Такое заявление озадачило императрицу, тем паче, что предыдущие ее любимцы таких притязаний не имели. Ее попытку уговорить его не спешить, понеже он еще малоизвестен, не успел зарекомендовать себя на государственной службе, Потемкин выслушал, недовольно хмурясь.
– Стало быть, так, – сказал он непререкаемым голосом, – ты мне доверяешь или нет?
Екатерина растерянно кивнула:
– Доверяю…
– А раз доверяешь, то никто не может мне помешать служить тебе и отечеству. Ужели не так? – он, слегка отстранившись, пытливо посмотрел на Екатерину.
– Но, Гришенька, чего тебе стоит подождать немного, пусть все-таки люди обвыкнут, что ты… мой… любимец.
Григорий отвернулся. Екатерина поцеловала его в плечо, пытаясь примириться – потянула за руку, но Григорий не отвечал. Потом все же повернулся, но лицо было угрюмым и неприветливым.
И как Екатерина не старалась расшевелить его, он лишь хмурился, пока она, заплакав, не ушла к себе в спальню. Он и не подумал идти за ней. Через минут десять, она получила от Потемкина записку, где он пенял ей, что он не знает, кто и что у нее теперь на уме. Ему непонятно, что его ждет, каковое место он занимает при ней и дворе. Опешивши, Екатерина не знала, что учинить, дабы успокоить его и вернуть к себе.
* * *
Потемкин обожал русскую баньку. Тем паче, что в мыленке императрицы был широкий диван, на котором можно было отдохнуть после парной бани.
– Каковое же сие удовольствие распариться, разнежиться и отдохнуть рядом с любезной голубкой своей, – говорил он ей утром, придя к ней в спальню во время одевания. – Сегодни же прикажите, государыня, топить мыленку, ох и попаримся мы там от души!
Екатерина, смотревшая на него в зеркало, порозовела. Живое ее воображение уже нарисовало себе картину в баньке, где они вдвоем.
– Непременно, Григорий Александрович! – молвила она, отворачиваясь от его взгляда.
Потемкин уже с третьей ночи не оставался надолго в постели императрицы, уходил в свои покои, понеже, не в пример Екатерине, не любил рано просыпаться. Да и ночи становились совершенно бессонными, понеже с трудом отрывались друг от друга.
Предложение о мыленке Екатерине понравилось, но находиться открыто нагой, продолжительное время перед ним ей не хотелось: фигура ее была хороша, но уж не совершенна, понеже, хоть и похудела она в последнее время изрядно, но все же телеса были тяжеловатыми. Вечером она поведала ему свои сомнения.
– Ну, и что? Женщина и должна иметь вес, а то, что ж держать я буду в своих руках? Кости? Нет, не падок я на них, поверь мне, – уверял ее Григорий.
– Не знаю, милый, – отвечала она, – не привычно как-то.
– И хорошо, что не привычно. Ужо ты заметила, со мною все непривычно.
Прикусив губу, Потемкин смотрел на нее своим глазом так, что Екатерина вспыхнула и скорее отвела глаза.
– Заметила, заметила… Хорошо, уговорил… Но… я обернусь в простыню.
Потемкин подошел, целуя, крепко прижал ее к себе.
– Что ж, обернись, я ничего противу оного не сказываю. Токмо посмотрим, колико времени та простыня пробудет на тебе.
Екатерина приказала натопить к вечеру мыленку. Однако встретиться ей там с Потемкиным не удалось, поскольку фрейлины обычно первыми купались, когда топилась баня. Именно в тот день их набралось изрядно там, в довольно позднее время. Пришлось ей, скрепя сердце, написать своему любимцу записку что, все ее фрейлины там и, скорее всего, уйдут не ранее чем через час. Встреча в мыленке была отменена. Она случилась токмо через два тоскливых дня. К счастью, на сей раз Перекусихина позаботилась, чтоб там никто не появился. Встреча с Григорием продлилась намного дольше ожидаемого. Мария Саввишна уж и места себе не находила, и все порывалась сходить в мыленку, узнать на месте ли ее подруга. Но так и не решилась, побоялась гнева государыни.
* * *
Потемкин был в восторге от Екатерины! Он заявил ей, что при всех будет называть ее государыней-матушкой. Первое, что пришло ему в голову на следующее утро после взаимных ласк, мысль, что она – огонь баба! Да, еще каковой неистовый огонь! Он с обидой подумал: «И оное в сорок с лишком лет! Кому же отдавался ее жар десять и двадцать лет назад? Кого она одаривала свои лобзания и ласки? Их, тех молодцев, вестимо, было не один и не два, а скорее – двадцать два!»
Конечно, сам он не вел монашескую жизнь, но ведь все годы любил токмо ее, а она и не вспоминала о его существовании! Теперь же, когда он просит ее стать членом Государственного Совета, где он мог бы показать на что он способен, он зрит, что императрице сие не по душе. Что бы оное значило? Ужели она не видит, что он умнее многих ее вельможных помощников? Кто знает, отчего Екатерина так нерешительна? Кто на нее имеет особливое влияние? Не Васильчиков же! Али у нее есть какой тайный муж, окроме сего «холодного супа»? Подобные мысли путались и не давали ему спокойно дышать и жить. При мыслях о встречи с ней в ее спальне или мыленке, грудь его вздымалась, ноздри раздувались, и он токмо не рвал на себе волосы. Не верил он ни ее ласкам, ни признаниям. В конце второй недели февраля, он даже не явился на ее просьбу прийти. На ее записку, где она выразила удивление на его отсутствие, он написал ответную записку, что не верит ее любви, что у нее толико перебывало любимцев, что он у нее скорее всего, временный фаворит.
Екатерина была в шоке от такового поворота любовных отношений. Она считает часы и минуты, мечтая о встрече, а он не желает видеть ее! Можно сказать – требует объяснения о ее прошлой жизни. Вспоминая их обоюдные разговоры, императрице, естественно, ночью было не до сна. Ведь он много знает о ней, сам расспрашивал, и она без утайки отвечала ему. По сути дела, вся ее приватная жизнь не была секретом для ее двора. Чего же более он желает узнать? Утром она решилась написать ему письмо-исповедь. Написать все, как было и как есть, он поймет, ведь, что от сердца идет, то до сердца дойдет.
Придвинув чернильницу и перо, она вывела:
Далее перо понеслось по бумаге, как будто само собой, как бы в продолжение прерванного мысленного объяснения:
– Марья Чоглокова, видя, что чрез девять лет обстоятельства остались те же, каковы были до свадьбы, и быв от покойной Государыни часто бранена, что не старается их переменить, не нашла инаго к тому способа, как обеим сторонам зделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, кои она на мысли имела. С одной стороны выбрали вдову Грот, которая ныне за Артиллерии Генерал-поручиком Миллером, а с другой – Сергея Салтыкова и сего более по видимой его склонности и по уговору мамы, которую в том поставляла великая нужда и надобность.
По прошествии двух лет, Сергея Салтыкова послали посланником, ибо он себя нескромно вел, а Марья Чоглокова у большого двора уже не была в силе его удержать. По прошествии года и великой скорби, приехал нынешний Король Польский, которого отнюдь не приметили, но добрыя люди заставили пустыми подозрениями догадаться, что он на свете, что глаза были отменной красоты и что он их обращал (хотя так близорук, что далее носа не видит) чаще на одну сторону, нежели на другую. Сей был любезен и любим от 1755 до 1761. Но тригоднешная отлучка, то есть от 1758, и старательства Князя Григория Григорьевича, которого паки добрыя люди заставили приметить, переменили образ мыслей. Сей бы век остался, естьли б сам не скучал. Я сие узнала в самый день его отъезда на конгресс из Села Царского и просто сделала заключение, что о том узнав, уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации выбор кое-какой, во время которого и даже до нынешнего месяца я более грустила, нежели сказать могу, и иногда более как тогда, когда другие люди бывают довольные, и всякое приласканье во мне слезы возбуждало, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года. Сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже, ибо с другой стороны месяцы по три дуться стали, и признаться надобно, что никогда довольна не была, как когда осердится и в покое оставит, а ласка его меня плакать принуждала.
Потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтоб он имел.
Ну, Господин Богатырь, после сей исповеди, могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих. Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе, да четвертого из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, естьли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и естьли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и естьли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне толико же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду».
