Кася подняла голову и подмигнула:

  - А, Марик пришел...

  - Здравствуй...те, пани Кассандра, - только и нашелся сказать учитель.

   - А, едрись-мудрись, так вы знакомы, - надтреснутым голосом заговорил козлобородый. - А давай, каррамба, ее вдвоем протянем. Касюля это любит. А, Кася-карася?

  Кася энергично кивнула.

  - Как ты хочешь - спереди или оттуда, друг ситный? - продолжал нахальный джентльмен.

  Мысль об оральном сношении с его ангелом Касей показалась Мариусу безумно неприемлемой, и он решительно схватил ее за мясистые ягодицы, одновременно почувствовав где-то снизу ловкий язычок Марыси...

  Его невеста вывернула шею как гусь, и схватила ртом окаянный отросток козлобородого. Мариус захихикал - он уже, как опытный человек, видел всякое на зазорных картинках (что показывал ему коллега учитель физики).

  - О, как хорошо, бардак-мордак! - вкричал козлобородый, заплясал и обрызгал красивое касино личико мерзкой зеленоватой слизью.

  Кася со стоном размазала это и стала облизывать пальцы. Остальное слизала с нее Марыся, переместившись туда обезьяньим прыжком. Такое зрелище окончательно смутило учителя, и он с диким рыком выстрелил из своего орудия.

  В глубокой тьме возвращался учитель домой. Из-под фонаря рядом с гостиницей к нему подошла раскрашенная как клоун барышня и с хрипотцей вопросила:

  - Не скучаем, господин? А то угостил бы девушку пивом.

  Мариус молча удалился, рисуя руками фигуры в эфире.

  - Потаскуха, курва, падшая женщина, не верю в любовь, один обман, все вы одинаковые, курва, потаскуха, еще хочу... - Мариус ходил кругами по комнате и ерошил прическу.

  Вскоре ослабев, он рухнул на кушетку, пробудившись под утро с тяжелой головой и новыми мыслями.

  - Бывали дни весе-е-елые, твою в кочерыжку... - раздалось за окном скверным тенорком.

  Мариус поднялся и выглянул. Посреди двора стоял давешний козлобородый джентльмен при черном фраке и длинно растягивал меха маленькой итальянской гармоноки.

  Учитель высунулся по пояс, едва не сбросив герань, и замахал рукой. Тот осекся и отдал честь.

  - Заходите, заходите!

  Джентльмен поклонился и зашагал к черному ходу под звуки бравурного марша.

  - Выпить не желаете? - встретил его вопросом Мариус.

  - Хочу, едрит-мудрит, - ответил козлобородый и вынул из-за пазухи плоскую бутылку шотландского виски.

  - ...А Гусь Микульский - он гад! - держа козлобородого за рукав и качаясь как маятник, возмущался учитель.

  - Гад, конечно, едрен-батон.

  - Вишь, рожей я ему не вышел.

  - Проучить его, идить-тово.

  - Эй-ей-ей, приятель!.. - возмутился Мариус, почувствовав, как собеседник гладит его за ягодицы.

  - Виноват, тру-ля-ля.

  Козлобородый расправил помятый лист бумаги и достал перо:

  - Пиши, твое налево!

  - П-пишу. А что писать?

  - Магическое заклинание, едрись...

  Мариус заметил, что козлобородый снял сапоги, оставшись, однако, в шляпе-цилиндре. По комнате распространился запах горелой резины.

  ...Учитель не мог отвести расфокусированного взгляда от ног своего неожиданного гостя: там, где кончались брюки, начинались массивные и раздвоенные свиные копыта. По правилам приличия он не подал вида и макнул перо в чернила.

  Нетвердо держась на ногах, но преисполненный энергией, Мариус оглядел остекленевший мир, гаркнул на кухарку во дворе, и та расплескала молоко. Куда-то делся козлобородый. Над ухом заржала лошадь.

  - Эх, барин, идешь и не смотришь куда, - мужик свистнул и телега загрохотала в пыли.

  Лекционный зал был полон.

  - Каффа, караффа... - достал шпаргалку Мариус. - Акуаратта, раффан!

  Ничего не произошло, хотя показалось, что пан Гусак слегка вздрогнул и повел плечом. Что теперь?

  - А теперь, - торжественно провозгласил профессор. - Самый интересный момент нашего выступления.

  Он обернулся к стенду и, поддев большой плакат на указку, попытался накинуть его на крючок. Бечевка соскочила. Оглянувшись и не найдя помощника, пан Гусак встал на табуретку. Его брюки странно вздулись и опали, обнаружив белые кальсоны с расползающимся швом посередине, где слегка виднелась волосатая задница. Под аккомпанемент нестройного смеха профессор извиваясь начал шарить брюки. Исподнее свалилось окончательно и пан Гусак, неловко соскочив со стула, бросился вон, запутался в одежде и громко рухнул об пол.

  ...Коллеги зафиксировали апоплексический удар.

  Похороны прошли как положено. Во время надгробной речи многие давились и краснели от навязчивого воспоминания.