— Как ты это делаешь? — шепотом спросил у меня Ворон, когда Тарантул забылся младенческим сном.
— Делаю что?
— Ты шутишь? Ты усмирила Тарантула. Тарантула, который издевался над одноклассниками и пытался одного зарезать. Тарантула, который кусает и бьёт санитаров даже со шприцом в вене. Он сидит и жрёт твоё варенье, хотя мог бы уже давно запустить в тебя банкой.
— Я не знаю, это как-то само собой получается, со всеми легко лажу. Просто мне нравится общаться и дружить, это у меня с детства. Меня за это и за мою болтовню в школе считали легкомысленной дурой. Хотя, наверное, так и есть! Я просто обыкновенная болтушка.
— То есть, ты даже не понимаешь, какое влияние оказываешь на людей, — нервно рассмеялся Ворон, — Я даже не знаю, хорошо это или плохо.
Из-за ночных посиделок я стала не высыпаться, поэтому спала днём. Халатам это не нравилось, но я буквально валилась с ног от усталости, и потому стала пропускать прогулки, проваливаясь в целебный сон, обволакивающий, завораживающий и утаскивающий в неведомые и непостижимые дали, полные нереальных вещей.
— Опять почти не приходишь?
Ворон встревоженно смотрел на зевающую меня.
— Наверное, неправильно с моей стороны просить приходить тебя сюда. Я-то сова, а ты, наверное, жаворонок.
— Ворон ты, — устало улыбнулась я, — А не сова.
— Почему нет?
Он завыл, как филин, чем испугал меня. Я опять оступилась и свалилась вниз, ударившись затылком о землю.
— Эй, живая там? — насмешливо спросил Ворон, — Давай, вставай, не пугай меня…
— Ну мисс Хелен, ещё 5 минуточек… — я сладко зевнула, закрыв глаза.
— Когда это я успел превратиться в мисс Хелен? — опешил Ворон.
Я ничего не ответила.
— Мисс Что-то-там, а ну вставайте, пора принимать лекарства! — сказал Ворон тонким голосом, — Не стоит так долго дремать по утрам, переспите ведь!
Я открыла глаза и исдала несколько сдавленных смешков. Потом кое-как приподнялась и снова прислонилась к решетке.
— А если без шуток, то ты меня пугаешь, Элли, — обеспокоенно сказал Ворон, — Ты правда так хочешь спать?
— Да дело не в этом… Я очень устаю в последнее время. Наверное, это потому, что скоро осень.
— Вот сейчас честно скажу тебе, Элли, на тебя без слёз смотреть невозможно. Когда ты пришла ко мне, ты была такой теплой и цветущей, словно сам гимн весне и жизни ступал по льду… А сейчас ты скорее драный веник. Не смотри на меня так злобно, а то я боюсь. Но это правда. Ты выглядишь очень уставшей. Смертельно уставшей. Я бы сказал, начинающей вянуть.
— Не знаю… Но ведь все цветы вянут?
— Есть цветок, который никогда не завянет.
— Раз я завяла, то я не он…
— Нет, ты именно вечный цветок. Просто другие берут у тебя аромат и обрывают твои лепестки, но даже не поливают. Все восхищаются твоей красотой и ароматом, но никто не хочет полить тебя хотя бы разочек. Бедный, бедный мой цветочек… Сломать бы эти прутья, и тогда я никогда не отпущу твою руку. И я всегда буду поливать тебя и укрывать от холодов.
— Никогда…
— Что?
— Никогда не отпускай мою руку.
Мы соприкоснулись пальцами.
— Теплые… — вздрогнул он, — И мягкие. Влажные.
— А твои холодные, сухие и жесткие… — пробормотала я.
====== Решившая ======
Это случилось пасмурным днем, ближе к вечеру. за окном барабанил дождь, так что мы собрались все вместе в палате, думая, что делать. Вода вся выпита, книги прочитаны, стихи рассказаны. Подумав немного, мы поняли, что слова-то и не нужны, и просто лениво лежали по двое, по трое на кровати, глядя в потолок и слушая песнь дождя и ветвей, ударяющихся об окно.
Явился Блейн с дымящейся кружкой горячего шоколада, новыми свитерами и девчонкой. Представил как Жюли.
О Жюли, Жули! Нежное сердце, кроющееся за массивным телом и отборными ругательствами! О Жюли, вяжущая шарфики и отдающая свои запеканки! О Жюли, у которой всегда есть капли от наскорка и 100 идей для рисунка на носках! Она быстро подружилась с Зои и Клариссой и подселилась к ним в палату.
Но когда мы только познакомились, то мысленно окрестили её Гориллой и Леди Сквернословие. И покатывались со смеху, пока не стемнело. А всё потому, что она через раз вставляла какую-нибудь ругань, причем такую, которую даже Элис не слышала, а она в этом разбиралась. Как объяснил позже Блейн, это был дефект речи.
— Хватит издеваться, — надулся Блейн, — Она очень милая девушка. Глядите, какой клевый шарфик мне связала!
Он выудил из груды принесенных свитеров полосатый шарф с каким-то непонятным орнаментом.
— О, поделишься? — оживилась я, — Как раз осень скоро, а я так легко простужаюсь! Постоянно с сентября до апреля с соплями хожу! А так хоть греться буду.
— Размечталась, — осклабился Блейн, — А ты мне что?
Я задумалась.
— А что я могу дать? Хм, даже не знаю... Вот мои вещи: кусок помады, высохшая шоколадка, ожерелье с фальшивыми янтарями, плеер еще 80-х годов, браслеты «дружба», игрушка-китенок. Их я готова отдать. Выбирай любую. Можешь хоть все забирать! Хотя я не знаю, зачем тебе помада и бижутерия… Ну да ладно!
— Ну, если ты так просишь, — замялся Блейн, — Но шарфик всё-таки не дам!
— Жадина, — я показала ему язык, — С друзьями надо делиться.
И пришло время ужинать. Мы, как угорелые, всей гурьбой понеслись в столовую, где подавали рис и курицу. Пахло так невыносимо приятно, что мой рот наполнился слюнками. Мы жевали, чавкали и мычали под неодобрительные взгляды работников столовой.
Когда мы вернулись в палату Зои и Клариссы, нас ждала… Клэр собственной персоной! Лежала, распластавшись, её бока тяжело вздымались и дорожка из черной крови тянулась от дверей.
— Черная кровь? — задумалась Зои, — Плохой знак.
— А что такое? — опешила я, — С ней что-то случилось? Она умирает? Она в опасности? Она заболела? Она мертва? Она превращается в чудовище?
— Нет-нет, — поспешила меня успокоить Зои, — Просто случилось это.
— Что это? — спросила я.
— Тьма. Опять тьма её одолевает, — объяснила Зои.
— Ворон тоже говорил что-то про тьму, — призадумалась я.
— Ну, у него было немного по-другому, — скривилась Зои, — И более мерзко и отвратительно. Надеюсь, у Клэр до такого не дойдёт.
— Дойдет, если мы сейчас не вмешаемся, — спохватился Блейн.
Мы с ним одновременно посмотрели в окно. Туча заслонила луну и звёзды.
Что с ней было, я так и не поняла, но знала, что это было что-то мерзкое. Эта кровь пахла бензином и железом, плавленной пластмассой и болотом. Черная, черная кровь. Кровь, что окрасила оперение Ворона. Кровь, что пытается сейчас поглотить Ворожею. Её взгляд стал пустым и бессмысленным. Я подумала, что друг Ворона, когда стал чудовищем, также смотрел. Слепая ярость и животное бешенство. Того и гляди истечет слюнями и пеной. Даже на самом дне этих глаз теперь не найти хоть какое-то подобие человеческих чувств — всё скрыла пелена, волной накрыла кровь.
— Сделай хоть что-нибудь! — визжала Буревестник.
— Это вы виноваты! — кричал Кит, — Зачем выпустили?!
— Мы тут причем, тупой ты осёл?! — вопил Вечность.
— Заткнитесь! — рявкнула я, и они, как ни странно, тут же меня послушались.
Ворожея хватает меня за горло и впивается в кожу черными, как сажа, ногтями. Черными не от лака и пыталась что-то прохрипеть. Я наклоняюсь к ней поближе. Не стоило этого делать…
— Поступь, ты забыла, что… — кричит Вечный, но слова его тонут в липкой тишине, охватывающей меня со всех сторон.
А дальше были только тёмные кустарники с острыми шипами. Их кривые ветви, словно руки мертвецов, тянулись ко мне, норовясь разорвать мою плоть. Кустарники скрыли небо, даже свет луны не проникал сквозь плотные заросли. Мертвое, мертвое царство, состоящее из запекшейся черной крови… И Черная, черная кровь вместо воды. Я поплыла, пытаясь протолкнуться, едва не застывая в этой густой жиже, наполнявшей всё существо Ворожеи. Я не плыла наверх, потому что тогда бы застряла там навсегда, наблюдая, как тысячу и один раз гибнет Ворожея. Я не плыла прямо, потому что тогда шипы впились в моё сердце, заставив его почернеть. Я плыла вниз, глубже и глубже…