— Успокойтесь и не делайте резких движений, это навредит вам.

— Закрой свой вонючий рот! — завопила я. — Мне нужен Тео! Где Тео?!

Точнее, мне показалось, что я воплю. На самом деле это был хрип чуть громче обычной речи.

— Вам нужно восстановиться. Понимаю, вам сейчас тяжело. Но сейчас лучше позаботиться о себе.

— Я всё выдержу, даже если он умер! Я не ребёнок! Не решайте за меня, что для меня тяжело, а что нет! Где Тео?!

Медсестра достала шприц и набрала в него успокоительное.

— В анус себе это уколи, сука крашеная! — плевалась я, вырываясь из цепких объятий врачей. — Почему вы скрываете от меня Тео?! Я от вас не отстану, пока не узнаю, где он!

Я почувствовала боль от укола. Медсестра успела вытащить иглу прежде, чем я её сломала.

— Мне нужен Тео! Дайте мне Тео! Вы, сволочи! Дайте мне Тео!!!

Слабость вновь свинцом разлилась по моему телу. Я провалилась в сон. Но на этот раз ничего не видела.

— Это мы виноваты.

Это сказал брат. Стэн. Его лицо покраснело и под глазами прибавилось мешков, но в остальном он был таким, каким я его запомнила.

— Мы оставили тебя одну тогда, когда этого делать нельзя было ни в коем случае.

Да, это был именно тот Стэн, который неделями не приходил домой и колотил меня по любой мелочи.

— А сейчас слишком поздно.

Нет, Стэн, не поздно. Поздно будет, когда я уеду в Город, Где Всё Хорошо. А сейчас я готова принять тебя, блудного кота.

— Ты пришёл.

— Конечно, пришёл, — проворчал Стэн. — Любой нормальный человек пришёл бы. Даже если не был близок.

— И ты трезвый.

— Сам удивляюсь.

— Как мама? Как сестра? Как Эшли? Как в школе?

— Про маму не знаю, сестра и Эшли приехали вместе со мной, из школы меня выгнали.

Он был первый, кто навестил меня после опекунши. Хотя, прошёл только день. Врачи показали мне запись. Тео и правда не значился в них. Странно. Я решила пока притвориться послушной, а потом, когда восстановлюсь, выяснить, в чём тут дело.

— Что с директрисой?

Директриса была большой занозой в заднице. Она постоянно говорила мне, что я пошла в своих «родственничков». Больше остальных.

— Она подумала, что ты попала в колонию, — усмехнулся Стэн.

— Я туда попаду только за её убийство, — мрачно ответила я.

Как назло, в комнате зеркал не было. Шевелилась я с трудом из-за дикой боли. Будто врачи решили сэкономить на обезболивающем, хотя мне сказали, что я накачана под завязку. Мне сообщили только, что у меня много переломов и постельный режим как минимум на два месяца мне обеспечен. И пока я была в коме три дня, меня прооперировали. Неудивительно, что тело так чростно протестует против такого обращения с ним.

— Я сильно изуродована? — спросила я.

— Ты замотана, как мумия. Но лицо не тронуто, не считая нескольких ссадин.

Я с облегчением вздохнула.

— А ещё у тебя сломан позвоночник, — уже тише сказал Стэн. — Просили пока тебе не говорить, потому что это шокирует тебя.

— Насколько сильно?

— Ну, не то, чтобы очень. Но и не чуть-чуть.

Зашибись ответ.

— Я буду инвалидом?

— Пятьдесят на пятьдесят.

Час от часу не легче. Решила, значит, уехать. Будто сам город меня не хочет отпускать. Держит в своих цепких объятиях. Что ж, отнимутся ноги — поползу. Отнимутся руки — буду гусеницей извиваться. Плевать. Лишь бы не быть здесь. Лишь бы быть с Тео.

— А почему ты думаешь, что вы виноваты? — повернулась я к Стэну. — Нет, вы придурки, не спорю, но к аварии вы каким боком причастны? Ты, что ли, за рулём сидел?

— Нет-нет, я про твоё состояние. Всю эту твою дёрганность, да и Тео ещё какой-то. Мне говорили, что тебя видели разговаривающей с пустотой. Типа, ты вела себя так, будто кто-то был рядом.

— Что ты несёшь? — начала закипать я.

Стэн с болью посмотрел мне в глаза.

— Думаю, ты сходишь с ума.

====== Цвет бескрайнего одиночества ======

Тео стоял под окном, махая мне рукой. Я открыла форточку и улыбнулась, подставив себя порывам февральского ветра. На его плечи была накинута окровавленная куртка. Избитый, обессиленный и униженный, он бежал ко мне, чтобы согреть, утешить и забрать боль.

Я нормальная. Я не больная.

Палата была на третьем этаже. Внизу голый асфальт, очищенный от снега, и редкие машины. Он звал меня к себе, навстречу свободе. Может, пути, ведущие к Городу, Где Всё Хорошо, лежат в незримых плоскостях? Может, поезд, везущий туда, мчится в космическую пустоту?

Я нормальная. Я не больная.

Я встаю на подоконник и прыгаю навстречу холоду зимы. Шлёпаюсь об асфальт, растекаясь кровавой лужой. Тело сплющено в лепёшку, раздробленные кости проткнули органы и кожу. Я скрючена и перекручена. Он нависает надо мной и перерезает себе горло осколком зеркала. Дарит мне свой первый и последний поцелуй. А дальше — агония.

Я просыпаюсь в холодном поту. Это всё из-за Стэна. Из-за врачей. Из-за того, что Тео любит пропадать время от времени, а когда появляется, то ничего не объясняет. Да и я не вспоминаю. Мне достаточно того, что он вернулся.

Но Тео — и тульпа? Бред. Он человек из плоти и крови. Пусть и странный, но реальный. Они ничего не понимают. Он единственный, кто не отвернулся от меня. Этот «чудила», этот «какой-то там Тео» не отрёкся от меня, когда отреклись все. Я — сирая и убогая Крыса, а он — Крысолов, ведущий стаи таких же, как я, в Город, Где Всё Хорошо.

Я кричала это Стэну в лицо. Точнее, мне хотелось так думать. На самом деле я хрипела. Мне хотелось вцепиться ему в горло. Хотелось выдернуть все волосы сучке-медсестре, которая опять колола меня. Набить морды всем этим идиотам, которые держат меня здесь и не пускают к Тео. И качают головами, перешёптываясь. Да ещё и психиатра пригласили. Зовут Чарли, волосы чёрные и сальные, носки всегда разные, под пиджаком — футболка с телепузиками. Всегда что-то строчит в своём блокноте, на меня почти не смотрит.

— В таких семьях это нормально.

Я не псих!

— Она была одинока и придумала себе друга. Красивого и доброго. И чтобы он был похож на неё. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь понял её.

Да, он понимает меня, в отличие от вас всех. И что, разве это делает его ненастоящим? Вы считаете, что не один человек не станет дружить со мной? Вы на это намекаете?!

— Отбросим врачебную этику. Скажу прямо: это вы виноваты. Вы все. Вы не услышали её, когда она звала на помощь. Вы бросили её догнивать в этой бездне.

Да, а вот этот ход твоих мыслей мне нравится. Продолжай, Телепузик.

— Да и наследственность сказывается. Мать была в клинической депрессии, говорите?

Самое смешное, что когда он только пришёл, я ему доверилась. Доверилась этим ласковым глазам. Он понимал меня. Возможно. Но только в первый сеанс.

— Потеря отца тоже всё усугубила. И редкие контакты с окружающими людьми.

Сестра встревоженно смотрела то на меня, то на врачей. Может, впервые в своей жизни она увидела во мне человека. А может, я зря надеюсь.

— Город, Где всё хорошо — это метафора. Может, она просто хочет сбежать от всех проблем. Туда, куда её примут. Туда, где призраки прошлого исчезнут. Пусть в глубине души и понимает, что давящие стены — это внутри неё. Как и сам город.

Это был Город, который я видела во снах. Жёлтые стены и цветы, запах раскалённого асфальта, плющ, бельё на верёвках, тесные дворы и переулки. Скрип мачт, крики чаек, музыканты на крышах, тёплые ночи, небо, усеянное звёздами, и ласковое море. Люди там носят яркие одежды и почти всё время проводят на улице, в одиночестве или с кем-то. Там нет чужих или своих, и все там думают, что мир — это их дом, а человечество — их семья. Их волосы выгорели, а кожа обветрилась.

Но разве он поймёт это?

— А может, всё гораздо хуже. Город, Где Всё Хорошо — смерть. Теодор — её подсознательное желание покончить с собой. И правда, только так избавишься от груза прошлого.

Что ты несёшь, ну что ты несёшь?!

— Думаю, ей нужна помощь. Вы не помогли ей в своё время, теперь этим займётся больница. Ничего обещать не смогу, но мы постараемся.