зиночка Соломоновна,– замахала руками мама Костика.– Да он сроду чужого не возьмет. Честный он у меня.

– Вот то-то и оно. Поэтому и живете плохо вы, подруга. Что вот за обдергайка на тебе? На помойке что ли подобрала? Ты скажи своему вахлаку, что ежели он мне выследит воров грузчиков и с поличным поймает, то я ему за каждый факт по сто баксов премию буду выдавать. Всего-то у меня их ворюг десяток, так что целую тысячу может получить, коль всех изобличит. Иди уж, мне работать надо. Завтра с утра пусть подходит к бригадиру. Скажет пусть, что Я велела. К 7.00 чтобы как штык. Иначе поссоримся вмиг и кишки на шею,– Снежная Королева царственно махнула лопатообразной дланью и мама Костика вымелась поспешно из ее кабинета, пунцовая и взволнованная. Очень ей обидными слова показались подружки, что пуховичок на ней с помойки будто бы.

Папа Костика, уже убедившийся, что мама всегда права, спорить с ней не стал и на следующий день вышел на работу к 7.00. Даже раньше заявился минут на десять. Бригадиру представился и был без лишних формальностей зачислен в дружную бригаду грузчиков.

– Сколько тебе Королева посулила, если стучать станешь?– спросил его бугор, положив на плечо увесистый кулачище и взглянув в глаза так пристально, что язык у Эдуарда Александровича сам собой тут же выдал:

– По сто долларов за факт хищения обещала супруге.

– Растем в цене, товарищи,– ухмыльнулся бугор и поднес к носу новичка все тот же увесистый кулак.

– Оно, конечно, каждый своим умом жить должен, но ежели что, то на эти баксы стукача и похоронят. Имей в виду, Эдик.

– Да что вы, мужики? Да я сроду стукачом не был. Сыном клянусь,– Эдик как завороженный уставился на бригадирский кулак, мысленно сравнивая его со своим и приходя к выводу, что ему вообще-то все равно из каких средств будут оплачиваться его похороны.

– Молодца,– бригадир в голосе слегка суровости убавил и в завершение воспитательной беседы, дружески хлопнул новенького по плечу.– Живи пока тогда, Эдик, и магарыч с тебя как положено, сегодня после работы. На работе, сам понимаешь, сухой закон.

– Понял,– вздохнул с облегчением папа Костика и весь день крутился, как белка в колесе на погрузо-разгрузочных работах, так что к концу рабочего дня еле ноги волочил.

В конце рабочего дня, уже переодетый в цивильное, проставившись коллегам и слегка навеселе, он на выходе из супермаркета столкнулся с работодательницей царственной, устроившей прощальный обход заведения и распекавшей одного из охранников за халатное отношение к своим обязанностям. Прижав провинившегося к стене она читала ему нравоучение, перечисляя его в основном обязанности и проходящего мимо Эдуарда Александровича скорее всего и не заметила бы, но он, заинтригованный содержанием ее монолога, сам притормозил и развесив уши, остановился в пяти метрах за спиной у Королевы, полагая, что ничего такого особенного не нарушает, вникая в содержание.

– Смотри, Федя, я ведь могу и по-плохому, коль слов не понимаешь. Обижусь и ноги выдерну,– закончила Королева и, живо развернув свои пуды, буквально уперлась в папу Костика, стоящего с открытым ртом ротозея.

– Че стоим, че надоть?– спросила его вежливо Королева с сермяжной простотой.– Че рот раззявил? Проходи себе мимо,– Зинаида Соломоновна уже было потеряла интерес к стоящему и слушающему ротозею, но тут Эдуард Александрович маху дал, вызывая огонь на себя и запоминаясь начальству на всю оставшуюся трудовую жизнь.

– Я ваш новый сотрудник, Зинаида Соломоновна. Иванов моя фамилия. Я муж Лидии Ивановой. Подружки вашей лучшей. Эдуард Александрович меня зовут,– представился папа Костика.

– Эвона как!– всплеснула руками Королева Снежная.– Эдик значит? Хорош гусь! Что же ты, гусь лапчатый, супругу свою ровно бомжиху какую одеваешь? Бросит она тебя, поросенка и правильно сделает. И то сказать. Погляди-ка на себя, морда ты кривоносая, на мужика-то не похож. А Лидусик у нас в классе первой красавицей после меня слыла. Да что в классе – в школе. А ты?! Несуразное ты нечто. Уйди с глаз моих, пока ноги не выдернула и не обиделась опосля. Много ли воров среди коллег выявил за сегодня?– тут же и остановила она, рванувшего было прочь Эдика. Причем спросила так громко, что весь супермаркет притих, в ожидании ответа.

– Нет, Зинаида Соломоновна, никого не выявил,– пробормотал, сконфузившись новоиспеченный сексот и по совместительству грузчик.

– Плохо!– поставила ему оценку тут же Снежная Королева.– Передай Лидусику, что недовольна я тобой. Смотри, поссоримся. Чтобы к концу недели выявил всех ворюг, иначе заместо премии в сто баксов, штраф взыщу в той же сумме,– поставила точку в разговоре Королева и тут Эдик взбунтовался.

Всю жизнь проработавший на заводе, он всегда гордился тем, что является представителем рабочего класса – пролетариата, которому, как известно, кроме цепей терять нечего, и классовая неприязнь, накопившаяся в пролетарском сердце за последние годы, ознаменовавшиеся реставрацией капитализма в родном отечестве, выплеснулась вся и сразу безрассудно, слов не выбирая:

– Да пошла ты, жаба вонючая, со своей премией и своей работой в задницу – пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи,– выдал одним махом Пролетарий, присовокупив к более-менее литературным словесам несколько совсем нецензурных.

– Ах, ты погань, обмылок, козел безрогий, скотина неблагодарная,– взвыла радостной сиреной Снежная Королева. Давненько ей уже вот так откровенно не возражали, да еще и матом.– Если бы я не заняла год назад вам баксы, то сдох бы ты со всем семейством с голоду под забором, прощелыга, пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи,– русским разговорным Королева владела не хуже Эдика и выдала в завершение такую тираду, что даже охранник, рядом с ней стоящий, зарумянился.

– Сама скотина!– заорал, впавший в неистовство папа Костика.– Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи!!!

– Взять его, парни!!!– совсем развеселилась Королева.– Ноги из задницы выдернуть. По штукарю баксов за ногу плачу!– огласила она расценок сдельно-аккордной работы охране и парни в количестве трех голов, бросились к взбунтовавшемуся /уже явно экс-грузчику/, спеша выполнить поступившее распоряжение, пока работодательница не передумала или расценки не пересмотрела.

Ноги Эдуарду Александровичу стало жаль, тем более оцененные в сумму столь солидную и он предпочел ретироваться за входную, стеклянную дверь. Бегал, кстати, папа Костика, как оказалось, очень быстро и охранникам догнать его не удалось, чтобы получить деньги халявные. Ногам видимо тоже не хотелось покидать свои привычные места, и несли они своего хозяина по городу со спринтерской скоростью.

Проживали Ивановы от супермаркета всего в десяти остановках трамвайных, так что через пять минут он уже и в прихожую родную ввалился, слегка запыхавшийся. Всех переполошил. А когда рассказал причину, по которой он так поспешно покинул новое место работы, то мама буквально белугой завыла:

– И-и-и-и-и-род,– выла мама, размазывая помаду и тушь китайским передником.– Жи-и-и-ить ка-а-а-а-к теперь? При-и-и-и-и-и-и-дут, но-о-о-ги вырву-у-у-у-т. Ты о на-а-а-с поду-у-умал?-

и как в воду глядела. В двери уже кто-то ломился, звонясь и тарабанясь.

– Это ребята Зинаидины. Прыгай в окно,– скомандовала мама папе.

– Шестой этаж, Лидуся,– напомнил ей папа.