Эта басня меня изрядно утомила. Я подумывала бросить трубку, пусть себе болтается у стены на витом проводе, а я пойду, дочищу клетку. Я оглянулась, чтобы взглянуть через дверь со шторами на переднюю комнату моего магазина. За окном шел дождь, очереди страждущих покупателей снаружи не наблюдалось. Я растянула телефонный провод на всю длину и налила себе еще чашечку. Долгий, смакующий глоток божественного кофе.
– Селтси? Ты здесь? Я слышу, ты пьешь кофе. Черт, я испугался, что ты бросила трубку. Или нет, не бросила, я бы услышал гудки, просто на минутку отпустила, да?
– Я брошу трубку, если ты так и будешь сопли жевать. Что случилось с Селмой?
– К этому-то я и веду. Но погоди, все по порядку, иначе ты не поймешь.
– Так в чем же дело?
– Знаешь, я звоню из аптеки, и у меня кончились монеты. Можно я приду? По-жа-луй-ста!
Мне хотелось встретиться с ним в парке, но сидеть на мокрой скамейке под дождем рядом с этим…
– Хорошо, – сказала я и повесила трубку.
Вот же идиотка. Знаю ведь, что нельзя его пускать. Я почистила клетку и оставила ее сохнуть. Вытащила чистые подстилки из стиральной машины и положила их в сушилку. Я вынимала посуду из посудомоечной машины, когда звякнул дверной колокольчик. «Звонок-попрыгун», так называли его папа и дедушка, колокольчик был из старомодных созданий, такой, на пружинке. В магазинчике осталось много всякой ерунды с тех времен, когда дедушка держал тут волшебную лавку. Его товары – карты для фокусов, цилиндры, перчатки на большой палец, шелковые шарфы и дымный порох. Насколько я помню, в магазинчике продавались только необычные вещи. Иногда мне становится интересно, что бы он подумал обо мне? Ошейники, поводки, кошачьи игрушки на той самой витрине, где раньше висел реквизит для волшебных фокусов.
Колокольчик возвестил о приходе почтальона. Когда вошел Фарки, я сортировала счета по дате оплаты. Настоящее имя моего приятеля Эммануэль Фаркар. Фарки звучит ничуть не лучше. Я своим глазам не поверила! Чисто выбрит. Подстрижен. Дорогая рубашка застегнута на все пуговицы. Джинсы и ботинки. Я не видела, чтобы он выглядел лучше с тех пор, как мы фотографировались для школьного альбома в восьмом классе. Он взглянул на меня слезливыми карими глазами.
– Она заставляет меня так одеваться, – пожаловался он. – Вручила мне эту рубашку и отобрала мою майку с «Нирваной».
Затем, прищурившись, Фарки оглядел магазин.
– Что‐то слишком тихо. Где Купер?
Купер – большой трехцветный кот, которого мне подбросили четыре года назад.
– Спит где‐нибудь, – для светских бесед настроения не было. – Так что там с Селмой?
– Я расскажу тебе, расскажу.
Грустный взгляд, обегающий полки и прилавок.
– Может, сядем за стол? Как раньше.
Ну что я за дурочка. Совсем как мой отец. Стоило Фарки упомянуть, что мы больше не друзья, и я уже не могла вышвырнуть его за дверь, как следовало бы поступить. Мы прошли в заднюю комнату. Когда‐то здесь располагалась маленькая кухонька для крошечной квартирки за магазином. Сейчас это магазинная кладовка, но в ней сохранился круглый красный стол с хромовой окантовкой. И четыре стула с обтянутыми винилом сиденьями и спинками были почти целиком красными, если не обращать внимания на дырки, заклеенные темным скотчем. Вздохнув, Фарки уселся. Я налила ему чашку кофе и подогрела свой. Машинально. А как бы поступили папа и дедушка?
– Селтси, мне так…
– Что случилось с Селмой?
Если он снова начнет мямлить извинения, я никогда его не прощу. Ужасно выслушивать такую неуклюжую хрень, когда вся твоя боль – наружу и всем видна. Он сделал большой глоток кофе и вздохнул.
– Я так замерз! О'кей, о'кей. Итак, я еду, поворачиваю, где миссис Мего мне указывает, и мы останавливаемся у Фреда Мейера. Мне велят ждать в машине. Она делает покупки, выходит с тремя пакетами и тележкой, которую толкает упаковщик. Я укладываю в багажник пакеты, открываю дверцу, чтобы она могла вместить свою задницу. И, когда я сажусь в машину, она сообщает адрес. «Что?» – говорю я. А она: «Не важно, придурок, я покажу дорогу». Выезжаем с парковки, она показывает дорогу, но навигатор из нее так себе. Ну да ладно.
Он мнется, видя, что меня бесит его ахинея.
– Так вот, подъезжаем к месту, там реклама «Распродажа». И товары перед гаражом на столах и на простынях, прямо на лужайке. Я открываю ей дверцу машины и следую за ней взглянуть, потому что, чем черт не шутит, может, что приглянется.
Он бросает вороватый взгляд в сторону.
– Черт, покурить бы. Не найдется сигаретки?
– Я не курю. Ты прекрасно это знаешь. Продолжай.
Фарки встал из‐за стола, налил себе еще кофе и подлил мне. Он так быстро здесь освоился, точь-в-точь блудный кот, который возвращается домой, только когда ему подобьют глаз или порвут ухо. Я ждала.
– Итак, она идет к игрушкам, шарит, словно ищет какое сокровище. Барби, пластиковые тематические наборы, динозавры, в общем, всякое барахло. Но она аккуратно берет каждую вещицу, подносит к лицу одну за другой. Затем кивает мне, и я открываю дверцу машины. Мы едем дальше на такие же точно барахолки, где‐то пять или шесть базарчиков. Я, по идее, должен работать два часа в день, а прошло не меньше четырех. Мы подъезжаем к очередному гаражу, где мужчина и женщина еще раскладывают товар и говорят: «Мы еще не готовы». А миссис Мего их словно бы не слышит, начинает копаться в коробке с куклами. Она долго держит в руках одну куклу, но, как только хозяйка выносит коробку из-под обуви, миссис Мего роняет куклу и хватает коробку. «Сколько?» – спрашивает. Женщина просит доллар, миссис Мего расплачивается и спешит к машине, стуча тростью по тротуару: тук, тук, тук. Я открываю ей дверь. Она бросает сумку на сиденье и плюхается задом, сжимая коробку двумя руками, как невесть какое сокровище.
Кажется, я выпила многовато кофе, тянет в туалет.
– Я в туалет. Жди здесь.
Я подумала было сказать, чтобы он ничего не трогал, но не хотелось лишний раз с ним заговаривать – желчь так и кипела из-за этого гаденыша. Он потупил глаза и сжал кружку.
Когда я вернулась, он курил сигарету. В центре стола стояла папина старинная стеклянная пепельница. Я возмутилась, что он тянет лапы к моей собственности, но, как выяснилось, то были еще цветочки.
– Черт возьми, Фарки! Где ты взял сигарету?
Я догадывалась и боялась ответа.
– В ящике с волшебным хламом, – тихо признался он.
Фарки ссутулился и втянул голову в плечи, как нашкодившая псина, которую сейчас стукнут по лбу газетой.
– Там еще зажигалка была, – добавил он и щелкнул ею перед моим носом.
Не какая‐нибудь пластмассовая дешевка: серебряная «Зиппо».
– Черт бы тебя побрал!
Я шагнула к комоду и притронулась к ручке ящика. Мертвый. Полностью разрядился. Никакого жужжания.
– Фарки, я подпитывала и заряжала его целый месяц. И как раз в тот самый момент, когда он нам может понадобиться, ты сжигаешь магическую силу из‐за дурацкой сигареты!
– Но мне нужна была сигарета! – заскулил гаденыш. – И ящик, словно он помнит меня, дал мне хорошую зажигалку.
– А я подпитывала его целых два месяца и ничего не просила! И если он нам срочно понадобится, то…
Я задохнулась от гнева. Фарки. В этом весь Фарки. Каким местом, черт возьми, я думала, впуская его в дом? Я шумно плюхнулась на стул.
– Селма, – процедила я сквозь зубы.
– Да-да, я помню.
Он затянулся и стряхнул пепел с сигареты.
– Как я уже сказал, старушенция потащила обувную коробку к машине. Я обогнал ее, чтобы открыть дверцу, и подумал, что раз она накупила всякой всячины, то возвращаемся домой. О'кей. Я захлопнул дверцу, залез в машину и не успел ничего спросить, как вдруг она командует: «Поезжай». А я: «Куда?» «Поезжай, кретин». Ну, еду.
Фарки глотнул кофе и обвел глазами кухню.
– Боже, как же хочется есть.
Он бросил жалостный взгляд на банку с печеньем, зная, что это «собачья радость». Я достала пару бананов. Он сразу очистил свой, откусил половину, пробубнил что‐то с набитым ртом. Сигарета – в одной руке, банан – в другой. Я ненавидела его, хотя это не имело смысла, я же знала, чего от него ждать.
