Давид тяжело вздохнул.

– Слушайте. Я реально не понимаю, что это такое и как так вышло, но я любил ее и, клянусь богом, никогда не причинил бы ей зла.

Кравиц прикурил сигарету.

– Вы верите в бога?

Давид задумался над его вопросом.

– Какое это имеет значение?

– Никакого, просто любопытно. Вы уже трижды упомянули его в нашем разговоре.

– Я не знаю. После всего этого… Я не знаю, во что я верю.

Кравиц посмотрел на выходящий из сигареты дым и малозаметно улыбнулся.

– А знаете, что знаю я, Давид? – следователь стряхивал пепел прямо на стол. – За двадцать лет работы я прекрасно знаю, чем отличается человек, отменно изображающий скорбь, от скорбящего в действительности.

Кравиц взглядом показывал, что ждет реакции Давида. Ожидание оказалось напрасным.

– Вы можете идти. Мы продолжим разбирательство и будем держать вас в курсе.

Не ответив ни слова, Давид встал и уже был готов уйти, но Кравиц остановил его, снова обратившись к нему своим холодным голосом.

– И примите мои соболезнования.

***

– Наличкой или картой?

– Наличкой.

Ощупывая карманы в поисках мелких денег, Давид обратил внимание на костяшки своих пальцев. Красные точки на них могли бы вызвать подозрение, что недавно их обладатель вступил с кем-то в драку, но все было куда проще. Давид, всеми силами сдерживая гнев в разговоре со следователем, выразил его чуть позже, на мусорном ведре, стоявшем около здания морга. Уже успокоившись к моменту пребывания в магазине, он с улыбкой вспомнил об этом случае, дав себе указание в будущем так не делать.

– Возьмите, – в кармане нашлась только десятка.

– Извините, но вы не могли бы дать без сдачи?

Пухлый мальчишка с усеянным веснушками лицом, вероятно, работавший в продуктовом, чтобы не просить деньги у родителей, дышал на посетителей своей усталостью.

– Если бы мог, дал бы без сдачи, – презрительно ответил Давид.

– Еще раз прошу прощения, но я не смогу дать вам сдачу. Такие, как вы, приходят сюда и расплачиваются большими купюрами, но здесь же не разменный пункт, верно? У меня попросту не осталось мелких денег.

– Это твои проблемы, парень. – Давид не утруждал себя доброжелательностью. – Я заплатил тебе за сигареты, поэтому, будь добр, дай мне сдачу. Я тороплюсь.

Он плевать хотел на сдачу. Учитывая его эмоциональное напряжение, подобное отношение со стороны какого-то кассира заставляло срабатывать принципы, разгоняемые злобой.

– Где же я ее возьму? – недоуменно вопрошал кассир.

– Почему я должен думать об этом? «Такие, как я» хотят получить свои деньги и уйти по делам, а ты лишь отнимаешь их время.

Мальчишка смотрел на Давида взглядом, полным презрения. Казалось, он готов кинуться на покупателя с кулаками, но, разрушая ожидание, он лишь продолжал молча на него смотреть. Молчание затянулось на несколько минут, и неизвестно, чем бы оно закончилось, если бы не появился старший товарищ кассира. Взрослый высокий мужчина, недостаточно властный, чтобы владеть этим магазином, но имеющий достаточно возможностей, чтобы прилюдно отчитывать его работников, удивился выстроившейся очереди к кассе. Люди начали высказывать ему свое недовольство, ведь магазин располагался на вокзале, и каждый покупатель торопился либо уехать отсюда, либо встретить приезжающего гостя. Управляющий, игнорируя всю негодующую толпу, двинулся прямо к кассе.

– Что здесь происходит? – спокойно спросил он у кассира.

– Этот мужчина ожидает сдачу за свои сигареты, но мелких денег в кассе не осталось.

Пробежав взглядом по кассиру, кассе и покупателям, управляющий обратился к Давиду.

– Сколько мы вам должны?

С улицы послышался приглушенный звук вокзальных динамиков, сообщающих о прибытии нужного Давиду поезда. На секунду он захотел сказать, что не нуждается в сдаче, извиниться за отнятое время и уйти. Но лишь на секунду.

– Половину. Более того, этот мальчишка откровенно грубил мне и предлагал самому отправиться на поиски денег.

– Что?! – возмущенный кассир не скрывал недовольства. – Но я же…

– Замолчи! – Управляющий был в ярости. – Прошу прощения за его поведение. Уверяю вас, он будет за это наказан. Можете забрать сигареты бесплатно, их цену мы вычтем из его зарплаты.

– Благодарю вас. – Давид, улыбнувшись, кивнул, бросил презрительный взгляд на кассира и поспешно вышел из магазина.

Вагоны громко и медленно катились по рельсам. Выглядывающие из их окон лица смотрели на перрон скорбным взглядом, словно проезжали кладбище. То ли август слишком быстро решил покончить с летом, не дав людям полноценно попрощаться с теплом, то ли этот город казался чертовой клоакой не только Давиду. Так или иначе, он стоял около только что покинутого магазина и неспешно курил сигарету, растягивая ее до окончательной остановки поезда. Перрон был полон людей. Матери кричали на дерущихся друг с другом детей. Служители закона пытались пробудить одурманенных алкоголем бездомных, давно потерявших всякую тягу к жизни. Где-то недалеко от выхода собрались демонстранты с плакатами, выкрикивающие очередные протесты против власти. Кто-то нервничал, опаздывая на поезд, кто-то преграждал людям путь, предлагая услуги такси. Сотни людей сливались в бесформенную шумную массу, над которой курились грязные клубы дыма с одиноко летающими в них воронами.

Из магазина вышел мальчишка-кассир. Он остановился в метре от Давида, не заметив его. Усталость на его лице сменилась грустью. Только что он выслушал тонну оскорблений, причитаний и угроз от высокомерного начальника. Будучи уверенным в своей правоте, он извинялся перед ним, изображая искреннюю покорность, и одновременно представлял, как до смерти его избивает.

– Черт! – Парень обыскал все карманы в поисках сигарет, но так их и не нашел.

– Возьми. – Давид протянул ему свою пачку.

Он понимал, что создал парню массу проблем. Осознавал, что поступил неправильно. Но, в то же время, знал, что иначе и быть не могло. Парень, удивившись его поступку, недолго сомневался, но взял сигарету. Давид протянул ему зажигалку и прикурил.

– Из-за вас мне придется еще раз менять работу!

Давид улыбнулся.

– Еще раз?

– Да, это уже третье место за лето. С первого выгнали за то, что нахамил клиенту, со второго за то, что разбил им стекла.

– А зачем ты разбил им стекла?

– Да потому что начальник был конченым уродом. Командовал сверх меры, за языком не следил. В общем, взбесил он меня, вот я не выдержал, бомбанул и отомстил. А в первый раз я в магазине техники работал, мужик пришел покупать себе комп, и так дико тупил, что я не сдержался и высказал ему все, что о нем думаю.

Давид выкинул бычок в урну.

– А ты не пытался сдерживать эмоции или типа того?

– Пытался, но из этого ничего не вышло. Когда я долго сдерживал свою злобу, в итоге она выплеснулась в самый неудобный момент, из-за чего меня выгнали из колледжа.

Он удивленно смотрел на смеющегося Давида.

– Слушай, ну если ты будешь всегда выражать свою злость, тебя отовсюду будут выгонять. Наше общество не принимает обнаженные эмоции.

– Да что за бред? Все оно прекрасно принимает, только делает вид, что нет. Даже на вас посмотреть: неужели вы из чувства справедливости наклеветали на меня этому ублюдку?

– У меня просто сейчас не самый легкий период.

– Как и у всех! Вот посмотрите на этих парней, – он указал рукой на полицейских, пробуждающих бездомных ото сна. – Они кажутся всегда такими спокойными и уравновешенными. А когда я выхожу покурить на перерыве, они стоят со мной и рассказывают, как выплескивают свою ненависть на этих самых бомжей, когда приводят их в тюремные камеры. Они называют это тренировкой. Сколько я от них наслушался жалоб о несправедливости. Мол, когда в детстве хочешь стать полицейским, мнишь себя супергероем, который борется с преступностью, а на деле становишься всего лишь ассенизатором. На кого ни посмотри, все говорят, что эмоции нужно сдерживать, что не нужно горячиться и прочую чепуху, хотя они сами ведут себя точно так же. Все, чего я хочу – найти людей без этого убогого лицемерия, и тогда все будет супер.