— Почему я сомневаюсь? Я ведь знаю, что если мы не уйдем, то ты… Ты… Так почему же я сомневаюсь? Я ведь хочу спасти тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе. Но также я не хочу расставаться с друзьями. И с теми деньками на веранде…

— Потому что ты живая. Живым свойственен страх и сомнения. Я не боюсь, потому что почти что пуст. Права была Королева, когда сказала, что кроме тьмы во мне ничего нет. А ты её вырвала, прогнала своим светом. И что же у меня осталось? Правильно, ничего. В том числе и страха.

— Да что за глупости ты говоришь? В тебе много чего есть. Если ты задумываешься об этом, значит, что-то да есть.

— Ха! И что же?

— Радость. Желание жить. Раздражение. Смех. Лень. Любовь.

— Сомневаюсь.

— Любовь — это свет во тьме. Сам же говорил, что рядом со мной ты чувствуешь себя живым.

Он схватил меня за шкирку и притянул к себе.

— Неужели ты не видишь, что я делаю с тобой? Я черная дыра, которая затягивает свет. Чем больше она поглощает, тем больше становится. Сколько бы ты мне не светила, быть ей я не перестану.

— Я люблю тебя!

— Что ты несешь?!

— Я! Люблю! Тебя!

Он оттолкнул меня. Я упала на землю, ударившись затылком.

— Знаешь, что самое смешное? — спросил он тихо.

— Что же?

— То, что я тоже тебя люблю.

====== Играющая ======

— Нет, ты ещё спрашиваешь? Конечно, бросай все и беги навстречу своей любви!

Он идет впереди, раскидывая пепел носками белых кроссовок. Откуда здесь столько пепла? Всё, всё засыпало, ничего не осталось, только выбитое стекло, валяющиеся осколки и изуродованное пианино.

— Жалко пианино, — я провела пальцами по расплавленным клавишам, — Не сыграть теперь.

— Это кто сказал? — усмехнулся Вечность и подошел к пианино, — Сыграем в 4 руки?

— Я не умею…

— А уметь не надо.

Лунный свет упал на пианино, заставив его сиять, купаясь в прозрачном серебре. Вечность тронул пальцами клавиши, и зазвучала мелодия, такая же тихая и ненавязчивая, как этот самый свет. Мелодия, заставившая меня позабыть обо всем и вслушиваться в каждую ноту. Казалось, весь мир притих и прислушивается вместе со мной.

— Давай, — сказал Вечный, — Присоединяйся. Это так прекрасно — рождать красоту.

Я робко прикоснулась к первой попавшейся клавише. А потом решила: «была не была!» и стала хаотично нажимать на клавиши, не заботясь о том, гармонирует ли моя «мелодия» с его или нет. Впрочем, получилось очень даже сносно. Симфония холодной вечности и нежной весны, гаснущих звёзд и лесных шорохов, циферблатов и бутонов… Его мелодия была тихой и робкой, моя — громкой и отважно заявляющей о себе, его была плывущей и торжественной, моя живой и летящей.

Когда мы закончили, лунный свет покинул пианино, и оно вновь стало старым сгоревшим музыкальным инструментом. Как странно. Без нас он пылится, но благодаря нашим пальцам он превращается в нечто прекрасное и увековеченное.

— Видишь, как любовь может гармонировать? Как мы с тобой только что. Как наши мелодии. Почему вы, влюбленные, не можете этого понять? Почему вам обязательно надо умирать, жертвовать и сходить с ума от невыносимых страданий? А мне потом возись с вами…

— Просто я боюсь. Я боюсь, что сорвусь и Ворон уйдет без меня. А я останусь монстром без души…

— Ну это он преувеличил, конечно… Просто если ты поддашься страху, то он тебя поглотит. В этом-то вся суть.

— Ну вот! Поэтому я и боюсь!

— Боишься бояться?

— Да-да! Я очень боюсь бояться!

— Просто помни, что по мере превращения от эмоций будет зависеть всё. Поэтому постарайся радоваться жизни. Попрощайся с цветами, лозами и каменистой дорожкой. И с крыльцом, на котором мы так часто сидели.

Вечность вздохнул.

— Нам будет очень тебя не хватать, маленькое солнышко…

— Да погодь меня хоронить, я ведь ещё не решила! Время ведь до конца лета есть, так?

— Ну, июль близится к концу.

Мокрая майка прилипла к телу. Мы все одеты в белые майки и черные шорты, у всех волосы собраны наверх. И все мы промокли до ниточки. вода смешалась с потом. Сомбреро Габриэль мы с Зои разорвали пополам и нахлобучили себе на головы.

— Всё, я так больше не могу!

Ромео вскочил и снял майку. Его смуглая кожа блестела и лоснилась на солнце, торчали ребра, на спине перекатывались крохотные мышцы. Мы с девчонками одновременно с завистью выдохнули.

— Так нечестно! — воскликнула я, — Почему я так не могу?

— Почему нет? — усмехнулся Саймон.

— Извращенец, — Клэр неодобрительно покосила на него черным глазом, грозно сверкнув.

— Да ладно, не бушуй, ведьмочка, — подмигнул Саймон, — Что еще остается? Так жарко, что сил нет даже на шуточки.

— И не говори, — простонала Кларисса, — Так пить хочется… У меня мозги все испарились.

— А они у тебя были? — притворно удивился Эрик.

— По себе не судят, кудряшок, — осклабилась Кларисса.

— Пусть кто-нибудь сходит и принесет попить! — предложила Зои, — Реально, жарко так, что помереть хочется!

— Я отодвигаю свою кандидатуру, — пафосно сказал Эрик.

— Да ладно, кто у нас самый энтузиазный и первый везде? — поддела его Зои, — Давай, давай, приноси пользу обществу!

— А че это я сразу? — вспылил Эрик, — Дискриминация кудрявых!

— Я тоже кудрявая, — хмыкнула Зои.

— Кудрявые, объединяемся! — воскликнула я, — На протяжении многих веком прямоволосые притесняли нас… Пришел черед нам отомстить! Устроим революцию! Кудрявые, впе-ред!

И мы снова повалились на ступеньки, всем видом показывая, что никуда уходить не собираемся.

— Элли, ты же у нас такая энергичная, — оскалился Саймон, — Почему бы тебе не пойти? Давай, Элли, мы будем болеть за тебя!

— Тебе надо — ты и иди, — огрызнулась Клэр.

— Погодите, Блейн же на самой верхней ступеньке, — вспомнила я, — Так что ему ближе всех идти. Так что пусть он сходит! Точно! Блейн, ну чего уставился? Иди давай!

— Элли, как ты могла?! — возмутился Блейн, — Я верил тебе, считал тебя своим другом, последний глоток оставлял, а ты… ты… посылаешь меня за водой! Ну всё! Я никогда тебя не прощу, предательница!

— Ой, ну ты же такой милосердный, так и рвёшься помогать другим, — промурлыкала я, — Кто я такая, чтобы тебе мешать? Ну давай, Блейн! Мы все тут помираем! Ох, как мне плохо… Ни капельки воды не осталось! Всё с потом вышло! В глотке пересохло! Мне бы хоть дождевую капельку… О, как я была бы счастлива глотнуть живительную влагу!

— Извините, я заблудилась…

Мы одновременно обернулись. У входа стояла, а точнее сидела на инвалидной коляске полная девушка с растрепанными волосами, коротко подстриженными и с челкой до середины лба. Волосы были окрашены в синий. Она была одета в белую майку и зеленые лосины. Коляска была вся в звенящих подвесках. Она смотрела растерянно и слегка затравленно. Мне показалось, что она очень устала от всего этого. Да. Как будто она просто хочет отдохнуть от этих больниц.

— А что надо? — спросила я.

— Найти кабинет мистера Эррони.

Мы с ребятами переглянулись.

— Сочувствую… — пробормотала Клэр.

— Странно, что тебя не проводили или хотя бы не сказали, где кабинет, — сказала я, — Что вообще здесь за врачи работают? А ты давно здесь? Или в первый раз пришла? А до этого где лечилась? Я подумала, что ты давно лечишься, потому что выглядишь уставшей от всего этого. Ну ничего! У нас хорошо и спокойно. Ребята просто отличные. Кстати, у этих бесноватых девчонок место в палате свободное. С ними не соскучишься! Событиями наша жизнь не богата, у нас и телевизор-то редко включают и радио нет, зато можно общаться!  А ещё у нас старенький проигрыватель есть, прямиком из 20-го века, офигеть, да? Ой, а ты прям совсем ложишься к нам или только дневной станционар?

— Элли, не нагрушай девочку, — поморщилась Клэр.

— Узнаю старую добрую болтушку, — ухмыльнулся Грег.

— Сам ты старый, — обиделась я.

— Мне подскажут, где мой кабинет, или придется искать кого-то другого? — девушка скрестила руки на груди.