Земля поддаваться не хотела: Старик не прокопал почву и на один штык, а мягкий, как плоть, слой уже закончился. Липкая жижа облепила сапоги, чавкала, мешала ходить, лишая сил. Он навалился всем телом на лопату в попытке вогнать клинок как можно глубже, но металл зазвенел, упёршись в камень. Старик переступил с ноги на ногу и посмотрел наверх. Серое небо моросило, а холод мерзлой земли пробирал до костей: резиновые сапоги спасали только от воды и грязи. Старик снова ударил лопатой почву, надавил, в этот раз лопата вошла глубже, - камень оказался небольшим - и продолжил копать.
Шелест дождя. Буро-зелёная пустота вокруг. Старик стоял, вцепившись в черенок, посреди прямоугольной ямы глубиной по колено. Он пришёл в себя, не помня что делал и зачем, будто резко очнулся посреди сна. Страшного сна. Отбросив лопату, он поспешил выкарабкаться, но споткнулся о край, вывалился и упал. Он прополз несколько метров прежде, чем догадался подняться. Старик обернулся. Яма оказалась именно тем, что он подумал - могилой. Неглубокой пока ещё могилой метр на два.
Десять дней назад, после исчезновения, у него появились приступы похожие на лунатизм, маленькие, секунд на десять. Например, заснёт по пути на кухню, а проснётся - уже там да с горячим чайником в руках. Он уже начал привыкать к ним, но такого ещё не случалось. Прошла минута, другая, но стылый страх в груди не рассасывался. Старик подошёл к краю могилы, заглянул внутрь и вспомнил сон, который видел перед тем, как прийти в себя.
Сначала были мрак и тяжесть в груди, спёртый воздух не пролезал в лёгкие. Старик попытался пошевелиться, но руки-ноги что-то сковало. Глаза постепенно привыкали ко тьме: он находился в каком-то колодце, но не на дне, а где-то посередине, у самой стены; далеко-далеко наверху виднелась тонкая паутинка света, внизу - чёрное ничто. Стены были сложены из плоских камней с человеческий рост. Матовые, тёмно-синие, грубые, с большим количеством изгибов и наростов. Старик вглядывался в них до рези, и то ли от напряжения всё начало плыть перед глазами, то ли стены действительно едва-едва шевелились, будто состояли из комка змей. Он заморгал, прогоняя слёзы, но это не помогло. И чем больше он напрягал зрение, тем отчётливей видел: вот булыжник, похожий на ногу, вот - на голову. Сердце Старика замерло, когда он понял, что это и есть голова: синюшная, с носом-картошкой и слепленными опухшими веками. Хозяин головы дёргался, шевелил торчащим из стены плечом, пытаясь выбраться, освободить хотя бы руку. И это получалось. Старика охватил страх, он почему-то подумал, что так нельзя, что бунтарь всех погубит. Старик хотел остановить его, закричать, но рта не было. Когда рука всё-таки выбралась из плена, разразился грохот падающих небес: по стене колодца побежали трещины, тела вываливались, как костяшки домино, и каждый увлекал за собой ещё троих-четверых. Старик почувствовал, что проваливается вместе со всеми.
На этом сон заканчивался. Старик продолжал стоять у края и смотреть в могилу. Голова закружилась, а воспоминания о сне становились всё более чёткими и болезненными: он видел калейдоскоп тел, пролетающих мимо, различал все детали, даже поры на баклажановых лицах. Сердце пыталось разбиться о грудную клетку, Старика качало: недорытая могила затягивала омутом, из неё будто тянулись фиолетовые руки с распухшими пальцами, хватали, тянули к себе. Старик с трудом, превозмогая себя, отшатнулся от могилы, упал навзничь. Никаких сил, чтобы подняться и убежать, не осталось - яма всё высосала. Лежа на спине, он барахтался, загребал землю как воду, отталкивался ногами лишь бы оказаться хоть на несколько сантиметров дальше.
Ему это удалось. В изнеможении Старик раскинул руки и стал заглатывать, запихивать в раскалённые лёгкие стылый тяжёлый воздух. Насквозь промокший, он не замечал ни мороси, ни леденящей земли. Могильный ужас отступил, и Старик наслаждался приятной прохладой пустоты, что пришла на смену панике. Но что-то в глубине, на краю подсознания, зашевелилось, это что-то заполняло пустоту, как вода ямку во время дождя. И когда вода перелилась через край, Старик вспомнил о Друге.
Утром третьего дня после исчезновения Старика разбудил собачий лай. Вялый после короткого и тревожного сна Старик приподнял голову со стола, огляделся, пытаясь понять, что происходит. Лай не прекращался, он доносился с внешней стороны ворот, над которыми располагалась его сторожка.
Старик спустился и приложил ухо к створке. Ворота были старыми, проржавелыми из цельного листа стали два на два метра. Для удобства в них вырезали дверь, вырезали грубо и криво, между заусенцами постоянно свистел ветер. В одну из таких щелей Старик и пытался разглядеть пришельца.
В день исчезновения Старик оказался на заставе один. Никого. Ни следа. Вся кладь, инструменты, утварь остались на местах, на поле за заставой торчали лопаты и кирки, будто их забыли и бросили на время обеда. Ближе к полудню он заметил всеобщее молчание. Молчали куры, собаки, кошки и даже вороньё. Они исчезли вместе с людьми, Старик не удивился, если бы не нашёл даже червей.
И вот - гость. Он-то напугал последнего обитателя заставы сильнее, чем исчезновение. Ничего разглядеть так и не удалось, как Старик ни прижимался к шершавой холодной стали: просвет между дверью и проёмом был недостаточно велик, видны были только выжженная, в бурых пятнах, степь да небо цвета мышьяка. Лай, скорее просящий, чем требующий, сменился поскуливанием, жалким, как стоны ветра в щелях. На па́ру они умоляли впустить их к теплу и крову.
Страх уступил место тревоге, та - любопытству, а затем к нему присоединилась жалость. Старик порылся в карманах брюк, нашёл связку ключей и отпёр амбарный замок. Под дверью сидел ржавого цвета комок свалявшейся шерсти и грязи, только ясные синие глаза смотрели с болью и надеждой. Лапы пса были перебиты, он едва ли могла доползти сюда сама. Старик выбежал за ворота, позвал безвестного шутника, закричал, что так и оставит животное у порога, но никто не ответил, молчал даже ветер, прошмыгнув на заставу.
С появления на заставе второго обитателя прошла неделя. Собаки не могут жить без клички, но Старику ничего в голову, кроме расхожей фразы про друга человека так и не пришло. Поэтому он стал называть его просто - Другом. Неожиданно для себя Старик притащил пса в сторожку, отдал лежанку, а сам стал спать на полу. Пришлось взломать склад с припасами и медикаментами: ключи исчезли вместе с комендантом. Эта неделя промелькнула одним мгновением, наверное, никогда прежде в его жизни время не летело так быстро.
И сейчас, лежа у могилы, Старик вспомнил, что как раз перед приступом он собирался набрать консервов. На ватных от минувшего ужаса ногах он пошёл на противоположный конец заставы, на склад. Низкая пристройка из сруба, обшитая досками. Краска сошла, доски выцвели и растрескались, не меньше трети из них отвалилось и через дыры виднелись серо-зелёные брёвна с рыжими и землистыми пятнами пакли. Дверь массивная, стальная, покрытая кирпичного цвета грунтом. Чтобы открыть её, пришлось выпилить замок болгаркой, и теперь Старик подпирал дверь у ручки доской.
