И он на какое-то время замолкает. Радость конца мая и начала июня проходит мимо него. Когда мы в полночь всем составом бросились к окнам, чтобы нестройным хором возвестить округу о начале лета, он молчал — так сказал Ромео.

Когда мы обдирали кусты, забирая у них последние цветы, он тоже молчал. И когда мы ловили бабочек, и когда мы пытались добыть сок клена, и когда мы плясали в последних лужах, и когда поедали с трудом отвоёванное мороженное — 6 стаканчиков на всех. И даже когда запускали бумажного змея, которого отобрали у какой-то новенькой.

Ромео приносил ему еду и питьё и иногда выводил на крыльцо. Тот сидел на ступенях, без всякого выражения глядя на сад. Иногда он закутывался в клетчатый плед, иногда на нем красовалась кепка, а иногда он держал вертушку. На него было больно смотреть, а разговаривать и того хуже.

А потом кошмары вернулись. Снова всё пошло по второму кругу: крики, визги, сомнабулия, драки, приступы, агрессия и затуманившийся разум. И снова его уволокли в Клетку и долгое время мы то и дело слышали разговоры о нём. Безнадёжный случай, ничего не сделаешь. Кто такое сотворил с ним? — спрашивали Халаты со злостью. Высказывали своё непреодолимое желание по душам поговорить с его родителями и найти ту сволочь, которая превратила его «вот в это».

— Ужас, — сказала Зои.

— И не говори, — согласилась Кларисса.

— И главное, к нему теперь не подобраться, — пожаловался Ромео.

Лето только начинало набирать обороты, но уже было жарко. Мы сидели в одинаковых белых футболках, с одинаковыми пятнами от пота. Кларисса пила колу со льдом, я надвинула шапку на глаза.

— К Эрику присоединился ещё один, — перевела тему Зои, — Ты представляешь, Клэр? Целых два Эрика!

— Июнь — время интенсивного размножения Эриков, — пробормотала я.

В доме послышалась возня. Если вознёй можно назвать радостные вопли, удары о стену и истеричный смех. Мы с Зои побежали на шум.

— Что ты сделал?! Псих несчастный!

— Да ладно? А мы где, изволь уточнить, находимся?

— Ох, и начищу я тебе сейчас рожу! Подставляй табло!

— Что тут происходит? — с холодным любопытством осведомилась я.

Пациенты расступились, освобождая дорогу. На кожаном диване вальяжно расселся косматый парень, держащий в руках альбомный лист.

— Что ты рисуешь? — полюбопытствовала я, — Ну-ка покажи.

Сзади послышались смешки.

— Это что?! — фальцетом завопила я, — Это чьи?!

— Вот его, — тыкнул парень пальцем долговязого усатого парня с битловскими шмотками.

— Это в твоих краях считается актом вежливости при знакомстве? Типа как у нас привет-пока? — съязвила я.

— Странно, что у вас нет, — в тон мне ответил парень.

— Вот знай теперь, — кивнула я в сторону трясущегося от ярости усатого, — Имя?

— Имя, — ответил парень, — Не отчество же.

— Приятно познакомиться, Имя, — склонилась в реверансе я, — А меня Клэр зовут.

— Неа, — похабно ухмыльнулся парень, — Ты Коварная Колдунья. Приняла облик молодой девушки, а на самом деле горбатая старуха с бородавками.

— А он мне нравится, — протиснулся сквозь толпу Эрик в сопровождении какого-то волосатого парня с размазанными рисунками на руках, — Давай дружить.

— А ты не ведьма? — недоверчиво спросил парень.

— Неа, — гордо ответил Эрик, — Я вожак этой стаи. Альфа, знаешь ли.

Зои где-то позади истерично заржала.

— Это просто нервное, — махнул рукой Эрик, — Она омега и очень переживает из-за этого.

— А это твоя альфа-самка? — кивком указал парень в сторону волосатого, — Пушистенькая.

Теперь уже заржала я. А тот обиженно нахмурился.

— Вот это я понимаю — талант, — наконец сказал он, — Так ломать комедию, лишь бы не говорить своё имя. Далеко пойдёшь.

— Поэтому проси автограф, — жеманно сказал парень, — А имя я сказать могу, почему нет? Меня Блейном звать.

— Саймон, — представился волосатый, — И никакой я не альфа-самка. Да и вообще мы не альфа.

— Это почему не альфа?! — возмутился Эрик, — Очень даже альфа! Девушки штабелями падают к нашим ногам.

— Скорее уж халаты, — ухмыльнулась я, — Вручают вам лавры самых несноснейших из несноснейших. И короноют как королей противнейших.

— Эрик Первый Противнейший! Как звучит-то! — мечтательно сказал Эрик, словно пробуя прозвище на вкус.

Так я и познакомилась с самым проницательным человеком в округе. Блейн — невыносимая язва, любитель раздавать направо и налево длинные глупые прозвища, которые потом надолго к человеку прилипали, художник срамных мест, для которого хорошим тоном считается нарисовать чресла собеседника, поэтому он рисовал везде и всегда, и просто не мог остановиться. Блейн — мальчишка с веселыми янтарными глазами, которые всегда сохраняли задорную искринку, даже когда его лицо было мрачнее тучи.

Как оказалось, он уже здесь лежал, причем вместе с Клариссой, Ромео и Зои. Выходит, они старожилы. Хотя Кларисса лежала с перерывами, а Ромео долгое время был на дневном станционаре. И Ромео с Блейном лучшие друзья. Мы с Зои дружно стенали, представляя их убойный дуэт.

Как Вечность он мне открылся не сразу. Сначала последовала вереница кошмаров. И из этого бесконечного лабиринта он вывел меня, сжимая моё запястье.

— Не бойся, — по-отечески ласково говорил он, — Сейчас я тебя вытащу отсюда. Правда, только на одну ночь.

Он вывел меня на заснеженное поле. Прихожая. Так её называли. Развернул меня к себе.

— Рад знакомству. Я Вечность.

Его глаза светили золотом и пламенем недр земли, солнечным светом и сиянием далеких звёзд. Застывшая смола. Ещё чуть чуть, и я увижу замершую древнюю муху. И правда. Вечность.

— Ты спас меня, — сказала я, — Но сможешь ли ты спасти его?

— Смогу, — сказал Вечность, — Без помощи Кита тут не обойтись. И твоя не помешает. Только контролируй кровь.

И мы собрались втроём, чтобы расчистить пространство. Чтобы запустить птичку сюда. Вольной птице не полагается клетка. Ей полагалось бескрайнее поле и небеса над головой. Мы вырвали из петел ржавую дверцу, и пернатый выпорхнул, благодарно махая своими черноперыми крыльями. Манили фонарем, завели в поле.

— Твори, — сказала я.

По кусочку, по ниточке он мастерил скромный уголок. Заполнил его северным сиянием и громадными причудливыми планетами, застывшим океаном и огнями далекого города. Заполнил звуками праздника и тонким шлейфом аромата булочной.

Мы ревностно охраняли границы, заглушая смехом и болтовнёй скрежет ржавой Клетки. Отгоняли ледяной пронизывающий ветер, грозящий вернуть Ворона «домой».

— С рассветом всё это расстает, — сказала я, — Но после заката возродится заново.

— Спасибо, — с благодарностью в голосе прошептал Ворон. В его глазах показались слёзы.

— Только одно условие, — сказал Вечность.

— Какое? — насторожился Ворон.

— Не исчезай, — сказал Вечность.

Когда мы убедились в защищенности границ и ушли, я спросила:

— А я вам зачем была нужна?

— Кит — для фундамента, — улыбнулся уголками рта Вечность, — Я — для стабильности. А ты — для счастья.

— Это я-то счастье? — фыркнула я, — Не смеши меня. Мне одни кошмары снятся. Да печальные истории.

— Ты знаешь своё имя? — спросил Вечность, — Обязательно узнай его. Я уверен, что он оно очень красивое.

— Что-то загадочное, — сказал Кит, — Типа Ведьмы, Колдуньи…

— Разве? — криво усмехнулся Вечность, — Странные у тебя понятия о загадочности.

— Что-то типа Гадалки, — подхватила я, — Провидицы… Оракула… Ворожеи…

— Во! — обрадовался Кит, — То самое! Вот твоё имя! Оно прямо подходит тебе! Ворожея!

— И кого это я приворожила? — фыркнула я, — Уж не тебя ли?

— Просто ты словно окружена туманом, — смущенно сказал Кит, — И движения у тебя плавные, и голос бархатистый. И ещё эта шляпа… Даже если ты не размалюешь лицо, сразу опытному взгляду будет понятно, что ты Ворожея.

— И ты действительно завораживаешь, — согласился Вечность, — Не знаю, как. Своим молчнием, своей родинкой, своими черными волосами… Ты приручаешь всех.