Пока мы шли, я ощущала себя в сказочном дворце. Стены цвета топлёного молока, мозаика на полу и потолках, широкие арки, шелковые и газовые занавеси, оттоманки и пуфы, фонтаны для питья и увлажнения воздуха и цветы, цветы… Их запах одурманивал, пьянил и поднимал настроение.

— Мы в детском крыле. — где-то через пятнадцать минут ходьбы, мы оказались в голубых коридорах. — Я дальше не могу идти, слугам запрещено подходить к божественным покоям.

— Кто ухаживает за малышами?

— Жрецы. — она немного замялась с ответом и мне это категорически не понравилось. — Никто кромкой вас и жрецов не имеет права видеть детей.

— Тогда жди меня здесь. Дальше я сама.

А в голове лишь крутилось: "Какие они, мои дети? Почему я не вижу никаких изменений в своём теле, что должны быть у рожавших женщин? Живот в порядке. Растяжек нет. Молока не наблюдается. Это точно мои дети?"

Но больше всего меня пугало то, что я могла дать огромное количество определений всему, что вижу, но не в состоянии ничего вспомнить о себе.

Я шла по голубому коридору, а в ушах практически звенело от оглушающей тишины. Вдруг, я услышала тонкий детский плач. Через несколько секунд к нему присоединился второй голосок. Невыносимый звук. И ты не понимаешь, нужно броситься к источнику плача или рвать когти в обратном направлении? Потому что их крик вбуравливается в мозг, дезориентирует и будит самые древние инстинкты.

Конечно, я не сбежала. Ну не смогла я уйти, зная, что там дети, мои дети. Не могу сказать, что мной двигала любовь, на тот момент я сама не знала, как к ним относиться. Я за себя не могу взять ответственность, потому что ничего не помню, а за двух маленьких детей тем более не возьму. Но я таки заставила себя дойти до двери, за которой раздавались крики. Я открыла дверь. В комнате никого кроме двух кричащих малышей не было. И где эти жрецы? Кто, вообще, детей одних, без присмотра оставляет?

Ни медля больше не секунды, я подошла к ближайшей кровати, в которой надрывался один из малышей.

Вы когда-нибудь видели ангелов? Почему-то мне в голову пришла именно эта мысль. Светлые медовые волосики, как пушок, обрамляли круглое личико, яркие синие глаза, не по-детски мудро смотрели на меня, носик пуговкой, и пухлые губки, которые он сморщивал во время крика. Чистый ангелок. Из одежды на нём были только трусики из намотанной на бедра ткани. Он тянул ко мне свои маленькие ручки и тихонько всхлипывал.

Я взяла его на руки и пошла ко второй кроватке, в которой надрывался братец. Второй малыш был почти полной копией первого, только его короткие волосики были темного-шоколадного цвета, а глазки вобрали в себя всю зелень окружающего мира, и взгляд уже сейчас был лукавым. Чую, все шалости будет начинать он. Малыш даже прекратил плакать, когда я подошла к нему с братцем на руках, но точно так же протянул руки. Пришлось взять и его.

Что делать дальше я не знала.

В комнате помимо кроватей стоял широкий стол с высокими бортами, комод, наверное, в нем хранились детские вещи, и два кресла-качалки.

Мы устроились в одном из кресел. Дети вроде были маленькими, но через пять минут у меня заболели плечи, на которых лежали их головки. И чтобы отвлечь себя я начала тихо петь. Не знаю, откуда пришли слова:

Я от боли своей устала

И тебя от нее спасу.

Я озера своей печали

В потемневших глазах несу.

Расплескались озера эти -

Как сладка и прохладна боль…

Мысль о том, что ты есть на свете,

Согревает меня собой.

Может встреч и разлук не будет,

Только в вечной своей дали

Вновь меня на рассвете будят

В серой дымке глаза твои…

Все ошибки они прощают,

Будто силы дают: живи…

И от горестей защищают

И слезинку сотрут: не реви!

Сколько слов для тебя осталось,

Сколько ласки твоей: приснись…

Окунувшись в мою усталость,

Наболевших висков коснись…

Я тебе бесконечно рада

Молчаливому, — и во сне

Будет каждая ночь отрадой

И великой наградой мне…

Ведь в безоблачный день и в ночной тиши

Я плыву на ладонях твоей души.

Между мной и тобою незримо дрожит паутинка…

Я себе повторяю в который раз,

Что не надо ни слез, ни прощальных фраз,

Лишь в кромешной тиши можно слышать свою половинку…

(Наталья Кучер)

Пока я тихо напевала, малыши уснули. Я осторожно, боясь потревожить их сон, переложила их в кроватки. Темный бесёнок, как я окрестила его про себя, приоткрыл глазки, когда я уложила на прохладную простыню, но в итоге закрыл их и окончательно уснул. Я отыскала в комоде две плотные простынки и укрыла малышей. Мне показалось, что ручки у них немного замерзли.

Тихо прикрыв дверь я вышла из комнаты и стала дожидаться "нянек". У меня жутко чесались руки, узнать насколько крепкие у них зубы, и можно ли их выбить ударом моего кулака.

Наконец в коридоре показались двое в чёрных балахонах с капюшонами, натянутыми так глубоко, что лиц не видно. Нужны мне их лица.

— И где вы шляетесь? Мои дети криком надрываются, лежат голыми и наверняка голодными, а вас где-то носит.

— Госпожа, простите. Но на храм напали. Нам нужно срочно перевести вас и детей в безопасное место. — голос показался мне знакомым, но раз они меня знают, то это не удивительно.

— Насколько опасно?

— Здесь василиски. — и сказано это было таким тоном, как будто эти существа заразны чем-то смертельным.

— Если б я понимала о чём вы. — пробормотала я себе под нос.

В комнате первым делом я достала тонкие пледы, которые увидела, когда брала простыни, и поочередно закрутила в них детей. Малыши немного поругались, ведь мы потревожили их сон, но жрецы быстро их успокоили. Бесёнка я взяла на руки, ангелочек остался у жреца, а второй балахонистый повел нас на выход, но в противоположную сторону от той, с которой и я, и они пришли в детское крыло.

Дойдя до тупиковой стены, после нескольких поворотов, он надавил на кирпич, и в полу отошла плита, демонстрируя зев прохода и ступени ведущие вниз.

Над головой впереди идущего зажегся рыжий огонёк, и мы поторопились скрыться. Со стороны детских покоев раздался шум торопливых шагов нескольких пар ног.

Забег по туннелям дети переносили стоически, время от времени кряхтели и мявкали, но не плакали, видимо, нахождение на ручках играло свою роль, а под конец, когда у меня уже руки отваливались и меня с малышом подхватил на руки свободный жрец, темный малыш и вовсе рассмеялся.

Уже катаясь на жреце, одной рукой держа малыша, а другой держась за чужую шею, я поняла, что впереди идущий жрец не фуррь. Походка существа с хвостом качественно отличается от обычного двуногого, хоть тресни, но не сможет он бежать так прямо и почти не двигать корпусом.

Выдавать своё понимание я не стала, а лишь чуть крепче схватилась за шею.

Проход рано или поздно закончится, а что нас ждёт в конце? Кому нужны маленькие боги и я?

Если я правильно поняла, их жизни зависят от моей, значит время, чтоб найти выход у нас будет. И убивать нас сразу не станут. Почему-то мне верилось, что раз сразу не прикончили, жить будем. Главное понять цели похитителей.

То, что меня и детей обманом увели, стало мне понятно, хотя и было обидно, что я так легко повелась. Но голоса же до боли в висках знакомые. Ох, что же творится вокруг? Вспомнить бы.

Мы не дошли до конца туннеля, когда впереди идущий остановился.

— Полог пройден. Можем уходить.

— Держись крепче и закрой глаза. — приказал несущий меня, — А, то тошнить будет.

Я послушалась. Золотистая вспышка пробилась через зажмуренные веки, и я ощутила, как запах сырой земли сменили ароматы леса. Вокруг меня была комната похожая на светлый грот. Но именно комната, с широким окном, занавешенным золотистыми шторами и зелёным полом.

Две широкие кровати дополняли образ жилого помещения. Меня осторожно поставили на пол.

— Ну вот мы и дома, — двое одинаковых мужчин, ни разу не похожие на ящериц, сбросили капюшоны.