Появление стюардессы показалось неожиданным. На этот раз она выглядела далеко не бесстрастно. Легкости и строгости как не бывало. Губы растянуты в нервной подрагивающей улыбке (куда делась профессиональная, нарисованная). Она подошла с подносом, на котором россыпью лежали конфеты-леденцы. Угостив для вида пассажиров на соседних креслах, она задержала поднос над коленками Джокера. Слегка наклонилась и передала Джокеру его паспорт. Вполголоса доложила, обращаясь почему-то не к Джокеру, а сразу к троим:
- Мы принимаем ваши требования.
Сергей заметил, как у Джокера вытянулось лицо и округлились глаза. Он явно не ожидал такого поворота. Сейчас глаза казались не водянистыми, а голубыми, при этом победно сверкали. От искреннего волнения он даже прикрыл веки на какое-то время. Затем нервно засмеялся и крепко схватил Сергея и Ольгу за локти.
- Ребята, ребята, я рыдаю от счастья!... Наконец-то! Наконец-то свершилось, и скоро я смогу обнять соратников из мусульманской мафии и моего настоящего дедушку-турка! - Видно было, что он тянет время ничего не значащими фразами для того, чтобы взять себя в руки.
Сергей и Ольга были в смятении, не понимая той легкости, с которой прошла, причем, по-видимому, более чем серьезно, очередная глупость Джокера. Пассажиры с соседних кресел повернулись в их сторону.
Стюардесса вмешалась громким шепотом:
- Вы же сами написали, что пассажиров не беспокоим.
- Да-да, - тоже перешел на шепот Джокер. - Куда летим? В Стамбул?
- Может быть, даже в Анкару. Аэропорт назначает принимающая сторона, торопливо объяснила стюардесса. - Только... горючее на исходе. Все же придется сесть в Сочи для дозаправки.
- Хорошо, хорошо, - усиливая горячий шепот кивками головы, быстро согласился Джокер, - валяйте. - И для контраста очень громко добавил: Спасибо за конфетки, красавица! - давая понять, что сеанс связи закончен. Стюардесса отошла.
- Отдайте руку, - грубо высвободилась Ольга, - тоже мне, турецко-подданный.
Джокер вытер пот со лба:
- Фу, ты!... Это их обычные антитеррористические штучки: горючее на исходе. Для фраеров. Но нам это кстати. А то бы и вправду со страху сразу в Турцию двинули. Тогда бы точно - срок. Ничего, - он обратился к Ольге, - не бойтесь, минут через двадцать во всем признаемся, а пока воспользуемся моментом, попросим успокоительного.
- Пожалуйста, - взмолилась Ольга, - избавьте нас от своей чудной компании! Сейчас подойдет стюардесса, и я сообщу, что мы с Сергеем ни причем!... Как я сразу не догадалась сказать. Признаться, растерялась. Нечасто приходится сталкиваться с такой самодеятельностью. - Она обратилась к Сергею: - Ей-богу, Сережа, не хочется выглядеть сумасшедшей даже в течение двадцати минут! И если что меня и сдержит, то это полнейшая брезгливость ко всему тому, что происходит, и нежелание доказывать кому-то, что я не верблюд. Нет, действительно, Сергей, пусть этим занимаются сами клоуны. Когда придется отвечать по полной программе...
Джокер, казалось, не слышал ее. Он опять нажал на кнопку вызова. Стюардесса появилась мгновенно, как из-под земли.
- Красавица, принеси-ка нам, будь великодушна, бутылочку коньячку и шоколадку. За наличные.
Через минуту на откидном столике перед Джокером стояла бутылка коньяка с тремя рюмками, пластмассовая ваза с шоколадом и апельсинами.
Несмотря на уверения стюардессы, что угощение - презент от авиакомпании, Джокер аккуратно расплатился, демонстративно хрустнув новенькой неразменной купюрой, - чтобы видели соседи, - получается, дал на чай. Вполголоса прокомментировал, когда стюардесса отошла: "Дабы потом не пришили вымогательство", - и добавил, нервно подмигивая: "Валерку на мякине не проведешь!" Стюардесса, по-видимому, тоже не являлась почитательницей мякины и быстро принесла сдачу. Несмотря на протесты Джокера, как бы невзначай показала деньги почти всему салону, и только потом положила их на столик и вполне достойно удалилась.
- Угощайтесь жиденьким, - по-хозяйски, откупоривая бутылку, пригласил Джокер Ольгу.
Девушка, тяжело вздохнув, отвернулась и уткнулась в тонюсенький журнал, торопливо извлеченный из пружинистой сетки переднего сиденья.
- А тебе не предлагаю, - с явным пренебрежением объяснил Джокер Сергею. - Выпьешь - осмелеешь. А смелого я только себя люблю. Ешь апельсины, мальчик. Небось штанишки промочил?... - И опять к Ольге: - Что там написано про устранение желудочных недомоганий - понос, недержание?... - Джокер разошелся и уже, видно было, мало утруждал себя необходимостью оставаться в рамках приличия.
Даже Ольга, оторвавшись от журнала, удивленно глянула на Сергея. Именно на него, а не на Джокера. Сергей задохнулся и густо покраснел.
Джокер торопливо выпил подряд три рюмки и только после этого взялся за шоколад. Перегнулся через Сергея и, влажно чавкая, пояснил пожилой пассажирке из соседнего ряда, внимательно за ним наблюдавшей:
- Не беспокойтесь, мамаша, это нам принесли за дополнительную плату. Заплатите - вам тоже принесут, как в бизнесс-классе. Вам налить? Вы коньяк употребляете, а? На халявку-то, а?
Женщина обиженно отвернулась.
Вскоре выяснилось, что во хмелю Джокер становился еще более безобразным: наглым, дерзким, агрессивным. От веселости, пусть даже показной, не осталось и следа.
Он быстро приговорил бутылку и распоясался окончательно. То и дело вызывал стюардессу, принуждая ее, как нерадивую школьницу, выслушивать нравоучения о необходимости быть вежливой и о том, что в приличных лайнерах должны быть кабины для курения и даже... - он многозначительно поглядывал на Ольгу, - и даже для уединения влюбленных. Затем он заявил, что еще подумает над предложением капитана о дозаправке в Сочи. Он прекрасно знает, что в Сочи самолет встретит группа захвата, что переговорщики будут пудрить ему мозги, пока снайпер не прострелит ему голову вместе с этими самыми запудренными мозгами. Кстати, продолжал Джокер, ситуация изменилась и ему необходимо лично поговорить с капитаном, посмотреть ему в лицо. Немедленно вызовите капитана по переговорному устройству!... Тут он объяснял Сергею и Ольге, что экипаж сейчас, согласно инструкции, задраил все двери, и что бы здесь не случилось, пилоты и разные там штурманы ни за что не покажут носа до самого приземления, вот она хваленая "воздушная" смелость, аэрофлотовское благородство. Опять переключался на виноватую стюардессу и заговорщицки, но требовательно, предлагал показать ему, где находятся потайные кнопки для подачи экипажу сигналов тревоги. Он даже поводил ладонью по пластмассовой обшивке возле иллюминатора. В конце концов Сергею и Ольге он заявил, что устал притворяться перед ними, перед разной швалью, что он настоящий террорист, а вот и дистанционка (он продемонстрировал какой-то извлеченный из-за пазухи брикет, завернутый в полиэтилен и перетянутый резинкой).
Он говорил настолько убедительно, что Сергей начал сомневаться: действительно ли поведение Джокера - глупый розыгрыш? Подобное сомнение овладело и Ольгой. Когда Джокер отворачивался, она делала Сергею знаки, давая понять, мол, на всякий случай нужно быть поосторожней. Действительно, думал Сергей, пусть будет, как будет. Терпеть осталось недолго. Но...
Но глядя на себя со стороны, на свое бессилие перед хамством, он понимал, что точно такими же глазами на него смотрит и Ольга.
Сергей понимал, что как бы не завершилось это издевательство одного человека над многими, в том числе и над ним (а что это издевательство завершиться, причем, завершиться поражением Джокера, не вызывало никакого сомнения), - каким бы ни был исход этой трагикомедии, Сергей уже никогда не будет по-настоящему обладать этой красивой девушкой, которая видела его трусливое бесславие. Даже если вдруг случиться чудо: Ольга, простив Сергею малодушие, останется с ним, - то сам Сергей никогда не забудет этого позора.
Он опять вспомнил случай с трактором на проселочной дороге.
...Сергей потом часто думал: от чего плакал тракторист? Причина собственных слез была почти понятна: сам Сергей ревел из жалости к пропавшему велосипеду и от перспективы того, что обо всем нужно будет рассказывать родителям. Ну, может быть, еще и от того, что был потрясен картиной, доселе им невиданной - рядом плакал взрослый человек... Страха за себя, ни тогда, под трактором, ни после, когда прокручивал памятью этот короткий, но достопримечательный жизненный эпизод, не было. Взрослея, Сергей приходил к выводу, что после встречи на заре жизни с тем парнем со свинцовыми глазами, когда он испытал сковывающий ужас, исходивший от человека, - всякое иное насилие не задевает его дух, не ранит его эго.
