Вестимо, и граф Потемкин пребывал в наисчастливейшем состоянии. Наконец, он обрел все, чего его душа желала. Или почти все. Самое главное, он сумел взять в свои руки бразды правления государством наравне с императрицей. Самые невероятные свои амбиции он вполне удовлетворил. Он, доподлинно, не токмо фаворит самой всесильной императрицы! Отнюдь! Он теперь член Государственного Совета, вице-президент Военной Коллегии в ранге генерала. Он возведен в графское достоинство. Екатерина наградила его всеми российскими орденами. Благодаря ее заботам он так же получил «Черного Орла» от Пруссии, «Белого Орла» от Польши, «Святого Серафима» из Швеции, «Белого слона» из Дании. Екатерина такожде не замедлила отправить запрос Римскому императору о титуле князя Священно Римской империи для своего любимца. Очень ей хочется, чтоб его называли «Его светлостью», «Светлейшим», поелику он достоин сего звание более других! Впрочем, она так его называет и без разрешения императора Римской империи. Кроме сего светлого титула, она называет его «своим милым сердечком, своим золотым фазаном, милым голубчиком» и, по ее словам, любит больше, нежели себя.

Потемкин, много лет страстно мечтавший о любви императрицы, добившись ее, был просто ошеломлен тем, как она умела любить. Однако, ревнивые мысли появлялись непрестанно в его голове. Конечно, пока он мечтал о ней, у нее в спальне кто токмо не перебывал. Нет, навряд ли она любит его: вся ее любовь – результат многоопытности… Он часто намеренно и ненамеренно мучил ее подозрениями, недоверием, ревностью. Не раз среди приятелей обещал убить любого на месте, естьли токмо кто даже посмотрит не так в ее сторону. Несмотря на то, что она даже обвенчалась с ним, дабы рассеять его подозрения, он высказывал сумления, что она держит его возле себя, скорее всего, временно. Мелко мучая ее, он высматривал каждый раз, как она будет на то реагировать. Зная, что императрица была довольно чопорным человеком и дорожила придворным этикетом, он, не обращая внимания на посетителей и министров, являлся к ней по утру в шлафроке, надетом на голое тело, из-под которого видны были его волосатая грудь и ноги, с надетыми туфлями без чулок. И она терпела его выходки. Однако, и оное ее терпение такожде казалось подозрительному фавориту напускным, неискренним.

Екатерина преподносила ему щедрые денежные вознаграждения, одаривала ценными вещами. Любила всю его родню: весьма скоро его мать, племянницы и племянники переехали в Петербург, получив хорошие должности и чины. Ежемесячное жалование его составляло двенадцать тысяч рублев, хотя все его расходы покрывались за счет казны.

Несмотря на ее исповедальное письмо, он продолжал часто думать, как могло случиться, что Екатерина могла так пасть, имев перед ним целый ряд мужчин в своей биографии. Как она могла до такого опуститься? Кто подал ей такой мерзкий пример? Ответы, приходившие в его голову, отнюдь не утешали. Не надо было далеко идти, чтоб искать примеры: все русские императрицы и Екатерина Первая, и Анна Иоанновна и Елизавета Петровна имели фаворитов далеко не в единственном числе. И они – русские женщины! Что ж говорить о немке? Тем паче, сказывают, мать Екатерины вела в Петербурге весьма фривольную жизнь. Все оные доводы совсем не веселили Потемкина. Часто в такие ревнивые минуты он вынимал из кармана шлафрока записки Екатерины и, усевшись в широкое кресло, в коий раз перечитывал их.

Он вынимал вторую записку. Глаза запинались на словах:

Вынимал другую, где ему нравилась строчка:

Заглавная буквы в словах «Ты, Тебя, Твоя» совершенно покоряла его.

Завершив свой небольшой экскурс по запискам, повеселев, как бы набравшись сил и уверенности, что он любим государыней, он, наконец, складывал их как прежде и, крепко перетянув бечевкой, прятал в карман шлафрока.

Государыня Екатерина Алексеевна вместе с Григорием Александровичем ехала к Кириллу Разумовскому, коий отмечал третью годовщину смерти своего дорогого брата Алексея. Начало июля отличилось необычайной жарой, кою императрица не любила, хотя приятно было любоваться летней лепотой: дворцовые цветники и клумбы у домов вельмож радовал глаз. Знойный день сменился жаркой вечерней духотой. Скорее бы долететь к Аничковому дворцу, где почил, переживший на десять лет свою любимую императрицу Елизавету Петровну, граф Алексей Разумовский.

Екатерине нравился сей дворец на Невском проспекте у въезда в город, и она подумывала выкупить у Разумовских сие прекрасное разноэтажное здание в стиле барокко, для своего своенравного любимца Потемкина. Разговаривая с Григорием и тайно думая о покупке, она загадочно поглядывала на него. Тот заинтригованно выспрашивал, что означают сии взгляды, но она уклонялась от ответа, боясь проговориться. Нынче же она будет иметь разговор касательно выкупа. Небось, ее старинный поклонник Кирилл Григорьевич уступит ей дворец без лишних проволочек, покуда у него не один, Слава Богу, дворец. Екатерина предвкушала, как сильно понравится сие великолепное подношение ее возлюбленному. Перед поездкой она поведала сии планы своей подруге, графине Брюс. Той сия идея весьма понравилась.

Григорий Александрович развлекавший Екатерину Алексеевну всю дорогу, вдруг замолчал. С ним такое случалось: веселой настроение вдруг сменялось мрачностью, и тогда Екатерина тщилась отвлечь его от тяжелых мыслей:

– Смешно сказать, Гришенька, – обратилась она к нему, нежно коснувшись его руки, – какую жалобу я заполучила на днях. Не поверишь, – Екатерина лукаво глянула на Потемкина. – Пишет мне священник, что проживает, дескать, в их местечке некий Гершенотович, еврей, коий дебоширит, всех задевает, а паче того – поносит нашу православную веру и оскорбил того самого священника. Подали на него в тот местный суд, откуда сей Гершенотович, а там мещане все, как на подбор, евреи. Им не показалось, что Гершенотович заслуживает какого-то осуждения. Можешь себе вообразить? – со смешком обратилась к Потемкину императрица.

Фаворит слушал со вниманием, и в глазах его отразилось немалое удивление.

– Эх, меня там не было, я б его подвесил на часик за ногу, чтоб неповадно было замахиваться на нашу веру, – молвил он, хмурясь. – Какая наглость! Где же ныне тот еврей? Молод, стар?

– Не знаю, голубь мой, Гришенька. Кажется, не молод. Я не предприняла ничего по оному делу. Они, конечно, возмущались, что все бумаги против Гершенотовича, но я напомнила им, что согласно новым законам, решать судебные дела надо по месту жительства. Другое дело, естьли решением не довольны. Тогда пусть подают жалобу в суд в более высокую инстанцию, не правда ли, Гришенька? Не можем же мы каждый раз менять закон, в зависимости от какого-то особливого судебного дела. Закон есть закон. Таково мое мнение.

Лицо Григория Александровича посветлело.

– Ну, разве можно с тобой поспорить, любовь моя, умница-разумница, – он поцеловал ей руку.

– Но, если б дело попало ко мне, – продолжил он, – круто бы решил его. Однако, без всякого сомнения, неправильно. Потому, видно, ты – императрица, а я лишь твой помощник, так сказать, секретарь. В голосе графа Потемкина слышался сарказм.

Но Екатерина не собиралась слышать его неудовольствие в чем бы то ни было.

Карета замедлила движение. Екатерина выглянула в окно. Быстро поцеловав его в щеку, она сказала:

– Ну, все, Гришененок, мы уже на месте. Кирилла Григорьевич нас встречает. Скорей улыбнись, не то он подумает, что мы в ссоре.

Потемкин, хмыкнув, вышел из кареты, подал ей руку. Разумовский, ожидавший их у входа, раскинув руки, уже направлялся к ним.