— Я те ща рожу начищу, южанин гребаный, а ну быстро свалил, не задерживай очередь!

— Чертовы Проводники! Не могли бы вы работать быстрее?! Да моя бабка и то бы быстрее это сделала!

— Какого рожна без очереди лезешь, упырь?! Жить надоело?!

— Агур, Мабур, Хиш-Сапур, прекратите орать! Хибуки, не бегать! Райси, не читать мамину книжку! Там плохое заклинание, злое!

— Чернеет странник одинокий, бредет заросшею тропой…

— А как там дед Фандес? Ого! Ого! А баба Кара магазинчик по соседству открыла! 40 лет, а так вторую ступень не освоила, стыд и позор…

Я начала покрываться испариной. Такое чувство, будто я попала в трущобы, хотя здесь было много трущобных жителей, как и жителей с окраин, пригородов, соседних сел…

— ВЫ ПЕРЕСТАНЕТЕ ИЛИ НЕТ?! — наконец не выдержала я.

Множества глаз посмотрели на меня раздраженно и слегка удивленно. И тут же сконфузились все, опустив головы. некоторые даже пали ниц.

— Простите дурака, госпожа Ангуль, не признал вас, — пристыженно произнёс задерживающий очередь болтун, — Ах, дурья башка! Глупая башка! — принялся он корить себя и бить кулаками по голове.

— Перестаньте бить себя и обзывать, лучше пропустите меня.

— Хорошо, госпожа, как скажете, госпожа! Мне не жалко для вас ничего!

— Всё-таки хорошо быть героиней, — про себя отметила я и шагнула к Проводнику.

Телепортация была долгой и мучительной и во мне даже промелькнуло подозрение, что что-то пошло не так и меня закинет куда-нибудь в Бездну. самое главное — не забывать кто ты и куда направляешься. Есть риск потеряться. Небольшой, сведенный к минимуму, но всё-таки есть.

Очнулась я изрядно потрепанной в каких-то дурацких джунглях.

Секундочку. В местах обитания кочевников нет джунглей.

Эта мысль полоснула меня, как лезвие хорошо заточенного ножа. Я застыла на месте, сердце бешено стучало, ладони стали мокрыми и холодными, во рту пересохло, а живот скрутило от новой порции боли (я едва оклемалась от телепортации). Надо мной пролетали вестники смерти, молчаливые и жуткие. Если подолгу смотреть в их ярко-красные глаза, то можешь ослепнуть. А если услышишь их крик, то оглохнешь. Говорят, они души умерших уносят на своих черных крыльях.

Оберег завибрировал в моей котомке. Я аж подпрыгнула на месте. Оцепенение как рукой сняло. Я направилась наобум, подчиняясь вибрации этого странного предмета. Как я поняла, когда я шла неправильно, он переставал вибрировать. Какое-то время было нормально — сия странная штуковина ходила ходуном, я пила воду и кушала хлеб. Ни живности, ни плодов здесь не было. Со временем оберег вибрировал слабее, куда бы я не поворачивала, а потом и вовсе замолчал. Все запасы закончились. Сапоги мои стёрлись. Я поняла, что заблудилась, одна в незнакомом лесу с бесконечно возвышающимися черными кронами, отсутствием еды и сходящими с ума приборами навигации (с использованием даже очень сильной магии, которые в аномальных зонах в океане исправно работали). Наедине с Вестниками смерти. Я села на землю и заплакала, а потом заснула, провалившись в черную яму глубокого сна. Я падала и падала в этот бесконечный сырой и темный колодец, и не было ни конца, ни начала ему…

Шестое чувство!

Меня осенило. Я вскочила и огляделась по сторонам, оценив его медитативные функции. Состояние мне показалось более чем удовлетворительным. Я ритмично шагала по путающимся и заплетающимся тропинкам, постепенно входя в транс, шепча под нос себе мантру. Тишина сопровождала меня. Бесшумные Вестники смерти не могли помешать мне, они быстро скрылись из виду. Я не чувствовала ни голода, ни боли, ни усталости. У меня исчезло зрение и обоняние, исчезло зрение и осязание, исчез слух. Исчезли мои эмоции и воспоминания, исчезла я сама, растворилась в окружающей меня кромешной тьме, превратившись в сплошное шестое чувство. И так было правильно, я вернулась к истокам. Так знакомо.

Кто-то наступал на мои горячие следы, но я не чувствовала его дыхание и тепло тело, потому что этого у него не было. Кто-то бесшумный, бесплотный, тень, туман. Как я. Крадущийся. Выжидающий. Сопровождающий.

Внезапно я поняла, что больше не иду. Я лечу, причем лечу вниз. Или же я застыла в невесомости? Или же это мир пополз вверх? Непонятно. Моя личность постепенно стала возвращаться ко мне, а вместе с ней осознание. Осознание того, что я падаю и сейчас разобьюсь. Ну и в бездну это всё! Будь что будет!

Однако я не разбилась, а просто приземлилась на задницу, больно ударившись ею. Синяк будет. Однако всё моё существо поглотило одно удивительное зрелище, и я не думала о боли. Прямо передо мной горел большой костер, кроваво-красное пламя лизало сидящих вокруг него и не причиняло им вреда. Горели кости и запекшаяся кровь. В сторонке фыркали Грозовые Кони, и выглядели они ещё злее, чем те, которых мы с Цайиль когда-то оседлали. Ютились кучкой остроконечные палатки, на алтаре гнили чьи-то останки и книга, пократая пылью и кровью. И я чувствовала силу, древнюю, первобытную, ту, о которой говорил Тёмный, сила времен войн, пыток, костров и великих колдунов. Силу, в закат которой мы родились. Тёмную. Злую. Чистую.

Я присоединилась к сидящим вокруг костра. Меня пламя тоже не обожгло, но было довольно неприятно. Какое-то время меня не замечали. Мы хранили молчание.

— Чужую не тронул огонь, — сказала на ломаном общем языке одна из сидящих, — Чужую отметил Тёмный.

— Это его пламя? — стала догадываться я.

— Этот костер горит тысячу лет. Мы сидим здесь тысячу лет, — сказала старушка. Остальные будто не слышали нас. А может и не будто.

— Я пришла… — начала я.

— Я знаю, зачем Чужая пришла, — перебила меня бабушка, — Старая Кцель не будет учить Чужую. Чужая уйдет в верхний мир. Чужая здесь не нужна.

— То есть? — обалдела я, — Я проделала такой путь…

— Старая Кцель не будет учить Чужую, — повторила бабушка.

— Но меня отметил Тёмный!

— Старая Кцель не будет учить Чужую.

— Что должна сделать Чужая, чтобы стань не-Чужой?

— Чужая должна доказать, что достойна. Чужая должна показать свою силу.

Ну, метка, выручай!

Я вошла в костер. Сидящие по-прежнему были неподвижны. Лишь Старая Кцель смотрела на меня, и языки пламени отражались в её черных глазах. Я снова включила шестое чувство, позабыв о той Ангуль, что вечно тупит и задаёт глупые вопросы. О той Ангуль, что боится своей силы. Ту Ангуль я оствила ещё в Керьоне. А может, она умерла с первым походом в мир демонов.

Я опускалась глубже и глубже, и тьма обволакивала меня, и мне хотелось хохотать от безграничного счастья и почти извращенного удовольствия. Теперь я видела это племя по-другому и видела их лица, искаженные маской безумия. В крови их ладони, и смотрят они влюбленно на пламя, пожирающее их. Сморщены их тела, даже тела младенцев, они мёртвое племя, племя-призрак, отголосок давно ушедшего прошлого, пережившие свой закат и ушедшие глубоко под землю, туда, куда не проникают солнечные лучи. Труп на алтаре корчится в собственной агонии и кричит в экстазе, ибо боль его — его удовольствие и счастье, и счастье его — это пламя, ярко-красное, живое. Буквы рвутся из книги, темные, склизкие, верещащие. Шепчут они что-то, и лучше не прислушиваться к их шепоту. Здесь нет неба и звёзд, здесь лишь тьма и кто-то летает вверху, тени чего-то большего, но на их нельзя смотреть, потому что ты увидишь то, что никогда не захочешь увидеть, за любые богатства мира, за всю силу мира, за собственную душу.

А сейчас я — пламя. Красное пламя. Мёртвое пламя. То, что чувствует он, чувствую я. А значит, то, что чувствует всё здесь — чувствую я. Ибо я — сердце этого места, сердце этого ущелья, сердце этого племени и каждого из его членов. И я чувствую, чувствую… Чувствую жажду и любовь. Чувствую жажду сжешь всё вокруг своими пылкими поцелуями. И ненависть моя — любовь моя, а любовь моя безгранична, и тянутся во все стороны языки пламени моего.

Я упала, откатилась в сторону. Изо рта показалась кровавая пена. И вновь померкли все краски, но я хотела, хотела вновь это почувствовать, ибо велика любовь этого места, и велика ненависть его.