А Герман, Риша и Мира сидели прямо на улице, Герман играл на гитаре, не забывая отпускать ехидные замечания, а Риша на него кричала. Мира тихо наслаждалась моментом.

Нэнси была на вечеринке. Вместе с клубом болельщиц они перемывали другим кости, и каждая пыталась доказать что-то себе.

Габриэль мучали кошмары, но рядом никого не было, чтобы разбудить её.

А что же делала Кларисса?

— О чем думаешь? — спросил Кит.

— Моя любимая игра детства. Смотрела в окно и представляла, кто что делает и кто о чем думает.

— И как, угадывала?

— Не знаю, не спрашивала. Люди такие сложные. Цветы и кошки простые.

— Думаешь? Кошки точно сложные и загадочные.

— Простые. Гордые и не очень, ласковые и шуганые, но все они простые и изящные.

— А я не люблю смотреть в это окно. Остался бы тут навсегда. Встретил бы утро в этой палате, выходил бы пожрать в столовую, бездумно бы слонялся по коридорам, носился бы по двору, как угорелый, сидел бы на крыльце.

— А мне бы вырваться отсюда. Сесть на первый попавшийся поезд и уехать навсегда.

— Куда?

— Куда глаза глядят.

— Думаешь, сможешь?

— Смогу.

— Тьма не пустит.

— А я вырвусь.

Он ничего не ответил, только смотрел прямо и думал о чем-то другом. В мыслях он находился далеко отсюда. Мне показалось, что лучше сейчас оставить его одного. Я вышла из палаты и вернулась к себе.

====== Песня о весне ======

Я шла по заснеженной тропинке. А навстречу мне шагала Королева. Я хотела с ней встретиться, чтобы поговорить, но вдруг мы разминулись, а я сама не заметила, как это произошло. И сколько бы я не пыталась к ней подойти, всё тщетно, что-то разворачивало меня обратно. И я поняла: мы и не услышим друг друга и не поймём. Это только кажется, что мы близко, на самом деле она находится по другую сторону зеркала. А я не могу пройти туда, потому что натыкаюсь на холодную поверхность. Черная кровь не пропускает: она вскипает, бурлит и тянет назад.

Черная кровь, густая, как нефть. Я тону в ней, захлебываясь, наполняя легкие ею, и пытаюсь кричать, но крик застревает в глотке. Ему не суждено вырваться на поверхность. Да даже если получится, будет ли кто поблизости, чтобы услышать его? Сможет этот кто-то помочь? Будет ли он готов разбить своё сердце? И самое главное: смогу ли я принять такую жертву?

И каждое утро я просыпаюсь с головной болью и тяжестью в груди. Таблетки лишь заглушают страх и лишают способности думать и видеть сны. Но кошмары все равно видятся. Окружают меня, словно черные вороны.

— Нет, ты не ворон. Ворон — это я, — слышится голос Брайана, — Моё оперение черное, как сажа. А мои глаза налиты кровью. И когда я раскрываю клюв, из него вырывается не песня, а сдавленный хрип.

Мы страдаем на пару, он метается в поисках музы, а у меня нет надежды. Его враг — одиночество, моя — сама я. А как сражаться с собой? Себя не победишь и себе не проиграешь. Есть только ничья, но никому она удовлетворения не приносит.

Они боятся осени и весны, а я боюсь зимы, потому что зимой всё хуже. Зима серая, темная и холодная. А весна — это надежда. Лето — это сладостная скука. Осень — это красивое увядание. А зима уродлива, как смерть. Потому что она и есть смерть.

— Смотри, подснежник.

Брайан показывает на одинокий белый цветок на фоне черного пятна земли.

— Чего это он так рано? — продолжил он, — Завянет ведь.

— А он первопроходец, — сказала я, — Знаешь, у меня во дворе росло дерево, которое распускало и скидывало листья раньше всех. Все деревья голые, а это уже с почками. Все деревья зеленые, а этот золотой. Я могла заглядывать вперед и представлять, что уже разгар осени или лета.

— В больнице, в которой я лежал до этой, окно выходило на дерево, — кивнул Брайан, — Точнее, я видел только ветку. Если бы не она, я бы потерял счет времени.

— Не выпускали? — сочувственно спросила я.

— Не выпускали, — вздохнул Брайан, — Разгар весны, а они ребенка в заперти держат.

— Да уж, — рассмеялась я.

— Опять кислые рожи? — присоединился к нам Ромео, — Смотреть противно. Давайте уже, пойдёмте на улицу.

— Там же всё тает, — жалобно прохныкал Брайан, — А у меня сапог нет.

— А ты босиком иди, — посоветовал Ромео, — Заодно искупаешься.

Ромео приобнял его за плечи и они зашагали в сторону выхода. А меня что-то кольнуло в груди.

— Мальчики, подождите!

Я бросилась за ними. На полпути меня догнала Зои.

— Че творим, ребята? Опять шалите без меня?

— Да куда нам без тебя, — рассмеялся Брайан, — Я не настолько отчаянный, чтобы оставаться наедине со злюкой Ромми и страшной ведьмой.

— Сейчас в лягушку превращу, — пригрозила я.

— А что? Классная идея, — обрадовался Брайан, — Может, суженная побыстрее ко мне прискочит и поцелуем превратит в прекрасного принца.

— Ты-то прекрасный принц? — фыркнул Ромео, — Не смеши меня.

Мы вышли на крыльцо. Дерево раздулось от сырости и скрипело.

— Сезон летних игр в саду объявляется открытым! — продекламировала Зои.

— Будто мы до него не играли, — хмыкнул Ромео, — Наших не остановишь даже в лютые морозы.

— Смотрите, какая лужа! — восхитилась я и впрыгнула в неё со всего разбегу.

И плевать, что нет ни верхней одежды, ни резиновых сапог.

— Эй! Ты меня обрызгала! — возмутился Брайан.

И тут же начал брызгать меня. Я в долгу не осталась и нанесла ответный удар.

— Водная битва! — заорала Зои и принялась брызгать во всех подрят.

— Вы идиоты! — закричал мокрый Ромео.

Зажмурившись, он принялся отплевываться и вытирать грязь с лица. Мокрые лохмы прилипли ко лбу. Мы все захохотали, потешаясь над комичным видом друга.

— Ой, часы посещения! — вспомнила Зои, — Клэр, тебя же вроде навести хотели? Да уж, хороша, нечего сказать!

— Просто красотка, — вторил ей Брайан, — Нет, серьёзно. Пойди к ним в таком виде.

Я посмотрела на своё отражение в луже. Размытая тушь и помада, мокрые волосы, грязь на лице и мокрая одежда, прилипшая к телу. Обувь хлюпала, у левой отклеился носок.

— Халаты убьют меня, — сокрушенно сказала я.

— Буду приносить тебе цветы на могилу, честно-честно, — пообещал Брайан.

— Мы с ней будем лежать, — поправила его Зои.

— Окей, тогда сходим и переоденемся, — предложил Ромео, — Залезем через окно.

Мы с Зои залезли ко мне в палату, а мальчики пошли к своей. Я умылась, высушила волосы, накрасилась заново и пошла в общий зал.

За столом меня поджидала Риша.

— Всё нормально? — обеспокоенно спросила она, — Ты хорошо себя чувствуешь? Тебя часто навещают?

— Нормально, — лаконично ответила я, — Лучше расскажи, что у вас творится.

— Ну, Герман как был придурком, так и остался, — охотно принялась рассказывать Риша, — Мира завалила экзамены и решила бросить учебу.

— Работать будет?

— Ну… Да. Хочет фрилансером работать. Начиталась всей этой мути в интернете и воображает, что у нас это можно устроить. Хотя весь этот ваш фриланс — это сбыт подружкам старого белья да делание домашки за соседа.

— Может, и получится что-то.

— Город доживает своё. Все нормальные уже свалили. А мы вынуждены вариться здесь, потому что нас он не захотел выпускать.

— Мы как моряки, тонущие вместе с кораблем.

— Скорее как крысы, которые не могут его покинуть, но очень хотят.

— А ты хочешь?

— Хм… Нет? Я неправильная крыса.

— А Дейл с вами не ходит?

— Нет. Не хочет, видимо.

— Может, стесняется? Герман с ним не лучшим образом обращался.

— Кто знает? Если это так, то Герман — это последний человек, о мнении которого стоит беспокоиться. Как и о мнении Миры, в общем.

— А о моём?

— Не знаю.

— А о твоём?

— Не знаю.

— Хочу мандарины.

— Дождись лета. Сейчас их нигде не достанешь.

— Я видела их в магазине перед тем, как лечь в больницу.

— Так это же химия.

— Мы тоже химия.

Она тяжело вздохнула, будто устала от всего этого. Может, так оно и есть.