Так что стихи о стихах появились совсем не случайно.

Был и внешний повод. Стихотворение «Марксизм - оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!» - написано как прямой отклик на дискуссию в журнале «Журналист» - «Наша критика и библиография» (1926).

Конечно, стихотворение «Четырехэтажная халтура» написано в 1926 году, когда «ствол» литературы уже начал пускать мощные побеги в поэзии, ведь ее прежде всего имел в виду Маяковский. Но на книжный рынок вместе с этим хлынул огромный поток стихотворной серятины, хотя издательское дело было еще как следует не налажено. А Маяковскому да и другим серьезным поэтам издать книги было совсем не просто. И в издательской политике эстетический критерий нередко подменялся вульгарно-социологическим.

Социологический схематизм (вульгарный социологизм) В. Переверзева, В. Фриче, получил распространение в подходе к текущей литературе и еще не имел должного осуждения. Наоборот, даже в более поздних работах, например, в статье Ц. Вольпе «Теория литературного быта» (1929) подвергается резкому разделению классовая и профессиональная культура: «Вопрос о личной культуре писателя, - говорится в статье, - в наше время есть вопрос о классовой культуре, а не о профессиональной».

Вряд ли надо специально напоминать о том, что классовые позиции Маяковского не только были четко заявлены, но они исповедовались как один из принципов веры.

Тем не менее, и в статье «Как делать стихи?», и в нескольких стихотворениях 1926 года он акцентировал внимание на поэтике, на мастерстве, на профессиональном подходе к литературе, к поэзии, страстно доказывая, что работа эта требует огромной затраты сил и энергии.

Самым ярким документом в борьбе за качество является стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». Этот «деловой» разговор превратился в поэтический трактат о призвании, о мастерстве, о труде поэта. Замечательно здесь соединение чисто деловой, даже утилитарной сущности некоторых фрагментов стихотворения с высоким строем души поэта, которое находит выражение в нем как в целом.

Сначала о деловой стороне.

Поездки Маяковского по стране требовали больших расходов, на его полном или неполном иждивении находились Брики, он помогал матери и сестрам и поэтому часто нуждался в деньгах. И, естественно, всякие незаконные вычеты и взимания с гонораров вызывали протест. К тому же он был щедр, даже расточителен, мог швыряться деньгами, когда они у него были.

Бестактные люди нередко в записках или устно спрашивали его о заработках, распространяли всяческие небылицы о фантастических гонорарах за книги и выступления.

П. И. Лавут, организатор вечеров и выступлений Маяковского, ведавший денежными делами по этой части, утверждает, что иногда во время поездок по городам поэт не только ничего не «зарабатывал» на выступлениях, но и вкладывал свои деньги. Зато Маяковский настаивал на гонораре в тех случаях, когда считал это справедливым. Он воевал с теми людьми, которые не считали поэтический труд профессией. Сами же деньги имели для него условную ценность. Когда они были, поэт помогал товарищам, щедро оплачивал услуги, словом, проявлял необычайную широту натуры. Во ВХУТЕМАСе постоянно помогал двум-трем нуждающимся студентам.

Отвечая на вопросы о заработках, он говорил:

- Я получаю меньше, чем... следовало бы. Расходы все съедают. Учтите: болезни, срывы... переносы, отсутствие сборов - тогда почти убыток... Почему я люблю получать деньги? Деньги существуют, пока они представляют собой какое-то мерило. Меня никто на службе не держит, не премирует, у меня свободная профессия. Чем дороже оплачивается мой труд, тем приятнее: значит, больше ценят то дело, которым я занят... Я работаю не меньше любого рабочего. Отпуском ни разу в жизни не пользовался. Брать с тех, кто может платить, - правильно. А то перестанут ценить. Я получаю гонорар, как за любой литературный труд. Кстати, не везде я его получаю. Очень часто я выступаю бесплатно: например, в Москве... на заводах и фабриках, в воинских частях, иногда в вузах.

Не один, по-видимому, разговор с фининспектором состоялся у поэта, прежде чем появилась потребность высказаться и о гонорарах и удержаниях, а также и о «месте поэта в рабочем строю».

Вслед за стихотворением «Разговор с фининспектором о поэзии» было написано «заявление» Маяковского «В Мосфинотдел фининспектору 17-го участка» (а затем «дополнение» к этому заявлению), где поэт в строго деловой форме, с цифровыми выкладками объясняет, почему сумма налога, об уплате которого он получил извещение, несправедлива, завышена (перед этим фининспектор посетил Маяковского на дому и осмотрел его «имущество»).

По пунктам, с исключительной педантичностью Маяковский объясняет, почему он не подал декларации о заработках, каких расходов требуют поездки за границу, поездки по городу, оплата работы машинисток, бумага, материалы для живописи и т. д. и т. п. Со скрупулезной точностью подсчитываются все расходы, вплоть до телефона и взноса в профсоюз.

Написанное по канонам канцелярской стилистики, это, заявление заканчивается так: «Прошу принять во внимание указанное мной в заявлении и снизить обложение до норм, просимых и доказываемых мною». И добавляет: «Всякое иное решение в корне подорвет мою работу».

Но самое замечательное то, что Маяковский, в конце, ссылается на свои «работы»: «Как делать стихи?», «В мастерской стиха», «Разговор с фининспектором о поэзии». Дескать, читайте, дорогие товарищи, финансовые работники, вникайте, постарайтесь понять, что такое поэтический труд, сколько на него тратится «сердца и души», что не учитывается никакими обложениями и скидками, и что он значит в жизни общества.

Стихотворение ли произвело неотразимое впечатление на финансистов, статья ли «Как делать стихи?» или логические выводы и цифровые выкладки заявления Маяковского, но районная налоговая комиссия согласилась, что «заработок плательщика связан с большими производственными расходами», и несколько снизила сумму, подлежащую обложению налогом.

Он не обожествлял поэзию и поэтический труд. «Поэзия любит в мистику облекаться, говорить о вещах едва касаемо». Этому Маяковский грубо противопоставлял агитацию в стихах за покупку облигаций выигрышного займа. Он не придавал поэзии значения некого таинства, не накидывал на нее флер романтической загадочности, но в то же время сознавал: «- Поэзия - вся! - езда в незнаемое». И опять: «Труд мой любому труду родствен». И показывает, как тяжек этот труд, беря в сравнение деловые, каждому понятные производственные термины (вексель, тариф, накладные расходы, баланс, проценты, пени), даже цифры («тысячи тонн словесной руды», «рубль девяносто сотня папирос, рубль шестьдесят столовая соль»). Поэт нарочито огрубляет свой «Разговор», ведет его как бы на сугубо деловой, утилитарной основе, ведь его собеседник (и оппонент) - фининспектор.

Однако так кажется лишь поверхностному взгляду. Деловая лексика не должна вводить в заблуждение относительно взгляда Маяковского на поэзию, не должна и не может принизить значительности, высокого общественного и поэтического смысла стихотворения.

Деликатно разъясняя фининспектору «явление рифмы», поэт не забывает сказать, что его цель - не какое-нибудь «лампа-дрица-ца» к слову «отца», а «рифмы, чтоб враз убивали нацелясь», рифмы, которых и осталось-то, может быть, «пяток» и которые находятся с великими усилиями.