— Ай! Меня что-то укусило!

— Это пиранья!

— Ты идиот! Они здесь не водятся!

Мира с разбегу вбежала в воду. Герман снял рубашку и задрал джинсы.  Риша шла позади всех, то и дело вздрагивая от прикосновения холодной воды. Я подобрала подол юбки, скинула сандалии и брела по мянкому илистому дну.

Этот пруд был грязным, мутным, даже в летний зной холодным. В нём плавали водяные птицы, вокруг росли деревья, которые красиво цвели весной. как сейчас, например. К пруду вела небольшая лесенка, а дальше — зеленые просторы с далеким старым, но изящным и красивым желтым домом. Ходят слухи, что это родовое поместье семьи, от которой давно ничего не осталось. Какому психу приспичило поселиться у чёрта на рогах — это отдельный вопрос. Если это вообще правда.

— Эй, Дейл! Не будь занудой! Иди к нам! — позвал друга Герман.

Тот сидел на белых ступеньках с накинутым на плечи плащом. Возле него лежала наша верхняя одежда, носки и обувь. И бутылка с лимонадом.

— Оставь его в покое! — взбесилась Риша.

— Хватит ссориться, — сказала я.

— Точно, — поддакнула Мира, — Не стоит злиться на неразумного.

Я вошла по пояс в воду. Кажется, наткнулась на теплый ключ. Нога наткнулась на осколок, но я вовремя убрала её. Волосы веером плыли сзади, а шляпа защищала от только начинающего входить в силу солнца.

— Я тут чуть не утонула, — сказала Риша, — Меня вытащил какой-то мужик. А наблюдавшая за нами тетка сказала, что тут уже 2 человека утонуло на её глазах.

— И она так же наблюдала, не предпринимая никаких действий? Жуть, — передернуло Дейла.

Я шла дальше. Вода тормозила мои движения. Я двигалась словно в замедленной съемке, и каждое моё движение было изящным и плавным.  Было бы здорово, если бы люди додумались танцевать в воде. Тогда у всех бы это получалось, и все бы чувствовали себя грациозными ланями.

Вдруг звуки исчезли. Я очутилась один на один с плотным слоем грязной холодной воды. Если наткнешься на холодный ключ, то ногу может свести судорогой, и ты не сможешь всплыть. Кажется, мне и впрямь стало труднее двигаться.

Наткнулась на острый край консервной банки. Порезалась. Вскрикнула и в рот хлынула вода. Судорожно вздохнула, задергалась, замахала руками.

Чьи-то пальцы коснулись меня. Темплые. Мягкие. Я, как за соломинку, схватилась за них. Вторая рука схватила меня за локоть. Меня вытащили на поверхность, отнесли на руках на берег, положили аккуратно на землю. Чьё-то лицо приблизилось к моему. Я закашлялась, выплюнула воду, резко вскочила.

— Я в порядке, в порядке! — завопила я.

Риша накинула мне на плечи свою ветровку.

— Надо отвести тебя домой, — сказала она, — И дать сменную одежду.

— Кто меня вытащил? — спросила я, — Не ты ли, Дейл?

— Нет, — как-то грустно ответил Дейл, — Это сделал Герман.

— Да, это так потрясно выглядело! — оживилась Мира, — Вынес тебя из воды, как принцессу! И шляпу не забыл на тебя нахлобучить, а то ты бы мозг нам вынесла всем.

— Хватит, — вмешалась Риша, — У кого дом ближе?

— У меня, — сказал Герман, — У меня почти что у самого озера.

Риша взяла меня под руку и повела впереди всех. Меня всю колотило, ноги стали словно ватные. С воды стекала вода, с волос тоже, но у меня не было никаких сил отжимать их. Руки безвольно повисли.

— Как будто пробежала кросс, — сказала я.

— У меня так было после того, как меня вытащили, — кивнула Риша, — Ничего, скоро пройдёт. Приведем тебя домой, поешь, попьешь, обсохнешь. Всё наладится.

Мы пришли домой к Герману и заняли гостиную. Герман дал мне какую-то бесформенную футболку, которая мне в платье годилось. Я переоделась в неё в ванной, высушила волосы феном, наконец отжала шляпу, стараясь не снимать её.

Мы смотрели телевизор, умяли целую салатницу и погнали Германа готовить ещё. Включили телевизор на музыкальный канал, подпевали хитам, смотрели журналы, пытались научиться играть на гитаре. Дейл сидел в сторонке, и только Риша поняла, что ему некомфортно. Дейл заверил её, что всё в порядке, но теперь и я заметила, что это было не так.

— Пора бы домой тебе возвращаться, Клэр, — вечером сказала Риша, — Родители будут беспокоиться.

— Ну вы и скучные, — недовольно сказал Герман, — А как же наши ночные посиделки?

— Пойми, Герман, мы не будем вечно тусовщиками, — сказала Риша, — Когда-нибудь нам придется начать взрослую жизнь.

— Бла-бла-бла, — закатил глаза Герман, — Какая ты зануда всё-таки.

— Все компании когда-нибудь распадаются, — повысила голос Риша.

— Вот и начинай свою взрослую жизнь, сколько влезет, а я буду тусить, — заявил Герман, — Ты со мной, Клэр?

Он посмотрел мне в глаза. Как обычно, насмешливо и чуть лукаво. Но во взгляде читалась надежда.

— Извини, Герман, мне правда нужно идти, — с тяжелым сердцем ответила я.

Замешкайся я, и отказать было бы труднее.

— Ну и иди.

Герман отвернулся к стене. Скрепя душу, я встала, попрощалась и пошла с Ришей и Дейлом.

— Идешь? — спросила Риша у Миры.

— Наверное, — нехотя согласилась Мира.

Мы вышли из его дома. Мира и Риша направились в одну сторону, а мы с Дейлом в другую.

— Нехорошо получилось, — пробормотала я.

— Я хотел тебя спасти, — сказал Дейл, — Но промедлил. Боялся.

— Все нормально. Я бы тоже испугалась.

— А Герман не испугался. Он, не раздумывая, бросился тебя вытаскивать. И дом его был поблизости… Я такой бесполезный. Всегда был таким. Разочарование — так меня называли в детстве.

— Думаешь, Герман лучше?

— Он такой… Харизматичный. Есть в нем что-то, что заставляет других людей тянуться к нему.

— Нашел, кому завидовать. Герман — обыкновенный придурок, который никогда не повзрослеет. Такие, как он, обречены и в 40 лет вести себя как конченные раздолбаи, без работы и денег, зато всегда с бутылкой и в баре.

— Как мой дядя, в общем.

— Ты считаешь, что твой дядя лучше тебя?

— Я…

— Не считаешь. Вот и Германа не считай лучше себя.

— Но при этом я отталкиваю от себя людей. Только успеваю к ним привязаться, как они теряют ко мне интерес.

— Думаешь, Германа любят больше? Ришу он бесит, хотя её все бесят, Мира вообще ко всем относится ровно.

— А ты? Тебе он нравится?

— Может быть.

— А я?

— Может быть. Давай не будем. Мне плохо от этого разговора. Я замерзла.

Я принялась растирать руками плечи.

— Можем пойти в магазин погреться, — предложил Дейл.

— Не хочу, — сказала я, — Хочу вернуться в психушку.

— Что там хорошего? — спросил Дейл.

— Много чего, — сказала я, — Долго рассказывать. Просто там я чувствую себя как дома. Ты там то всеми ладишь, и со всеми дружишь, даже если вы знакомы всего минуту. И там даже скука сладостная.

— Здорово, — сказал Дейл, — Наверное, хочется остаться там навсегда.

— Не знаю. Навсегда не удастся, а до конца лета — пожалуй.

— А… Ну, болезнь все еще прогрессирует?

— Я уже давно не вижу кошмаров. Как и других снов.

— Вот как…

— А у тебя есть, на чем меня подвезти?

— Нет… Но могу предложить переночевать у меня. Семья не против.

— Отлично!

Я легла вновь на ту мягкую постель. Может, и в эту ночь я обойдусь без сновидений?

Я становлюсь частью куста. Мои пальцы — хрупкие пруться веточек, мои ногти — зеленые листья, мои ноги — корни в земле, моя кожа — жесткая кора, а моя плоть — древесина. Не вижу, не слышу, не чувствую боли. Не имею возможности двигаться. Только ветер колышет мои ветви-пальцы, и птицы садятся и чирикают. В моих корнях ютятся мышки, жуки, вокруг летают шмели и пчелы.

Я куст. Не могу дотянуться до неба, даже не могу протянуть пальцы так высоко, как это делают деревья. Колосья не считают меня за свою, деревья смеются над моей низкорослостью.

Я куст, и ко мне приближается человек — для меня теперь это не более, чем едва ощутимое сотрясание земли. Говорят, есть те, кто могут двигаться, говорить, видеть. Есть те, кто дышут тем, что мы выдыхаем, и едят то, что мы производим. есть те, для кого углекислый газ — это яд. Но для нас они удобрения, часть теплой и рыхлой земли.