Отличился командующий правым авангардом, адмирал Антонио Коронелли.
– Ах, да! Коронелли! И ни одного русского?
Чичагов сделал лицо, дескать – обижаете, государыня-матушка!
– Наши молодцы, все как один герой! – почти вскричал он. – Но сей Антон Коронелли дал им прикурить паче других (адмирал выразился нецензурно и сам того не заметил). Екатерина сделала вид, что не слышала оного.
– Стало быть, – отметила она, – Коронелли, особливо дал прикурить шведам. Каков молодец! Не напрасно мы ему дали орден Святого Владимира с бантом. А вы ведаете, что предки оного крещенного еврея дали денег мореходу Христофору Колумбу, коий сподобился открыть миру Америку?
Чичагов отрицательно мотнул головой:
– Нет, государыня-матушка, не сподобился знать таковое за сим Коронелли. Все знали, что Антон Яковлевич был русским консулом на каком-то греческом острове, кажется, на Родосе, много лет назад. Ведали, что с нашим героем Михаилом Кутузовым был на дипломатическом поприще в Константинополе. А более ничего не знаю, матушка-государыня…
– Стало быть, сей Коронелли дал прикурить шведам. А кто и как отличился в других сражениях?
Чичагов вновь оживился:
– На рейде порта Ревель, Ваше Величество… Тот бой, государыня-матушка, стоил шведам больших жертв: шестьдесят один убитый, около того – раненых и более пяти ста пленных, один корабль попал в наши руки, один потерпел крушение, опричь того, много сброшенных орудий, чтобы сойти с мели. Так их мать их… (последовал крепкий русский мат.) Екатерина паки сделала вид, что не заметила, а Чичагов, все громче и громче повествуя, вообще даже себя не слышал, в таком увлечении он рассказывал, как будто тот рейд паки видел перед собой.
Дабы успокоить его, Екатерина испросила:
– А наши потери?
– Наши потери, всего ничего: лишь восемь убитых и двадцать семь раненых.
– А, главное, результатом сражения стало, – как вы сами ведаете, – крушение их плана разгромить по частям наши силы. Опричь того, их план заменить свои потери нашими захваченными кораблями тоже не удался. Посему, ох, и не сладко было шведскому флоту!
Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал совершенно забылся, соскочил со своего места, ругая трусов-шведов, пробежал мимо императрицы, вокруг стола, причем употреблял таковые слова, кои не можно услышать окроме, как в толпе черного народа. «Мы их… я их…» – кричал адмирал. В какой-то момент, адмирал опомнился, и в ужасе повалился перед императрицей…
– Виноват, матушка, Ваше Императорское Величество…
– Ничего, – как ни в чем ни бывало сказала императрица, не дав заметить ему, что поняла непристойные выражения, – ничего, Василий Яковлевич, продолжайте: я ваших морских терминов не разумею.
Она так спокойно сие проговорила, что оконфуженный адмирал, даже не заподозрив, что государыня все прекрасно понимает, сел назад в кресло и докончил рассказ. Императрица же слушала его с чрезвычайным благоволением, что явилось бальзамом для старого морского волка.
* * *
До покоев императрицы доходили сплетни о связи князя Потемкина с прекрасной гречанкой Софией де Витт. Опричь нее, в ставке Главнокомандующего находились Екатерина Долгорукова, Прасковья Потемкина – жена Павла Потемкина. Стало быть, понятно: князь Потемкин, вместо того, чтобы предпринять штурм крепости, завоевывал расположение то одной, то другой красавицы. Государыня Екатерина Алексеевна такожде ведала, что оное изрядно раздражало его окружение. К тому же не было никакого движения для приближения заветной цели – осуществления «Греческого прожекта». Как и прочие генералы, генерал-аншеф Александр Суворов такожде более года провел в бездействии. Дабу заполнить время, он писал прожекты будущих боевых действий и так хорошо изучил турецкий язык, что поражал своими знаниями переводчиков. Он стоял со своим отрядом в Молдавии под Галацом, ожидая привлечения его войск к военным действиям. Наконец, двадцать пятого ноября, секретно, он получил от Потемкина письмо содержавшего следующие строчки:
«Извольте поспешить под Измаил для принятия всех частей под вашу команду. Моя надежда на Бога и вашу храбрость. Поспешите, мой милостивый друг…»
Это был приказ приступать к штурму. Александр Васильевич, не медля, распорядился готовиться в дорогу. К вечеру он получил от князя Потемкина еще письмо со словами:
«Много там равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Де Рибас будет вам во всем на помогу и по предприимчивости и усердию; будешь доволен и Кутузовым».
Генерал-аншеф давно сетовавший, что «веников много, да пару нет», ответил коротко:
«Получа повеление вашей Светлости, отправился я к стороне Измаила. Боже, даруй вам свою помощь!»
Он велел немедля приготовить и отправить под крепость тридцать лестниц, а также выступить туда любимому Фанагорийскому полку, двум сотням казаков, тысяче арнаутов и ста пятидесяти охотникам Апшеронского полку, через два часа с конвоем из сорока казаков, граф Александр Суворов выехал к Измаилу. В дороге, опередив всех, он, вместе с одним из сопровождающих его казаков, подъехал к русским аванпостам второго декабря. На посту их пропустили, и мгновенно по русскому лагерю пронеслась радостная весть о приезде самого генерал – аншефа Суворова. На батареях раздались приветственные залпы. Русский военный лагерь беспримерно ожил, все радостно поздравляли друг друга, точно появление генерала – уже была равносильна победе.
Отправив письмо генерал аншефу, князь Потемкин-Таврический продолжал изображать беззаботность, никому не сообщая, что командование поручено Суворову. Он оставался в Бендерах, ведя прежний образ жизни в своей ставке. Знакомый лично с многими греками, пол года назад, по возвращении из Петербурга в Очаков, князю Таврическому пришлось познакомиться тамо и с их соотечественницей – Софией де Витт гречанкой, редчайшей красоты, ума и обаяния. Прибыла она в ставку Главнокомандующего князя Потемкина из Хотина, осажденного русскими войсками, вместе с принцем Шарлем-Жозефом де Линем. Увлеченный ее необычайной красотой, постепенно остывая к Долгоруковой, Светлейший князь принялся за ней ухаживать. По пространным рассказам ее мужа, Юзефа де Витта, она сумела влюбить в себя почти всех Европейских королей и видных кавалеров, включая короля Станислава Понятовского, Иосифа Второго, Фридриха Второго, графа д’Артуа и принцев нескольких стран. Король Станислав-Август даже приехал к ней крестить их новорожденного сына. Однако продолжительное пребывание Софии Константиновны среди русских вызвали недовольство у поляков. Муж ее, Юзеф де Витт, вынужден был оставить должность коменданта в польском городе Каменец-Подольск. Недолго думая, дабы иметь красавицу-гречанку при себе и возместить утерянную ее мужем должность, князь Таврический, назначил де Витта главнокомандующим города Херсона, присвоив ему звание генерала с годовым окладом в шесть тысяч. После такового поворота судьбы, вестимо, муж не препятствовал их связи, вместе с тем везде и всюду де Витт представлял свою жену, токмо лишь, как друга князя Потемкина, не более. Но все знали, что из себя представляет князь Таврический, и не верили ему. В честь красавицы Софии Константиновны Светлейший князь устраивал приемы и балы. Однажды поднес в подарок роскошную шаль, кою красавица не приняла. Тогда князь устроил беспроигрышную лотерею и все дамы, в том числе София, получили по такой шали. Как раз, токмо отправив приказ Суворову штурмовать Измаил, он изволил играть в карты в компании дам, когда сия гречанка предложила прочесть линии на его руке и поведала, что Измаил падет через три недели. Потемкин рассмеялся, будто сия мысль токмо сейчас пришла ему в голову, хотя генерал-аншеф Александр Суворов уже, вестимо, находился под Измаилом.
– А что, господа! – обратился князь Таврический к присутствующим. – В маленькой, с золотыми волосами, головке Софии Константиновны, совершенно правильные мысли: Измаил будет наш, и не позднее, как она изволит говорить, трех недель считая с нынешнего дня. И вы знаете, господа, у меня есть надежный способ обеспечить взятие нами крепости…
